Грандиозное приключение, стр. 32

— А еще что она вам про свою мать говорила?

— Только про ту розу на подушке, на Рождество… с жемчугом.

Вернон переглянулся с Лили. Ему, в общем, даже полегчало.

— Я очень буду вам благодарен, мистер О'Хара, — сказал он. — Если вы у нее поразведаете, поосторожней, конечно, к кому эти ее звонки. Я не просто так интересуюсь. Не из праздного любопытства. Я личную ее жизнь уважаю, как и каждого человека.

— Не может она звонить своей матери, — сказала Лили. — Она даже не знает, где она. Мы никто не знаем. Только что в Америке она где-то.

Вернон несколько раз приступался, но не знал, с чего начать. Ему и хотелось открыться О'Харе, чтоб тот понял его и Лили, но как будешь первого встречного посвящать в это дело. Нет, не очень все это кого-то красило, не такая история. При других бы обстоятельствах он лучше бы кой-чего не касался, этой незаконнорожденности хотя бы. Не очень хорошо их характеризовало с Лили, что прогнали тогда Рене.

— Мы из кожи вон лезли, если уж на то пошло, — рассказывал он. — Приняли ее, когда с поджатым хвостом вернулась из Лондона, накормили, обогрели, да что! Вечно причепурится и шляется где-то. Не один раз бывало — и ночевать не являлась.

— Молодая была, — сказала Лили. — Пожить хотелось.

Это она объясняла Вернону, не О'Харе.

— Как ребенок родился, снова вернулась и несколько месяцев была шелковая, это я не отрицаю. Потом начала разную чушь придумывать с домом с этим. Шут ее поймет, во что его хотела преобразить. В итоге — сняла себе комнату за углом, с художниками разными вместе. Непристойщину развели, соседи жаловались постоянно.

— Она работу нашла, телефонисткой на почтамте, — сказала Лили. — Прилично зарабатывала.

— Она и конкурс этот выиграла, — сказал Вернон. — Тысячи были охотниц.

Лили расстелила газету на столе, поставила туфли, стала соскабливать грязь. Сказала:

— Я Рене просила Стеллу нам отдать.

— Какое там, это нет, это она протестует, — сказал Вернон. — Потом слышим: уволилась, взялась за старое, танцы и прочее.

— Но разве же мы думали, что она девчонку бросит одну? — крикнула Лили. — Не могли мы такое подумать.

— Нет, — поддержал Вернон. — Не могли мы такое подумать.

Так что тут было с чего с ума сходить, когда прибежали соседи, сказали Лили, что ребенок заливается, дверь никто не открывает и в доме во всем темно. Пришлось ему вышибать окно внизу, чтоб залезть. Воняло парафином, скипидаром, засохшим калом. Он повертел носом, будто запах тот у него навечно застрял в ноздрях. Она лежала в кроватке, в задней комнате, а по всему полу ночнички. И роза на подушке — только этого не хватало. Вялая, конечно.

О'Хара встал, подошел к камину. Время от времени он вежливо кивал. Теперь стал барабанить пальцами по краю полки. Он как будто скучал.

— Как еще пожара не было, — сказала Лили.

Она подошла к камину, обеспокоенная, что О'Хара испачкает руки. Стала переворачивать фотографии, стегать полку пыльной тряпкой.

Когда О'Хара ушел, Вернон проковылял наверх, позвонить Харкорту.

— Все заявились, — сказал он, сообщив Харкорту о своем вывихе. — Директор этот, кое-кто из артистов… из главных.

— Вы же, по-моему, не собирались на этот матч?

— А-а, ну да, — сказал Вернон. — Стелла настояла. Не хотелось ее подводить. Так расстраивалась, когда я упал. Голову мне, знаете ли, придерживала.

— Что ж, хорошо, — сказал Харкорт.

— Я сегодня рассказал этому О'Харе насчет ее матери. Пришлось. Кое-что возникло. Пусть на всякий случай знает.

— Надеюсь, ничего серьезного.

— Ничего, справимся, нам с Лили не привыкать. Опять она за свое вранье принялась.

— Яблочко от яблони… — некстати сказал Харкорт.

— Не такая уж была плохая Рене, — вскинулся Вернон. — С искоркой. Конкурс этот выиграла — говорящие часы по всей Англии.

— «Девушка с золотым голосом», — как бы извиняясь, сказал Харкорт.

Вернон ему рассказал, как его везли домой на машине с шофером. Там пахло как в баре.

О'Хара погнал мотоцикл к пирсу, припарковал у гранитного кнехта при входе в Альберт-док. Выждал, пока полицейский скроется в проходной, поднырнул под перила и быстро зашагал прочь, через гигантские дурацкие плиты к разбомбленным складам. Мысль была — затаиться в развалинах до самого начала спектакля. И выть, как собака, и слышать со всех сторон свое эхо.

Переходя разводной мост, он поскользнулся на черном подтеке нефти. Грохнулся затылком о край моста. Лежал и мотал, мотал головой, прогонял из нее ту девушку Стеллу Марис, с младенцем на руках.

Длинная детская очередь обвила чуть не всю площадь. Джордж сказал Стелле, что это сиротки из приюта Святого Алоисия. За билеты заплатил муниципалитет. Такой ежегодный жест.

Она болтала с Пру в гардеробной — объявлять полчаса до начала была очередь Джеффри, — когда по лестнице взбежал Бонни. Спросить, не видела ли она О'Хару.

— Я-то при чем? — сказала Стелла.

— Хватит дурочку валять! — заорал он. — О'Хары нет в гримуборной.

За четверть часа до начала, не дождавшись О'Хары, Роза вызвала такси и отправила Бонни на Перси-стрит. Дверь открыл студент-биолог. Он с утра не видел О'Хару, проспал.

— Мотоцикла нет, — сказал он услужливо, он уже сбегал на улицу, глянул.

Кровать О'Хары была застелена, посуда вымыта. Бонни прочитал неоконченное письмо на столе.

"Ты полагаешь, кажется, что связь с известным лицом лишает меня возможности действовать в пользу Джеффри. Ты заблуждаешься, если так. Меня, как и в прежнем случае, заботит судьба молодого человека, которую ты можешь загубить своим вниманием. В свое время ко мне обратились с просьбой, это повторилось и сейчас.

Если существующее положение не изменится, у меня не останется иного выхода, кроме как ознакомить с фактами Розу Липман. Это…"

Бонни сжег письмо в раковине и смыл пепел под краном.

С началом пришлось подождать, пока Мередит преобразится в мистера Дарлинга. Одежда ему вся не годилась. Он был выше О'Хары и худей. Роза выступила перед занавесом, прося снисхожденья у публики.

Полиция прибыла в начале четвертого акта, разворачивающегося в «Доме под землей». Храбрецы Тигровой Лилии откричали «уф-уф-уф-хо-хо», и Венди, напомнив Питеру, что надо переодеться, и оставив в развилке дерева пузырек, улетела домой. Выйдя в коридор, Бэбз увидела, как Бонни сидит на нижней ступеньке и служитель закона утешает его. Стелла узнала про О'Хару от мальчика, игравшего Стирку, названного так потому, что, когда его бросила мама, на нем была курточка с надписью «В стирку».

— Капитан Крюк в речке утопился, — пролепетал он.

Чинь-Чинь как раз выпила предназначенное для Питера снадобье. Волнующий миг. "Как, Чинь, — крикнул Питер,— это яд, и ты его выпила, чтоб спасти мне жизнь! Чинь, милая Чинь, ты умираешь?"

Руки, державшие факел, дрожали. Мэри Дир роняла:

«Свет ее слабеет, и если совсем загаснет, значит, она умерла. Голос ее так тих, я почти не слышу, что она говорит. Она говорит… она говорит, что, наверное, выздоровеет, если дети поверят в фей. Скорее скажите, что верите. Если верите, хлопните в ладошки».

Факел упал, покатился по кулисам, когда дети сомкнули ладошки, спасая Чинь-Чинь. Со свистом занялся задник. Сперва хлопки еще длились, крепли, потом дробно рассыпались, сменились отчаянным плачем.

Мужчина на площади дал ей пять пенсов и фартинг. Она набрала знакомый номер.

— Ужасно, — сказала она. — С тем человеком, который меня соблазнил.

— Точное время, — пропела мама, — шесть часов, сорок пять минут, сорок секунд.

— Я не виновата! — крикнула Стелла. — В следующий раз буду знать, как себя вести. Я же только учусь. Просто наклоняюсь и завязываю шнурки. А все ждут за углом.

— Точное время, — сказала мамочка, — шесть часов, сорок семь минут, двадцать секунд.