Хозяин, стр. 52

На следующее утро, обнимаясь с Шутькой в постели, что дома строжайшим образом запрещалось, Джуди сказала:

— Когда доходит до настоящего убийства, все выглядит совсем подругому.

— Да.

— Одно дело стоять на доске, а другое — прыгнуть с нее в воду.

— Да.

— Ты смог бы убить его, Никки?

Никки надолго задумался и в конце концов ответил:

— Нет.

И, поясняя, добавил:

— Я бы все только испортил. Кроме того, я просто не могу.

— А мистер Фринтон собирался.

— Собирался.

— Я думаю, убивать тех, кто сам норовит убить тебя, легче.

— Может быть, это даже и весело.

— Никки!

— Да нет, в воздушном бою или еще где. Но не ядом и не того, кто тебя пальцем не тронул. И вообще, я боюсь.

— И потом, доктора Мак-Турка он, как-никак, убил.

— Убил.

— От этого еще страшнее становится.

— Да.

— Все вообще по-другому, когда доходит до настоящего.

— Джуди, главное не в том, что боишься, а в том, что просто не можешь этого сделать и все. Это сильнее испуга.

— А вчера ты все же сказал, что смог бы.

Он помолчал и ответил, — с трудом, тоном взрослого человека:

— Откуда человеку знать, на что он окажется способен, когда подопрет?

— Но почему бы Пинки не сделать этого? И почему мистер Бленкинсоп решил, что он не захочет?

— Про это никто ничего не говорил.

— Кто-нибудь просил его об этом?

— Хватит вопросов, Джуди. Где наши штаны?

— Мистер Фринтон про них забыл.

— Я про другие, которые ты собиралась чинить.

Джуди была девочка добрая и понимала, что брату не по себе. Поэтому она смиренно ответила:

— Я спрошу у Пинки, может, он их видел.

— А почему бы нам самим не попросить Пинки? Ну, то-есть, чтобы он его убил.

— Мистер Фринтон страшно рассердился из-за того, что мы сами разговаривали с Китайцем.

— Ничего он не рассердился.

— Еще как рассердился, только не стал этого показывать.

— Ладно, тогда давай попросим его, чтобы он попросил Пинки. Мы можем все вместе к нему пойти.

— Интересно, а убитые тобой люди насовсем исчезают? — осведомилась Джуди. — Было бы довольно тошно встречаться с ними в раю.

— Ой, да заткнись же ты. Ты ни бельмеса в этом не смыслишь. Кроме того, тебя-то как раз ожидает ад.

— А Шутька тоже в ад отправится?

— Откуда мне знать? Это ты у нас все знаешь.

— Вовсе нет.

— Вот именно что да.

— Вовсе нет. Ты сам точно такой же.

— Tu quoque.

— А это еще что?

— А это то же самое, что экспромт, ха-ха!

И после одержанной таким манером победы к мистеру Фринтону отправился вместе с сестрой, — чтобы уговорить его уговорить негра, чтобы тот прикончил Хозяина, — вполне жизнерадостный мальчик.

— Ну что же, попробовать можно, — сказал майор авиации. — Но раз Китаец сказал, что он этого делать не станет, значит, он и не станет.

— Почему?

— Мистер Бленкинсоп умнее меня. Вероятно, он уже предпринимал такую попытку.

— Я все же не понимаю, — сказал Никки, — почему столько сложностей возникает вокруг этого яда? То есть, не вообще, а вокруг того, чтобы дать его Хозяину. На мой взгляд, это, конечно, мерзкое дело, но ведь само по себе, вроде, несложное. Он же должен есть и пить, так положите яд в еду и дело с концом. А Пинки не обязательно даже и говорить, что вы это сделали. Просто суньте его в любое блюдо, которое он туда относит.

— Пинки ничего не готовит для хозяйских покоев. Они там сами себе стряпают.

— Ладно, а почему мистер Бленкинсоп не может подсыпать ему чегонибудь и тут же об этом забыть?

— Потому что все, происходящее за черной дверью, происходит у Хозяина под носом, — вернее, под носом у его сознания.

— Как бы там ни было, — заметила практичная Джуди, — яда у нас все равно нет.

— Хорошо, — упрямо сказал Никки, — тогда пусть подсыпет за дверью во что-нибудь, а потом занесет его внутрь и оставит.

— Во что?

— Ой, ну, в пирог, в бутылку виски — какая разница во что?

— Если к нему что-то внесут, он заметит. Ничего из вносимого в двери не минует его сознания, совсем как на таможне. Знаешь, одна из твоих бед состоит в том, что ты все время забываешь о том, кто такой Хозяин. Не могу понять, как это тебе удается, Никки, ты же каждый день ходишь к нему учиться.

— Я никогда о нем не забываю, — серьезно сказал мальчик, — и сознаю, что он всегда опережает нас на полголовы.

— Вот и помни об этом все время.

— Никки говорит…

— Слушай, Джуди, дай мне закончить. Первым делом ты должен понять, что имеешь дело отнюдь не с интересной задачкой. Вам грозит смертельная опасность. Вы вообще-то задумывались когда-либо над тем, что он в тринадцать с лишком раз старше вас? Понимаете ли вы, что все, о чем мы сейчас рассуждаем, он, скорее всего, предвидел? Даже когда нас не видно, не слышно, у нас в головах все равно бродят мысли, которых он ожидал от нас, может быть, еще во время Крымской войны. И самое ужасное во всей ситуации это то, что сейчас, именно сейчас, когда мы втроем отправляемся к Пинки, мы, вероятно, делаем именно то, чего он от нас ожидает.

Нет, об этом они раньше не думали. Подумали теперь, в леденящем молчании.

— Ну ладно. Главное в жизни — принимать ее такой, какая она есть. Выше себя мы все равно не прыгнем. Пошли, спихнем это дельце Пинки.

Они застали негра за изготовлением пончиков с джемом для Шутьки, стоявшей с ним рядом в немом обожании и глядевшей, задрав голову, вверх с таким же выражением, с каким любитель достопримечательностей глядит в Риме на собор Святого Петра. Едва Пинки принимался накладывать джем в очередной пончик, как она тут же раза три-четыре виляла хвостом, подтверждая правильность такового поступка.

— Любовь по расчету! — с отвращением произнесла Джуди.

Шутька с отсутствующим видом вильнула хвостом еще пару раз, говоря:

— Да-да, в другой раз.

Оказалось, что один из многочисленных принципов мистера Фринтона не позволяет ему использовать людей, если они не сознают, что делают. Он был в такой же мере не способен попросить Пинки сделать что-либо, не задумываясь, в какой не желал извлекать выгоду из особенностей Никки. А это означало, что ему предстояло еще раз рискнуть и объяснить, чего они хотят. Однако его прервали, едва он начал свою речь.