Объяснение в любви, стр. 23

Анхела дрожала всем телом; от отчаянных усилий сдержать слезы у нее перехватывало дыхание. Сама не отдавая себе отчета в том, что делает, она подошла к кровати и потянула вниз «молнию» на платье, словно раздеться и лечь было самым естественным поступком на свете для той, что решила уйти из этого дома! Словно не она пряталась за запертой дверью, добровольно продлевая для себя пытку!

«Молния» застряла на середине. Анхела подергала замочек туда-сюда, затем, словно впервые, заметила переливающийся на груди бриллиант. «Молния» по-прежнему не поддавалась. Ну что ж, достойное завершение нынешнего вечера… Есть во всем этом некая высшая справедливость: платья ей не сбросить, от оков не избавиться! Трясущимися руками она расстегнула цепочку, сняла кулон — и отрешенно уставилась в пространство.

Неужто у Клайва и впрямь хватило бесстыдства предлагать ей руку и сердце с таким видом, будто он совершает невесть какой смертный грех?

— Ох! — По щеке прокатилась одинокая слезинка. «Я должна его ненавидеть. Я должна его ненавидеть за все то, что он мне наговорил», — твердила себе Анхела. Но душу ее переполняла не ненавить, а горькая обида. О, что за кошмарный выдался день! День безжалостных разоблачений и крушения всех иллюзий!

Начиная с того, как Ренан в прямом смысле слова «обрушил» на них эту картину — отличный «сюрприз», право слово! А потом — безупречно просчитанный, оскорбительный жест со стороны матери Клайва! При воспоминании о пережитом унижении сердце Анхелы до сих пор сжималась от стыда.

И, как будто этого всего недостаточно, судьба уготовила ей встречу с Анхелем Дорадо! Просто-таки лицом к лицу! Молодая женщина вздрогнула, на сей раз от холода: в лицо ей словно ударил ледяной ветер. Боль на мгновение отступила; в груди всколыхнулся гнев. Да как он смеет вообще произносить имя матери, после того, как причинил ей непоправимое зло!

И момент он выбрал удачно, ничего не скажешь! Угораздило же этого подонка произнести роковое имя в присутствии Клайва! Именно Анхель Дорадо и никто иной нанес ей, Анхеле, последний, самый сокрушительный удар! Именно из-за него она вынуждена уйти от Клайва, — чтобы оградить любимого от скандала, который неминуемо разразится.

Догадался ли Анхель Дорадо, в чем дело? Понял ли, что столкнулся лицом к лицу с собственной дочерью?

Впрочем, нет. Душа Анхелы возмущалась против подобного предположения. Никакая она ему не дочь! Сеньор Дорадо… всего лишь поспособствовал ее появлению на свет. Она в жизни с ним не встречалась — и подобных встреч отнюдь не искала. По чести говоря, она предпочла бы скандальную известность «Женщины в зеркале» подобному отцу — отцу, который бросил ее мать, узнав, что та забеременела.

Слова, что Анхель Дорадо, уходя, бросил ей в лицо, навсегда остались в памяти Росауры… и она передала их дочери. «Такие мужчины, как я, на любовницах не женятся. Вы не для того нужны».

Господи, как же Анхела его ненавидела!

А Клайв совсем недавно сказал ей примерно то же самое… значит, ей и Клайва полагается возненавидеть? Что бы сказала заносчивая миссис Риджмонт, знай она про сеньора Дорадо? «Яблочко от яблони…» О, как это справедливо! Та же внешность, те же картины, то же неодолимое влечение к красавцам-миллионерам!

В горле защипало от подступивших слез. Вспомнив о своем первоначальном намерении, Анхела повернулась к выходу: прочь отсюда, прочь! Взялась за дверную ручку… и вновь бессильно уронила руки. Ох, какое же она жалкое ничтожество, если даже не в силах заставить себя уйти… теперь, когда для нее ровным счетом ничего здесь не осталось! Ничегошеньки!

«Здесь остаюсь я», — сказал ей Клайв.

Скрестив руки на груди и точно прижимая к себе нечто бесконечно дорогое, Анхела снова и снова повторяла про себя эту небрежно брошенную фразу. А ноги тем временем уже несли ее в другой конец комнаты, к огромным, от пола до потолка, стеклянным дверям, выходящим на террасу.

Распахнув одну из створок, молодая женщина шагнула наружу, в смутной надежде, что на свежем воздухе в голове у нее прояснится. Однако снаружи оказалось на удивление жарко и душно — в сравнении с домом, где на полную мощность работал кондиционер. И все же возвращаться ей не хотелось. Анхела присела на один из шезлонгов, сбросила туфли, подобрала ноги, оперлась подбородком о колени.

Внушительная терраса занимала примерно треть верхнего этажа. Во время разгульных Клайвовых вечеринок двери всех комнат, выходящих на террасу, бывали распахнуты настежь; повсюду звучала музыка, звенел смех, бурно пульсировала жизнь.

А сегодня над террасой нависала непривычно глубокая тишина. Даже неумолчный шум машин вроде бы стих.

«Или, может быть, это я „отключилась“ для внешнего мира?» — убито подумала Анхела. Судьба нанесла ей удар, от которого невозможно оправиться. Не следует ли воспринять происшедшее, как заслуженный урок? Не пора ли выпрямиться во весь рост и взглянуть в лицо действительности?

«Мне не нужна действительность», — со вздохом подумала Анхела. Ей отчаянно хотелось вернуть то, что было: вернуть прошлое, со всеми его сомнениями, обманами, иллюзиями…

8

Около двух часов утра Клайв распахнул дверь, ведущую на террасу, и вышел на воздух. Позади осталась смятая постель. За всю ночь молодой человек так и не сомкнул глаз. Без Анхелы кровать казалась жесткой, неуютной, чужой. Так что, запахнувшись в черный халат, Клайв прогулялся на кухню, прихватил из холодильника сэндвич и бутылку красного вина, и отправился на террасу — поразмыслить в одиночестве.

Установив спинку одного из шезлонгов в вертикальное положение, он уселся, вытянул длинные ноги, удовлетворенно вздохнул.

Ночь выдалась жаркая и влажная, однако в сравнении с постелью, в которой нет Анхелы, даже терраса кажется куда предпочтительнее. Собственно, почему бы и не провести здесь остаток ночи?

Или, может, попробовать уговорить Анхелу отпереть дверь? Впрочем, раз уж он прождал так долго, подождет и до рассвета. Клайв устроился поудобнее, пригубил вина, закрыл глаза…

Как здесь спокойно и мирно! И даже по-своему приятно, если не считать жары. Ночь укрыла непроницаемым плащом тьмы все то, о чем Клайву отчаянно не хотелось вспоминать.

Только — вот досада! — тишину нарушил какой-то посторонний звук. Клайв пропустил бы его мимо ушей… вот только звук этот показался на удивление знакомым: так вздыхала во сне его Анхела — томно и тихо.

Клайв открыл глаза и оглянулся.

Она была рядом — меньше чем в десяти футах от него. И спала на боку, спиной к нему. Если бы не светлая обивка шезлонга, Клайв бы ни за что не заметил Анхелу в темноте. Черное платье, облегающее стройную фигурку, четко выделялось на серебристо-сером фоне.

Сердце его на мгновение сбилось с ритма — и застучало вновь, в два раза быстрее. Поднявшись с шезлонга, Клайв отставил бокал, бутылку и тарелку с сэндвичем на соседний столик и босиком неслышно подошел к спящей. Постоял минуту-другую, глядя на Анхелу сверху вниз. Как она трогательна, как беззащитна во сне: ладошку подложила под щеку, беспорядочно разметавшиеся иссиня-черные волосы закрывают лицо…

Опустившись на колени рядом с шезлонгом, Клайв осторожно подобрал длинные шелковистые пряди и перебросил их назад, через плечо. И впервые заметил на щеках Анхелы следы слез…

В груди у него стеснилось. Неужто она плакала здесь, в одиночестве? Неужто плакала из-за него?

Должно быть, каким-то шестым чувством Анхела ощутила его присутствие. Длинные черные ресницы затрепетали, с нежных губ сорвался еле слышный вздох. Глаза открылись, — эти восхитительные, фиалковые, затуманенные сном глаза, — и Анхела нежно улыбнулась ему.

Бывало ли такое, чтобы молодая женщина, пробуждаясь, не встречала его улыбкой? — с тоской подумал Клайв. А в аметистовых глубинах глаз, точно в зеркале, отражается беззаветная любовь. Любовь, всегда любовь. Господи, почему же ему никак не даются эти слова? Не потому ли, что чувства его слишком сильны? Madre de Dios, да он же всегда любил Анхелу — вот только упрямо отказывался признаться в этом даже самому себе!