Живи с молнией, стр. 19

– Ничего подобного, – быстро ответил Эрик, внезапно почувствовав себя виноватым. – Это неправда.

– Это правда, – ответила она.

– Ты тут ни при чем. Разве ты виновата, что я в тебя влюбился?

– Это не шутки, Эрик. Наверное, это и есть то, что имел в виду Фокс тогда вечером, на Риверсайд-Драйв.

– К черту Фокса. На что ты намекаешь, Сабина? Может быть, ты хочешь поступить со мной так же, как с О'Хэйром? Может, ты меня так жалеешь, что хочешь бросить именно сейчас, когда я, можно сказать, только начал выходить на большую дорогу?

Она вскинула на него глаза; лицо ее побелело.

– Как ты можешь говорить такие чудовищные глупости!

Он стукнул кулаком по столу, охваченный презрением к самому себе.

– Я просто паршивый дурак в паршивом настроении. Не сердись на меня, дорогая. Ударь меня по щеке, и нам обоим станет легче.

Она поглядела на него долгим взглядом и стала есть суп.

– Я не сержусь, – мягко сказала она. – Но мне и не до смеха… Ничего смешного в этом нет. Я сказала правду… тебе было бы гораздо лучше без меня.

– Я даже не стану отвечать на это, – отмахнулся он. И, наверное, не смог бы ответить. Это было очень нелегко.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

1

Как только началась настоящая работа, Эрик воспрянул духом – он убедился, что вполне справляется с первым конкретным заданием, возложенным на него Хэвилендом. Задание было несложное – сделать чертеж предохранительной коробки для детекторной сети, и Эрику вдруг стало ясно, что сооружение прибора сводится к целому ряду довольно простых операций, подобно тому как план путешествия по всему континенту, через горы, долины, реки, леса и города, можно свести к небольшому краткому расписанию – столько-то миль в день по таким-то дорогам.

Первая стадия работы над опытом заключалась в проектировании аппаратуры. Когда эскизные чертежи составных частей прибора потребовалось переводить в рабочие, Эрик и тут оказался полезным помощником Хэвиленду. Прежде всего они взялись за камеру, в которой газ гелий должен был превращаться в альфа-частицы. Для этого требовалась особая система подачи электрического тока, и Хэвиленд поручил это Эрику. Сам он сделал чертеж основной камеры, длиною в несколько футов, где движение альфа-частиц должно было быть доведено до огромной скорости. В этой большой камере помещались ускоряющие электроды и система мишеней, которые должны были подвергаться бомбардировке альфа-частицами. Хэвиленд поручил Эрику перевести эскизные чертежи в тушь и снабдить их объяснениями, чтобы передать затем механикам. Они вместе разработали систему подачи тока высокого напряжения, доходящего до полумиллиона вольт.

Неожиданно для себя Эрик обнаружил, что обладает порядочными знаниями и не лишен изобретательности. Сам того не подозревая, он додумался до решения целого ряда специфических проблем. Когда Хэвиленд впервые согласился с одним его незначительным предложением, гордости Эрика не было границ, и с тех пор он стал вносить одно предложение за другим. Некоторые из них были довольно удачны, другие – приемлемы, остальные – просто беспомощны, зато стена сомнений и неуверенности была, наконец, сломлена.

Сабина часто не могла удержаться от смеха, глядя на происшедшую в нем перемену. Однажды они снова сидели в пустом китайском ресторане напротив магазина Мэйси.

– Всего три недели назад ты ронял в суп слезы, – сказала она.

– Не говори об этом. – Он наклонился и накрыл ладонью ее руку. – Не хочу даже вспоминать. Надеюсь, что это больше никогда не повторится.

– Еще как повторится. Ты сам прекрасно это знаешь.

– Черт возьми, может, ты и права. Но знаешь, что бы ни случилось, что бы я ни говорил, никогда не сердись на меня. Думай в таких случаях о том, каким я бываю обаятельным. Ведь должно же у меня быть какое-то обаяние.

– Вот еще! – засмеялась она. – Но если Хэвиленд тебя терпит, то и я как-нибудь вытерплю. Он так же гордится тобой, как и я? – В глазах ее была нежность.

– Хэвиленд? – Эрик махнул рукой. – Он не в счет. Знаешь, его так легко поразить.

– Ну, конечно! – улыбнулась она. – Какой он из себя? Ты мне когда-нибудь его покажешь?

Эрик пожал плечами.

– Я не знаю, как он выглядит вне лаборатории.

– Все, о чем мы мечтаем, зависит от него; ты мог бы и поинтересоваться.

– Видишь ли, – сказал Эрик, – я ему помогаю каждую свободную минуту, когда я не занят на лекциях. А по вечерам и в нерабочие дни пусть уж он сам о себе заботится.

Эрик не знал, что от того, как проводит Хэвиленд свои вечера и нерабочие дни, может зависеть его собственная судьба.

Однажды вечером, после того как они с Хэвилендом целый день безрезультатно бились над проектом конденсатора, Эрику вдруг пришло в голову решение этой проблемы. Оно показалось ему совершенно замечательным по своей простоте, и он бросился было звонить Хэвиленду, но тут же почувствовал, что этого мало. Ему так хотелось своими глазами увидеть на лице Хэвиленда восхищение, что, повинуясь неудержимому порыву, он накинул пальто и вышел из дому.

Эрик знал, где живет Хэвиленд, но никогда еще у него не был. Он торопливо зашагал навстречу речному ветру, дувшему, словно по трубе, вдоль Клермонт-авеню. Швейцар в подъезде большого многоквартирного дома сказал, что мистер Хэвиленд у себя, а лифтер, ни слова не говоря, поднял его на лифте. Эрик наспех придумывал извинения за неожиданный визит в такой час, но все оправдания сводились к тому, что его осенила замечательная мысль.

Он позвонил; за дверью долго стояла мертвая тишина, и Эрик, думая, что швейцар ошибся, уже собрался уходить. Он был разочарован и в то же время испытывал облегчение. В последний момент, когда Эрик решил уже больше не ждать, Хэвиленд вдруг открыл дверь. Вместо свитера и серых фланелевых штанов, в которых Эрик привык видеть его в лаборатории, на нем были элегантные брюки от вечернего костюма, а из-под наброшенной на плечи домашней бархатной куртки виднелась белая крахмальная рубашка. И в этом костюме, ясно говорившем о том, как Хэвиленд собирался провести вечер, он показался Эрику таким чужим и далеким, что все приготовленные слова сразу стали лишними. Эрик стоял с несчастным видом и недоумевал про себя, почему вдруг он решил, что проблема конденсатора так уж важна.

– Хэлло, Горин, – с некоторым беспокойством сказал Хэвиленд. – В лаборатории что-нибудь случилось?..

– Нет, что вы, ровно ничего. Я просто решил зайти… Я… я придумал удачное решение насчет конденсатора. Но это не к спеху.

– Конденсатора? Какого конденсатора?

– Да того самого, емкостью в двести микрофарад. Помните?

– А-а!.. – Лицо Хэвиленда слегка прояснилось, но не от облегчения, а потому, что он вспомнил. Он оглянулся назад и, отступая в сторону, распахнул дверь. – Входите, Горин. Я просто растерялся от неожиданности.

– Мне следовало бы позвонить вам по телефону, – пробормотал Эрик, не двигаясь с места. Ему не хотелось входить, но он не мог придумать, как выпутаться из неловкого положения. – Не знаю, почему это не пришло мне в голову. Я просто шел мимо.

– Ну и прекрасно, – любезно, но явно рассеянно отозвался Хэвиленд. – Входите же.

Они вошли в большую гостиную, освещенную высоким торшером. Из радиоприемника неслись тихие звуки танцевальной музыки, а в кресле, подобрав под себя ноги, сидела красивая белокурая молодая женщина в вечернем платье. Эрик остановился посреди комнаты, не зная, куда деваться.

– Добрый вечер, миссис Питерс, – сказал он. – Вряд ли вы меня помните. Меня зовут Эрик Горин.

Она чуть-чуть улыбнулась и спустила ноги на пол. У нее был серьезный, грустно-озабоченный вид.

– Конечно, я помню вас, мистер Горин. Мы познакомились в кабинете у Тони. Садитесь. Хотите чего-нибудь выпить?

– Я… – Эрик оглянулся. Хэвиленд наливал виски в высокий бокал. – Нет, спасибо, не хочется.

Эрик не сводил глаз с Хэвиленда; тот подошел и, сев напротив него, знаком показал ему на кресло.