Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне, стр. 39
Вдруг в середине этой окруженной англичанами группы послышался крик и кто-то упал. Юнкера на мгновение расступились, а упавший вскочил на ноги и бросился бежать к одной из машин. Это был казак нестроевой команды У., гармонист, часто услаждавший нас игрой на баяне.
За ним побежал садиться портупей-юнкер С, донец. Он был артельщиком и волок за собой мешок продуктов. Со словами «поеду в свой колхоз!» — он влез в машину.
Этими двумя случаями сопротивление было подорвано, и англичане без труда погрузили остальных.
После этого английские солдаты обошли сараи и дворы, где помещались наши сотни. Один зашел на сеновал, где спрятался Н., но тщательно его не осматривал. Под вечер на сеновал пришел хозяин, австриец и, увидев вылезшего из-под сена юнкера, испугался, но потом пришел в себя и сказал, что англичане ушли из села.
Вечером Н. вылез из сарая и на улице наткнулся на английский патруль, который его не заметил. Ночью он просидел в известковой яме.
Впоследствии ему удалось устроиться в лагере Пеггец, а затем на работу к англичанам. В дальнейшем он выехал в Канаду.
B. C.
О выдаче 1-го и 2-го Донских полков и Донской батареи
Из письма офицера 2-го Донского полка Казачьего Стана, пережившего трагедию вывоза. Из текста исключены резкие выражения в адрес отдельных лиц.
<…> Казачьи полки были расположены в долине реки Дравы, на левом берегу по ее течению, а станицы — на правом.
В 8 километрах от лагеря Пеггец стояла в лесу, в палатках, Донская батарея, дальше, в двух километрах был расположен 1-й Донской полк, а еще дальше, в двух километрах от него у местечка Никольсдорф — 2-й Донской полк. При названных полках имелись офицерские резервные сотни, и в это жуткое время я находился в резервной сотне при 2-м полку. Жена моя и дочь находились в лагере Пеггец.
2-м Донским полком командовал полковник Рыковский.
Второго мая я отпросился у него навестить жену и дочь. Срок моего отпуска — до 28 мая. В этот промежуток времени мне необходимо было повидать полковника К., и 27 мая я пошел из Пеггеца в Лиенц, в штаб Доманова, узнать, где находится названный полковник. Там мне ответили, что этого никто не знает.
Выхожу из штаба и вижу — навстречу мне идет полковник К. «Здравствуйте, — говорит, — что нового?» Я отвечаю: «Для нас нового ничего нет, а завтра, 28 мая, я отправляюсь к месту службы».
«Все это хорошо, — отвечает К, — а поэтому зайдемте в штабную столовую и покушаем, а я Вам расскажу, как я избавился от формирования дисциплинарного батальона, что мне было поручено Домановым».
Сели за стол, ожидаем обед. В это время заходит в столовую священник, которого я раньше не видел.
— Здравствуйте, господа, — обращается он к нам.
— Здравствуйте, отец.
— Разрешите сесть за ваш стол, покушать.
— Ради Бога.
Священник сел и говорит нам:
— Я был у начальника штаба генерала Соламахина, который мне сообщил, что есть распоряжение англичан отобрать от офицеров пистолеты.
Это известие так поразило нас, что мы перестали есть и минут пять сидели молча, а затем я обратился к полковнику К.:
— Вы чувствуете, что означает отобрание от офицеров пистолетов?
— Что-то подозрительно, — ответил он. На это я только сказал:
— Сегодня пистолеты, а завтра самих офицеров…
Бросили есть, вышли из штаба и распрощались, решив, что надо быть начеку. Захожу в лагерь Пеггец, встречаю полковника ILL, который задал мне вопрос, что нового в штабе?
— Есть новость, но печальная — англичанами велено отобрать у офицеров пистолеты.
— Пусть забирают, — спокойно сказал ILL, — дадут на замену новые.
— Ну, — думаю, — у каждого свое убеждение.
28 мая в десять часов утра я вышел из лагеря Пеггец по месту службы в Никольсдорфе. По пути зашел в батарею, чтобы повидать ее командира, но меня встретил вахмистр и говорит:
— Наш командир вместе с младшими офицерами поехал на конференцию.
— На чем они поехали? — спрашиваю я.
— Поехали на своих лошадях до 1-го полка, — ответил вахмистр, — а дальше, с офицерами полка поедут на машинах.
Я высказал свое мнение казакам батареи, что это не конференция, а гнусное предательство. Минут пять молчания. Первым пришел в себя вахмистр, который обратился ко мне с вопросом:
— Скажите, что ожидает нас в дальнейшем?
Я ответил, что впереди вижу гибель и считаю единственным выходом уход в горы.
— Командира и офицеров вы больше не увидите, а свою судьбу решайте сами. Мне надо уходить. Будьте здоровы! Не поддавайтесь на провокации. Только в горах будет спасение.
Зашел я в расположение 1-го полка. Вижу — стоят девять грузовых машин, которые охраняются, примерно, тридцатью английскими солдатами. Многие офицеры уже около машин, другие подходят группами. Слышу, кто-то из командиров отдает приказание:
— Быстрее выходи! Раньше приедем обратно.
Я проходил, примерно, в ста метрах от машин, и мне в голову пришла мысль, что меня могут задержать и предложить сесть в машину, но меня никто не остановил, а я волновался потому, что был в военной форме, а в кармане имел пистолет. Но чаша миновала.
Вхожу в расположение 2-го полка. Там меня встречают вахмистры и урядники и сообщают, что офицеров вызвали к штабу полка, где их ожидает восемь грузовых машин.
— И наша резервная сотня там. Идите быстрее, может быть, успеете на конференцию, — советовали они мне.
— Это не конференция, а самая настоящая предсмертная выдача офицеров, — ответил я, и своим ответом, как кипятком, обдал их.
Наш полк был расположен в лесу у Дравы, а штаб полка — у линии железной дороги, где и происходила погрузка офицеров. Я вышел на опушку леса и там остановился. Мне было ясно, что люди приговорены к смерти.
Находясь метрах в шестидесяти от места погрузки, я видел и слышал, как некоторые офицеры спрашивали, надо ли брать шинели, и ответ, что их брать не надо, так как скоро вернемся обратно. Старший конвоир, на вид еврей, прекрасно говоривший по-русски, обратился к командиру полка и сказал:
— Прикажите офицерам, чтобы садились в машины, и Вы с ними. Когда командир это услышал, то заявил конвоиру, что ехать не может, так
как болен. Конвоир согласился его оставить, но с тем, чтобы он назначил заместителя из вахмистров. «А за Вами, — добавил он, — завтра к шести часам утра придет машина, чтобы отвезти Вас в госпиталь на лечение».
После этого была подана команда: «Садись по машинам!» Я наблюдал за всем происходившим, причем ярко в памяти моей осталось, как мой приятель, подъесаул С. И. П., во время посадки в машины запел песню: «За Уралом, за рекой казаки гуляют…»
Я от волнения заплакал и подумал: «Если бы ты знал, куда едешь, то запел бы другое…» Хотелось выскочить из кустов и предупредить людей, куда их везут, но мысль о том, что им этим не поможешь, а сам попадешь на машину, меня удержала от этого.
Загудели моторы восьми машин с офицерами нашего полка, а на шоссе они присоединились к девяти машинам 1-го полка и пошли в направлении на Шпиталь. На каждой машине было по два автоматчика, а когда они подошли к селу Никольсдорфу, оттуда вышло восемь танкеток. Через несколько минут колонна скрылась из виду, и гул моторов затих.
Я направился в расположение резервной сотни, надеясь, что, может быть, кто из офицеров остался. И, действительно, вижу — сидит там мой станичник, хорунжий Л., который был сотенным каптенармусом. Не доходя шагов десяти, я подозвал его и спросил, почему он остался, и получил ответ, что командир сотни, уезжая на конференцию, приказал ему остаться и привести в порядок лагерь. На мой вопрос, остался ли еще кто из офицеров, он ответил, что только один командир полка, который болен и завтра в 6 часов утра будет отвезен в госпиталь.
— Вот, если бы Вы пришли на 15 минут раньше, то тоже уехали бы на конференцию, — добавил он.
— Эй, казак! Не рвися к бою, пожалей свое житье… — сказал я. — Если бы я хотел ехать на конференцию, то был бы тут вовремя. Я же сидел около часа в кустах и следил за всем, что происходило.