Волшебники. Книга 1 (ЛП), стр. 23

Это был вопрос? На всякий случай Квентин кивнул. От этого голова заболела только сильнее.

— Да, сэр, — ответил Пенни.

— Я уже услышал достаточно. Кто спровоцировал это ужасный инцидент?

— Я, — мгновенно отозвался Пенни. — Сэр, Квентин тут ни при чём.

Квентин ничего не сказал. У Пенни была забавная особенность. Он был безумным, но он всегда оставался верным своим безумным принципам.

— И ещё, — произнёс Фогг, — каким-то образом твой нос столкнулся со лбом Квентина. Надеюсь этого не повториться?

— Нет, сэр.

— Нет.

— Хорошо.

Квентин услышал, как прогнулись пружины кровати, на которую сел Декан. Он не смотрел в его сторону.

— Только одно меня сегодня обрадовало, что вы не стали калечить друг друга магией. Вы ещё недостаточно опытны, чтобы осознавать опасность, но со временем вы поймёте, что владение магией означает работать с невероятно сильной энергией. А чтобы её контролировать нужно спокойное и чистое сознание. Используете магию в гневе и покалечите себя, а не своего противника. Существуют заклинания… если потерять над собой контроль во время их произнесения, то они изменят вас. Поглотят вас. Превратят вас в нечто нечеловеческое, в ничто, в дух, полный сырой, неконтролируемой, магической энергии.

Взгляд Фогга был суровым и серьёзным. Очень эффектный. Квентин решил упорно разглядывать потолок медпункта. Сознание начало его покидать. Когда уже Пенни пообещает не быть таким козлом?

— Послушайте меня внимательно, — произнёс Декан, — Большинство людей не воспринимают магию. Они живут в чистом, пустом мире. Их жизни скучны, и исправить это они не в силах. Желания съедают их заживо, и они умирают задолго до физический смерти. Но вы живете в волшебном мире, и это великий дар. И если вы хотите, чтобы вас убили, то возможностей масса, и при этом не обязательно убивать друг друга.

Он поднялся, намереваясь уйти.

— Нас накажут, сэр? — спросил Пенни

Накажут? Он, должно быть, думает, что они ещё здесь учатся. Декан стоял в двери. Свет от его пальца уже почти потух.

— Да, Пенни, вас накажут. Шесть недель вы будете мыть посуду после обеда и ужина. А если подобное повторится, то вы будете исключены. Квентин, — на его имени декан остановился. — Научись себя контролировать. Я не хочу неприятностей.

За ним закрылась дверь. Квентин выдохнул. Он закрыл глаза, и комната медленно отдала швартовы и поплыла в открытое море. Ему было интересно, правда ли Пенни влюбился в Элис.

— Вау, — произнёс Пенни, которого, очевидно, никак не беспокоила перспектива провести ближайшие полтора месяца со сморщенными от воды кончиками пальцев. В этот момент он был похож на ребёнка. — Я хочу сказать, вау. Ты слышал, что он сказал? Про магию, способную поглотить человека? Я об этом не знал. А ты?

— Пенни, — проговорил Квентин. — Во-первых, у тебя дурацкая причёска. И, во-вторых, я не знаю, откуда ты, но если из-за тебя я отправлюсь обратно в Бруклин, то я не просто сломаю твой нос. Я тебя прикончу.

ГЛАВА 7. ФИЗКИДЫ

Спустя шесть месяцев, в сентябре, Квентин и Элис провели первый день своего третьего года в Брейкбиллс, сидя где-то в полумиле от Дома, у маленького флигеля в викторианском стиле. Это был образец архитектуры фолли: миниатюрный белый домик с серой крышей, окнами и фронтонами, который мог раньше быть домиком для слуг, или гостевым домиком, или большим садовым сараем.

На его крыше был установлен железный флюгер в виде поросенка, который всегда показывал не туда, куда дул ветер. Квентин не мог ничего разглядеть через окна, хотя ему показалось, что он слышал обрывки разговора, доносящиеся из него. Флигель был расположен на краю огромного луга.

Был полдень. Небо было голубым, а осеннее солнце стояло высоко над горизонтом. Воздух был тих и спокоен. Старая, заржавевшая машина для покоса утопала в высокой траве, которую когда-то и косила.

— Это чушь какая-то. Постучи еще раз.

— Ты стучи, — сказала Элис и судорожно чихнула — Я стучала уже двадцать… двадцать…

Она чихнула еще раз. У нее была аллергия на пыльцу.

— Будь здорова.

— Двадцать минут. Спасибо, — она высморкалась. — Они там, внутри, просто не открывают дверь.

— Что мы, по-твоему, должны сделать?

Квентин на минуту задумался.

— Не знаю, — сказал он. — Может, это какой-то тест?

В июне, после экзаменов, все двадцать второкурсников по одному проходили в класс по Практической Магии, где решалось, какую Специализацию они получат. Процедуры распределения были расписаны с двухчасовым интервалом, но некоторые все равно задерживались дольше. Весь процесс проходил на протяжении трех дней. Царила просто цирковая атмосфера. Большинство студентов, или даже весь Брейбиллс, понятия не имели, что такое Специализации. Они делили социально, их теоретические основы были слабыми, и в итоге оказывалось, что все изучали примерно одно и то же. В чем же тогда был смысл? Однако иметь Специализацию было давней традицией, и потому она была у каждого студента. Элис назвала это своей магической бар-мицвой.

Специально для этого класс по ПМ был немного изменен. Дверцы всех шкафчиков были открыты, каждый дюйм поверхности тумбочек и столов был заставлен старыми приспособлениями из дерева и серебра, латуни и стекла. Кругом лежали кронциркуля, лампы накаливания, мензурки, часы, весы, увеличительные стекла, пыльные колбы с булькающей в них ртутью и еще чем-то непонятным. Брейкбиллс сильно зависел от технологий викторианской эпохи. Все это было не ради претенциозности, или не совсем ради нее. Как сказали Квентину, в присутствии магии электроника вела себя непредсказуемо.

Председателем этого цирка была профессор Сандерленд. После того ужасного, похожего на сон периода, когда она была его наставником в течение первого семестра, Квентин избегал ее, как только мог. Его влюбленность в нее превратилась в еле слышное, но все такое же жалкое эхо самой себя, уменьшилась до такой степени, что он мог смотреть на нее почти совсем без желания запустить свои руки в ее волосы.

— Я присоединюсь к тебе через минутку! — бодро сказала она, деловито укладывая набор красивых, острых на вид серебряных приспособлений в вельветовую сумку.

— Итак. — Она защелкнула сумку. — Каждый в Брейкбиллс владеет магией, но со своими особенностями — у каждого есть склонность к чему-то определенному. — Она произносила эти слова механически, как стюардесса, которая производит предполетный инструктаж. — Это все очень индивидуально. Все зависит от того, где ты родился, какое положение занимала тогда луна, какая тогда была погода, что ты за человек, плюс всевозможные технические детали, которые не стоят того, чтобы в них вдаваться. Существует более двухсот, или около того, факторов, которые профессор Марч с удовольствием распишет тебе по пунктам, это как раз в его компетенции. На самом деле, я думаю, что это и есть его Специализация.

— А какая у вас Специализация?

— Она связана с металлургией. Есть еще какие-нибудь личные вопросы?

— Да. Зачем нужно проходить все эти тестирования? Разве нельзя просто вычислить Специализацию по дню рождения и всему тому, что вы только что перечислили?

— Можно. В теории. На практике же это, скорее всего, обернется жутким геморроем, — она улыбнулась и собрала свои светлые волосы, закрепив их заколкой. Острый осколок былой страсти кольнул сердце Квентина. — Гораздо проще двигаться от общего к частному, изнутри наружу, пока мы не получим результат.

Она поместила по бронзовому скарабею в каждую его руку и попросила продекламировать алфавит, сначала на греческом, потом на иврите, в котором ему нужно было помогать, в то время как профессор изучала его через то, что выглядело как сильно искривленный складной телескоп. Квентин чувствовал, как металлические жуки трещат и жужжат от старых заклинаний. Он ужасно боялся, что их маленькие ножки внезапно оживут и скарабеи начнут вырываться из его рук. Профессор Сандерленд изредка останавливала его и просила повторить букву, пока она настраивала инструмент с помощью торчащих из него винтов.