Невеста, стр. 13

В половине восьмого Милли и Оливия прибыли в Пиннакл-холл. Саймон встретил их у дверей и проводил в большую роскошную гостиную.

– Как мило! – оценила Оливия.

Она прошлась по комнате и остановилась у камина, где весело потрескивал огонь.

– Отец еще разговаривает по телефону,– сказал Саймон.– Я пока принесу шампанского.

– Тогда,– едва слышно молвила Милли,– я пойду попробую еще разок набрать Изабел. Позвоню с телефона в бильярдной.

– Что за срочность? – недовольно произнесла миссис Хэвилл.– О чем ты хочешь с ней поговорить?

– Ни о чем,– быстро соврала Милли.– Мне просто… надо.– Она сглотнула.– Я ненадолго.

Оставшись одна, Оливия села в кресло и с восхищением принялась разглядывать портрет над камином – написанный маслом, в тяжелой богатой раме, по виду такой же старый, как и дом. На самом деле картина изображала бабушку Гарри в детстве. Поскольку немалая доля славы Гарри Пиннакла заключалась в том, что он добился успеха самостоятельно, было принято считать, что он начал с нуля. То обстоятельство, что он обучался в привилегированной частной школе, портило легенду, как, впрочем, и факт использования в качестве стартового капитала солидных сумм, полученных от родителей, а потому все, включая самого Гарри, старались не принимать эти мелочи во внимание.

Дверь открылась, и в гостиную вошла симпатичная блондинка в брючном костюме. В руках она держала поднос, на котором стояли бокалы с шампанским.

– Саймон скоро подойдет. Он вспомнил, что должен отправить факс.

– Спасибо,– поблагодарила Оливия, взяла с подноса бокал и царственно улыбнулась, растянув уголки губ.

Блондинка вышла. Миссис Хэвилл пригубила шампанское. Огонь в камине приятно согревал ей лицо, она уютно устроилась в кресле, сквозь спрятанные динамики лилась негромкая классическая музыка. Вот это настоящая жизнь, подумала Оливия и ощутила острый укол зависти и восторга одновременно: для ее дочери такой образ существования совсем скоро станет привычным. Милли уже сейчас чувствует себя в Пиннакл-холле так же непринужденно, как и на Бертрам-стрит, легко общается с прислугой, вместе с Саймоном посещает пышные светские обеды. Разумеется, Милли и Саймон могут уверять, что ничем не отличаются от остальных молодоженов и что деньги принадлежат вовсе не им, но кому они морочат голову? В один прекрасный день они будут богаты. Сказочно богаты. Милли сможет позволить себе все, что пожелает.

Оливия сильнее сжала бокал. После объявления о помолвке она пребывала в состоянии невероятного, почти головокружительного экстаза. Для Милли Хэвилл любые, даже неофициальные отношения с сыном Гарри Пиннакла – само по себе кое-что, а уж бракосочетание, да еще так быстро,– это вообще счастье, о котором никто и мечтать не смел. В то время как вопрос окончательно решился и планы подготовки к свадьбе начали потихоньку приобретать конкретные очертания, Оливия стала гордиться тем, что не выставляет свой триумф напоказ, относится к Саймону, как к любому другому поклоннику дочери, преуменьшает – и перед собой, и перед окружающими – значение этого брака.

Однако сейчас, за несколько дней до торжества, сердце миссис Хэвилл вновь ликующе запело. Еще чуть-чуть, и весь мир увидит свадьбу ее дочери с одним из самых завидных женихов страны. Ее подруги – да и вообще все знакомые – как миленькие будут охать и ахать, когда увидят ее во главе стола на самой шикарной, блестящей и романтичной свадьбе века. Оливии казалось, что к подготовке этого события она шла всю свою жизнь. Его важность затмевала собой даже память о собственной свадьбе. То была скромная, ничем не примечательная церемония, а сюда съедутся толпы богатых, влиятельных людей, и всем им придется занять задние места, тогда как она, Оливия, ну и, конечно, Милли гордо прошествуют на первый план.

Каких-то несколько дней, и она в новом, пошитом на заказ платье будет посылать сияющие улыбки в десятки объективов; наблюдать, как ее знакомые, приятельницы и завистливые родственнички станут таращить глаза, изумляясь роскоши свадебного банкета. Это будет замечательный день, он запомнится всем до конца жизни. Как в красивом кино, в упоении мечтала Оливия. Как в прекрасном, романтическом голливудском фильме.

Джеймс Хэвилл подошел к парадному входу Пиннакл-холла и потянул за сонетку массивного резного колокольчика. Дожидаясь, пока откроют дверь, он огляделся и сдвинул брови. Слишком уж все тут вылизано, слишком идеально. Избитый стандарт богатого дома, скорее похожего на декорации паршивой голливудской киноленты. «Если деньги нужны для этого,– подумал Джеймс,– оставьте их себе».

Заметив, что парадная дверь приоткрыта, он распахнул ее. В огромном камине весело трещал огонь, ярко горели люстры, однако в холле никого не было. Джеймс осторожно осмотрелся, пытаясь отличить похожие друг на друга, обшитые деревом двери. Одна из них ведет в большую гостиную, где по стенам развешаны оленьи головы, – он помнил это по предыдущим визитам. Но какая? Джеймс застыл в замешательстве, затем, разозлившись на самого себя, шагнул вперед и открыл ближайшую.

Он ошибся. Первым, кого он увидел, был Гарри. Хозяин дома сидел за огромным дубовым столом, напряженно прижимая к уху телефонную трубку. Услышав, как открылась дверь, Гарри поднял седоватую голову, сузил глаза и раздраженно взмахнул рукой, давая Джеймсу знак удалиться.

– Прошу прощения,– спокойно извинился тот и попятился.

– Мистер Хэвилл? – раздался за его спиной негромкий голос.– Простите, что не открыла сразу.

Он обернулся: позади него стояла светловолосая девушка, в которой он узнал одну из помощниц Гарри Пиннакла.

– Прошу вас, пойдемте со мной,– сказала блондинка, тактично уводя его из кабинета и притворяя дверь.

Джеймс почувствовал, что к нему относятся свысока.

– Благодарю.

– Все остальные в гостиной. Позвольте, я возьму ваше пальто.

– Спасибо.

– Если вам что-нибудь понадобится,– любезно проговорила блондинка,– обращайтесь ко мне, хорошо?

Иными словами, с обидой подумал Джеймс, не шляйся по дому.