Не выходите замуж на спор, стр. 48

Времени до утра оставалось еще много.

ГЛАВА 17

— Зелье будет готово через месяц, — заявила Улька через три дня, когда мы возвращались с уроков. — Я поговорила с Йержем — он обещал достать все, что нужно.

— Денег-то у нас хватит? — хмуро спросила я, мысленно подсчитывая, сколько он нам должен за травы.

— Впритык. Но Васька обещал еще по лесу побегать, Шмуль ему поможет, а я сегодня после мертвологии на кладбище схожу. Вдруг там тоже что-нибудь выросло?

— Так. А на Шмулькино проклятие средства останутся?

— Хель, мы же договорились, — удивленно обернулась баньши. — Сперва я учебу закончу, а только потом попробую. Демонология у нас будет лишь на последнем курсе, а до этого рисовать круг рискованно. Мы еще успеем собрать деньги.

Я нервным движением поправила рукав.

— Прости, что-то я плохо соображаю.

— Опять не выспалась? — проницательно посмотрела на меня подруга. А потом прищурилась и, оглядев мою открытую шею, заметила: — Синяки твои уже прошли. Все в порядке, Хель?

Я быстро кивнула.

Последние две ночи выдались у меня чуть более спокойными. Кажется, я начала потихоньку привыкать и нащупала границы дозволенного, в пределах которых Князь разрешал мне существовать. Самым главным было его не злить, аккуратно отвлекать, когда он раздражался, и беспрекословно повиноваться, когда он чего-то требовал.

Как и все демоны, муженек крайне не любил отказа, но, если соблюдать некоторые правила, его ярость можно было предупредить, а чрезмерную активность его вездесущих рук несколько снизить. В частности, стоило держать вместе колени и бедра, почаще прикрывать грудь и пах волосами, использовать крылья в качестве ширмы, поменьше шевелиться и почаще прикасаться к нему самой. Еще лучше — тесно прижаться к его боку, обхватив руками грудь или живот, чтобы Князь поменьше видел и побольше ощущал.

Как это ни странно, но легкие, едва заметные прикосновения его успокаивали, помогали справиться с раздражением и делали его чуточку менее агрессивным. Размеренное почесывание чешуи на груди и легкий массаж перепонок доставляли ему удовольствие. Бережное перебирание длинных волос настраивало на мирный лад, а мягкое поглаживание беспокойно дергающегося хвоста гарантированно расслабляло.

Самым важным было не касаться нежных чешуек в районе бедер или паха — это вызывало возбуждение. И очень опасно было приблизиться к супругу сзади или коснуться, даже случайно, основания крыльев: за такое он мог убить без разговоров.

Демоны — крайне недоверчивые и подозрительные создания. Тогда, возле котлована, я не обратила внимания, но потом поняла: оба Князя, не сговариваясь, встали так, чтобы не только видеть друг друга, но чтобы их спин не смогла ни увидеть, ни коснуться даже я. Это было что-то на уровне совсем уж древних инстинктов. Жизненная необходимость прикрывать тыл, развившаяся у высших темных в условиях жесткой конкуренции. По этой же причине Князь никогда не поворачивался ко мне спиной. Даже во сне. А стоило ему только почувствовать, что к уязвимому месту что-то приближается, пусть даже это моя рука, в которой не могло быть оружия, он моментально каменел и предупреждающе скалился.

Зато он любил, когда его о чем-то просили. Не умоляли, не требовали — именно просили. Ему нравилось оказывать покровительство. И еще больше нравилось, что кто-то, в частности я, от него зависел.

Поняв, что от меня требуется, я смирилась с необходимостью и просила столько, сколько было нужно, чтобы чувствовать себя в безопасности. Я просила у мужа книги, которые он давал без разговоров; одежду, в которой он, не раздумывая, решительно отказал; просила остановиться, если его приставания становились слишком уж настойчивыми; но еще больше я просила у него прощения. По любому поводу. За все свои существующие или еще только назревающие недостатки. Потому что извинения мой несговорчивый демон мог слушать часами, испытывая от них какое-то необъяснимое наслаждение.

Все наши встречи начинались и заканчивались одинаково: Князь, едва ворвавшись в гостевые покои, первым делом властно притягивал меня к себе, зарывался носом в волосы, жадно обнюхивал, исцеловывал мою шею, оглаживал все до единой чешуйки, всю ощупывал, покусывал и вылизывал особо понравившиеся ямки, и только потом, надышавшись, позволял себе расслабиться. Тот же самый ритуал неизменно повторялся перед рассветом, порой даже более агрессивно, чем вечером, Князюшка упорно не хотел меня отпускать. Его раздражала необходимость мириться с моими исчезновениями, и доводила до ярости мысль, что где-то там, непонятно где, я целый день нахожусь без его навязчивого присмотра.

Благовониями и всякими мазями он пользоваться запретил — чуткое обоняние демона улавливало даже малейшие изменения в моем запахе, и это выводило его из себя.

Ложиться спать в одежде Князь запретил тоже, потому что ему надоело срывать с меня всевозможные тряпки, которые тут же превращались в лоскуты под его острыми когтями.

Количество синяков на моей коже за эти дни так и не уменьшилось, зато теперь супруг соизволял избавить меня от них перед уходом. Однако на следующую ночь все повторялось заново, и он получал лишнюю возможность прикоснуться к желанному телу.

О моей клятве он больше не вспоминал. И на завершении брачного обряда не настаивал. Однако это не мешало ему раз за разом пробовать свои силы и пытаться меня соблазнить. Устоять перед ним было действительно сложно — Князюшка оказался более чем настойчив, весьма искусен в любовных играх, изобретателен и поистине неутомим. Не желая пока моей смерти, он добивался моего согласия всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Через наслаждение и боль, нежные поцелуи и грубые ласки, ночь за ночью. И он все чаще раздражался, когда я не отвечала. Еще больше злился, если я начинала отвечать, но без особого желания. Рычал, когда я проявляла равнодушную покорность. Угрожал. Портил когтями подушки. И отступал лишь тогда, когда вокруг меня начинала сгущаться вызванная им же самим Тьма, ненавязчиво намекая, что пора остановиться.

Эти игры изматывали меня так, что через пару недель я вставала поутру с еще большей усталостью, чем ложилась с вечера. А однажды, дожидаясь прихода муженька, умудрилась даже уснуть — да, прямо так, во сне. Забравшись под шелковое покрывало и по-детски положив ладошку под щеку, надеясь, что прикрою глаза всего на минутку.

О том, насколько его это взбесило, я узнала только ближе к рассвету, когда с трудом разлепила глаза и обнаружила, что лежу в тесном кольце обычных, теплых, почти человеческих рук. Когда спросонья потерлась щекой о его кожу и доверчиво прижалась, слыша раздающееся сверху злое сопение, но не понимая его причины. Когда осторожно приоткрыла один глаз и с беспокойством оглядела разгромленную комнату. И наткнулась на следы глубоких царапин на внезапно постаревших, выщербленных и похожих на клетку обезумевшего узника стенах.

— Прости, Княже, — пробормотала я, ожидая заслуженного рыка. — Надо тебе было меня разбудить…

Он тогда ничего не сказал — просто без предупреждения сграбастал в железные объятия, голодным демоном впился в мои губы и терзал их до тех пор, пока я не растаяла прямо у него на руках. Но у меня еще долго стоял в ушах запоздалый, полный бессильного бешенства рев, которым его темнейшество сопроводил мое очередное исчезновение.

Больше спать в его присутствии я не рисковала. Предпочитала утыкаться в книги, коих теперь в комнате развелось великое множество. Или просто сидела рядом, если при виде книг у Князя начинали темнеть глаза. Но перед этим применяла все известные женские уловки и хитрости, чтобы агрессивный супруг хотя бы чуть-чуть смягчился.

И он смягчался. На какое-то время. Особенно если перед этим был слишком усталым или, напротив, злым. Но тогда он требовал для себя больше нежности и ласки. Больше ответных поцелуев и участия в играх. Он не отпускал меня ни на миг, жаждая в такие дни особенно много прикосновений. И именно в эти дни он больше всего хотел чувствовать и видеть, что я принадлежу только ему.