Голубая кровь, стр. 6

Всемилостивейшему повелителю нашему Баадеру Айехорну, царю Газарры, от Аддона Кайнена, главы клана Капнете.

Царь мой и брат мой!

Вести, которые я спешу тебе сообщить, не порадуют никого. И, любя тебя, я предпочел бы скрыть их, будь ты простым смертным. Но волею богов наших ты поставлен защищать своих подданных и печься о благе великой Газарры, поэтому блаженное неведение не для тебя.

Меня встревожило происшествие небольшой давности: гибель стойбища палчелоров на юге. И то, что наш славный таленар возрадовался этому обстоятельству, а не обеспокоился, по меньшей мере удивляет. Не подумай только, царь мой, что я желаю приуменьшить заслуги твоего лучшего военачальника. Таленар Тислен не однажды доказывал на деле свою преданность тебе и верность своему народу. И все же он не был прав, объявив во всеуслышание, что страшная кончина палчелоров – добрый знак, который подал нам великий бог войны и разрушения Суфадонекса.

Дело в том, что останки наших врагов, найденные в разоренном стойбище, представляли собой зрелище ужасное даже для меня, старого воина, который постоянно вынужден смотреть в лицо смерти. Расчлененные трупы – кто без обеих рук, кто без ног, кто словно перекушен пополам, кто пробит навылет… В селении была паника, наспех собранный скарб валяется повсюду, палчелоры явно хотели бежать.

Таленар полагает, что палчелоров перебили варвары-мехолны, но видел ли ты, о царь мой, чтобы мехолны оставляли добычу на поле боя? Оружие палчелоров, вещи и украшения, домашняя утварь – все это осталось в разоренном стойбище. И только домашние твари исчезли. Нет, это не варвары, а кто-то другой, позаботившийся о том, чтобы унести своих павших с собой. И павших, и их оружие, и даже стрелы – все до единой. Я посылал следопытов на место сражения, но они говорят, что земля так изрыта и истоптана, что теперь уже невозможно угадать, что произошло на самом деле. Но напугало их не это, а то, что они не смогли обнаружить никаких следов нападавших. Ведь победители должны были куда-то уйти: на восход или на закат, к горам или к морю. Однако они словно бы улетели.

Надеюсь, ты простишь меня за богохульство, но я не верю, что сам Суфадонекса внезапно решил спуститься на землю и разорить какое-то жалкое семейство. Я полагаю, что нашим грозным богам не до мелких распрей их подданных.

Чем больше я думаю обо всем этом, тем явственнее вспоминаю старые легенды, которые расказывала нам кормилица. И у меня есть все основания считать их столь же правдивыми, сколь и рассказы о деяниях наших доблестных предков. Ты должен помнить об этом.

Меня тревожат и сны. Прорицатель Каббад разводит руками. Старый хрыч притворяется, что не может истолковать их, но я вижу, как он напуган и изумлен. И мне все чаще приходит на ум, что я знаю человека, который мог бы помочь нам и разрешить наши сомнения, но у меня все еще не хватает духу нарушить законы предков. Ответь мне – не как царь, а как мой возлюбленный брат, – должен ли я пускаться в странствие, дабы встретиться с Эрвоссой Глагирием?

Я стремлюсь в Газарру, чтобы поговорить с тобой с глазу на глаз, потому что возникло множество обстоятельств, которые я не рискую доверять сему посланию. Однако разведчики заметили большую орду мехолнов, которая движется по направлению к Каину. Я готовлю оборону и диктую тебе это письмо, ибо в ближайшее время мне будет не до писем.

Царь мой и брат мой! Вновь и вновь я обращаюсь к тебе с настоятельной просьбой забрать к себе Уну. Ты знаешь, как я люблю ее, но мне кажется, что пришло время, когда ты должен сделать свой выбор и помочь мне как друг и родственник. Кроме того, оставаться в Каине с каждым днем становится все опаснее, и благородной девушке здесь не место.

Я уверен, что палчелоры в ближайшее время решат отомстить нам за истребление своих сородичей – они никогда не поверят, что мы прибыли на следующий день после кровавой резни. Впрочем, война с палчелорами – это неизбежность, она продолжалась бы в любом случае. Главное, чтобы нас не атаковал враг гораздо более опасный, нежели наши вечные противники.

Пусть же продлит твои дни податель жизни Лафемос.

С почтением и любовью Аддон Кайнен,

глава клана Кайненов, хранитель Южного рубежа.

Клан Кайненов воевал всегда.

Званием хранителей Южного рубежа они гордились значительно больше, нежели царским титулом, хотя нередко сыновья древнего рода Кайненов восходили на престол Газарры.

Великая Газарра.

Гордость Рамора.

Жемчужина Юга.

Мечта соседних правителей и кость в горле надменных палчелоров, стремящихся установить свое владычество над всей территорией от хребта Че-гушхе до моря Лулан.

Этот древний город, по преданию, был основан богом смерти и безумия – Ягмой, когда тот влюбился в прекрасную смертную девушку по имени Даиз. Для нее и для их сына выстроил он неприступную крепость.

Она возвышалась у самого подножия гор Чегушхе, закрывая единственный подступ к равнине и к морю. У северных ворот был возведен сверкающий драгоценным серебром храм, посвященный неистовому брату Ягмы – богу войны Суфадонексе. Ковер алых цветов раскинулся перед его входом, отчего паломникам казалось, что обитель бога-воина располагается посреди озера крови. Черный храм Ягмы стоял у западных ворот, и его террасы темными волнами сбегали к самому морю.

В храме бога-воина хранилась великая реликвия – череп древнего чудовища, убитого Суфадонексой в жестоком бою. Этот огромный причудливой формы череп в дни празднеств и торжеств выставляли на всеобщее обозрение, и толпы паломников ежегодно прибывали в Газарру, дабы взглянуть на сие диво и убедиться в том, что оно существует на самом деле, а не является плодом досужего вымысла.

Шли сюда и те, кто пролил невинную кровь, а теперь жаждал очиститься от скверны. И страдающие оттого, что боги наказали их за неповиновение безумием. Богатые жертвы приносили они могущественному Ягме, моля об исцелении.

Старая часть города террасами спускалась к морю, и в ясную погоду в прозрачной лазурной воде были видны поросшие красными и бурыми водорослями стройные колонны, среди которых лениво плавали разноцветные рыбы; обломки статуй, пьедесталы которых были покрыты затейливыми письменами на неведомом языке; и часть площади, вымощенной мозаичными плитами, по которой теперь важно шествовали крабы и где лежали витые раковины.