Арканум, стр. 48

К трем ночи часть плотницкой работы была закончена, и они смогли урвать несколько часов для сна.

Отто спал в обитом бархатом кресле из столовой, которое поставили перед шкафом. У ног возвышался пустой кувшин из-под кьянти. Раздался резкий звук, будто выстрелили из ружья. Он раскрыл глаза, заморгал, пытаясь вспомнить, где находится. Из-за двери кабинета донесся оглушительный смех, больше похожий на вой. Прошла минута, и снова вой, теперь уже с какими-то булькающими всхлипываниями.

Отто напряженно ждал. Тишина была глубокой и длилась долго. Он не вполне осознавал, что именно тревожит его в этой тишине, но воспринимал ее как разумное существо.

Следующий звук был ужаснее предыдущих. В возгласе можно было различить слова на непонятном гортанном языке. Затем опять тишина. Отто терзали жуткие предчувствия. Чем дольше длилась тишина, тем сильнее он желал, чтобы она закончилась. И тем сильнее боялся следующего крика. Он достал из жилетного кармана часы и не успел их раскрыть, как тишину прорезал вой страшнее, чем предыдущий. В нем ощущалась неописуемая тоска, смешанная с мольбой. Отто бросился к шкафу, начал отодвигать, но его остановил возникший в конце коридора Дойл.

– Не трогайте шкаф, – приказал он.

– Но там творится что-то кошмарное! – крикнул Отто.

Вой перешел в торопливый горячечный шепот, словно у Лавкрафта было мало времени, чтобы сообщить что-то очень важное. Вскоре его голос возвысился до истерического хохота, пресекся и перешел на более высокий регистр. Через полминуты он стал всхлипывать и говорить одновременно, не останавливаясь.

Из своей комнаты выскочила Эбигейл и подбежала к шкафу. Дойл поймал ее за руку.

– Нет! – простонала она. – Позвольте мне туда войти!

– Эбигейл, это его погубит.

– Но он так страдает.

– Мы ничего не можем сделать, Эбигейл. – Дойл взял ее за плечи. – Он старается для нас. Для тебя. Если мы сейчас войдем, он погибнет. Ты этого хочешь?

Она смущенно опустила голову.

– Послушай, – Дойл взял ее руки в свои, – в мире нет более квалифицированного специалиста по этим вопросам, чем Говард Филлипс Лавкрафт. Если мы сможем сейчас раскрыть для него свои сердца, я уверен, ему удастся отыскать обратный путь. Ты сможешь сделать это? Сумеешь вызвать его в своем воображении?

Эбигейл робко кивнула, и Дойл поцеловал ее в лоб.

– Это будет для него маяком, путеводной звездой.

У забаррикадированной двери кабинета собрались все. Некоторые заткнули уши, чтобы не слышать криков. Но хуже, когда наступала зловещая тишина, от которой душа переполнялась ужасом.

Наконец занялся рассвет. У шкафа стояли Дойл, Мари, Себастьян, Отто и доктор Фаустус. Бледные, осунувшиеся. Неудивительно, ведь проникновение в Зазеркалье воздействует на душу, оставляя в ней отпечаток, подобно тому, какой солнце оставляет на коже. Но если они, находящиеся в стороне, почувствовали это, то что должно произойти с тем, кто был в эпицентре?

– Давайте, – мрачно произнес Дойл.

Отто оттащил шкаф, открыв доступ к двери кабинета Дюваля.

– Я войду один, – предупредил Дойл и вставил ключ. Он шагнул в кабинет, закрыв за собой дверь. Примерно с минуту обозревал царивший там беспорядок. Перевернутые стулья, разбросанные по полу книги и свитки. Лавкрафта нигде не было. Дойл решил, что демонолога поглотило обсидиановое зеркало, но вдруг заметил тонкую руку, высовывающуюся из-за шведского бюро.

– Говард!

Рука не пошевелилась. Дойл подошел. Лавкрафт сидел, прислонившись спиной к стене. Одежда измята и пропитана потом. Очки валялись рядом, оправа погнулась. Изо рта пахло кислятиной. Кожа была настолько бледной, что отдавала голубизной.

– Говард!

Дойл опустился на колени, пощупал пульс и с облегчением обнаружил, что сердце, хотя и слабо, но бьется. Приподнял его веки, внимательно изучил расширенные зрачки и сунул под нос нюхательную соль. Голова Лавкрафта дернулась, а тело завибрировало. Демонолог брыкался и молотил руками направо и налево, но Дойл держал его, пока он не успокоился.

– Говард! Говард! Это я, Артур.

Неожиданно Лавкрафт вскочил, посмотрел невидящими глазами на Дойла и снова рухнул на пол. Дойл осторожно поднял его.

– Я ослеп, – произнес Лавкрафт.

– Спокойно, спокойно, Говард. – Дойл погладил его руку.

– Какой сегодня день?

– Понедельник. Прошла всего одна ночь.

– Тут где-то должна быть моя тетрадь. Найдите ее. Я обязательно должен сделать запись, прежде чем забуду.

Дойл подал ему тетрадь, и он начал что-то судорожно на ощупь записывать.

– А теперь позвольте проводить вас в ванную комнату, – сказал Дойл, снова поднимая Лавкрафта. – Вы уже достаточно настрадались.

– Неужели я ослеп навсегда? – воскликнул демонолог, двигаясь к двери.

– Я готов заключить пари, – промолвил Дойл, – что это временное явление. Результат шока. Такое иногда случается с солдатами после жестокого боя.

– Да, – согласился Лавкрафт, – бой был действительно жестокий.

ГЛАВА 40

Архиепископ в красной сутане и шапочке быстро шагал по проходу собора Святого Патрика навстречу гостям. Он был обеспокоен. Рано утром ему позвонил сэр Артур Конан Дойл и попросил о встрече, предупредив, что проблема срочная и не терпит отлагательства. В проходе стояли Дойл и Мари, они держали за руки Эбигейл. Сзади Бесс Гудини с Себастьяном Алоизиусом. Увидев на шее Мари амулеты, Хейз помрачнел. Только язычников в храме не хватало! Он вопросительно посмотрел на Дойла.

– Ваше высокопреосвященство, позвольте поблагодарить вас за аудиенцию, – произнес тот с поклоном.

– Признаюсь, сэр Артур, ваш звонок меня встревожил. Я отложил все дела.

Дойл сделал жест в сторону Мари:

– Это Мари Лаво из Нового Орлеана.

Хейз побледнел.

– Жрица вуду?

Мари отвесила почтительный поклон.

– Бон жур, мсье архиепископ.

– Она не просто жрица, а единственная и неповторимая, – заметил Дойл. – А это миссис Бесс Гудини и Себастьян Алоизиус, один из руководителей Американского общества магов.

После обмена рукопожатиями Хейз обратился к Дойлу:

– Довольно странную группу вы собрали, сэр Артур.

Дойл взял Хейза под локоть и отвел в сторону.

– Ваше высокопреосвященство, у меня нет времени на объяснения. Скажу лишь, что сейчас я собираюсь передать в ваши руки бесценное сокровище.

– Артур, нет нужды преувеличивать важность вашего дела, – проговорил Хейз. – Итак, я слушаю.

– Прошу извинения, но я скорее недооцениваю важность его.

Хейз нахмурился.

– Но в чем, собственно, оно состоит?

– Ваше высокопреосвященство, вы помните нашу последнюю беседу?

– О чем? О спиритизме?

– О «Книге Еноха».

– Об апокрифе. И что?

– Тогда мы говорили о буквальных и фигуральных последствиях изгнания с небес Люцифера.

– Да. И что?

– Я спросил, верите ли вы в ангелов.

– И я ответил, что верю.

– А я спросил, кто их защищает.

– Я пояснил, что они не нуждаются в защите. Сэр Артур, сегодня у меня много дел, и я не...

– Ваше высокопреосвященство, нам просто не к кому обратиться. – Дойл подозвал Эбигейл и представил архиепископу. – Это Эбигейл.

Хейз улыбнулся:

– Здравствуй, дитя.

Эбигейл медленно двинулась по проходу к алтарю, остановилась у ступеней под огромным позолоченным распятием, постояла и сбросила пальто на пол.

– Чего это она? – удивился Хейз.

Дойл приложил палец к губам и жестом указал на Эбигейл. Стоя спиной к ним, она начала расстегивать пуговицы мужской рубашки без воротника. Распахнула и тоже уронила на пол.

Хейз приложил ладонь ко рту, попятился, но Дойл его удержал и заставил смотреть. Эбигейл бросила смущенный взгляд на присутствующих и, прикрывая ладонями груди, опустилась на колени. А затем, чуть подрагивая в воздухе, на ее нежной спине раскрылись длинные белые крылья.