Царица Воздуха и Тьмы, стр. 3

2

В мирном промежутке между двумя Гаэльскими Войнами на зубчатой башне Камелотской твердыни юный Король Англии стоял рядом со своим наставником и вглядывался в лиловатые вечерние дали. Под ними мягкий свет окутывал землю, и медленная река вилась между почтенным аббатством и величавой крепостью, и в закатных пламенных водах отражались шпили, и башенки, и длинные вымпелы, недвижно свисавшие в мирном воздухе.

Мир, лежавший пред ними, походил на игрушку, ибо они находились на высокой башне, царившей над городом. У себя под ногами они могли видеть траву внешнего замкового двора, — глядеть на нее вниз было жутковато, — и укороченного человечка с двумя ведрами на коромысле, бредущего по траве в сторону походного зверинца. Дальше, у наворотного покоя, смотреть на который было не так боязно, потому что помещался он не прямо под ними, виднелся ночной дозор, принимавший пост у сержанта. Дозорные и сержант щелкали каблуками, салютовали, потрясали копьями и обменивались паролями звонко, словно свадебные колокола, — но двое на башне не слышали их, ибо все происходило слишком далеко внизу. Дозор напоминал оловянных солдатиков, крошечную ирландскую стражу, и топот солдатских ног оставался беззвучен на сочной, подъеденной овцами траве. Дальше, за внешней стеной, слышался глухой гомон, там рядились на рынке старухи, завывали младенцы, бражничали капралы, и с этим шумом мешалось блеянье нескольких козлов, звон от колокольцев двух-трех прокаженных, проходивших, накрывшись белыми балахонами, шелест от ряс монахинь, по двое добродетельно навещающих бедных, и крик от драки, затеянной какими-то джентльменами, сильно интересующимися лошадьми. На другом берегу реки, струившейся под крепостной стеной, мужчина перепахивал поле, привязав плуг прямо к лошадиному хвосту. Дерево плуга скрипело. Неподалеку от мужчины сидела на берегу некая молчаливая личность, пытаясь выловить на червя лосося, — реки в ту пору загажены не были, — а чуть подальше осел встречал подступавшую ночь громким концертом. Все эти звуки доносились до двоих, стоявших на башне, приглушенно, словно они слушали их через рупор, приложенный к уху не тем концом.

Артур был молод, он стоял еще на самом пороге жизни. Светловолосый, с глуповатым, — во всяком случае, бесхитростным — лицом. Открытое лицо, добрые глаза и выражение доверчивое и положительное, как у прилежного ученика, радующегося жизни и не верящего в прирожденную человеческую греховность. Просто ему никогда не приходилось испытывать дурного обхождения, и оттого он был добр к людям.

Короля облекала бархатная мантия, принадлежавшая Утеру Завоевателю, его отцу, отделанная бородами покоренных в давние дни четырнадцати королей. К сожалению, были среди этих королей и рыжие, и чернявые, и седые, и бороды они отращивали разной длины, так что отделка походила на боа из перьев. А вокруг пуговиц мантии топорщились их усы.

Мерлина же украшала борода белая, по пояс, и еще очки в роговой оправе и остроконечная шляпа. Он носил ее в знак уважения к порабощенным саксам, чьим национальным головным убором было либо подобие купальной шапочки, либо фригийский колпак, либо такой вот конус, только соломенный.

Двое слушали вечер, изредка обмениваясь словами, — когда слова приходили на ум.

— Да, — сказал Артур, — должен сказать, что королем быть приятно. Сражение получилось отличное.

— Ты так считаешь?

— Ну а как же не отличное? Видел бы ты, как бежал Лот Оркнейский, едва я пустил в дело Экскалибур.

— Сначала он поверг тебя наземь.

— Пустяки. Это оттого, что я не пользовался Экскалибуром. Стоило мне вытащить мой верный меч, и они разбежались, как кролики.

— Они вернутся, — сказал волшебник, — все шестеро. Короли Оркнея, Гарлота, Гоора, Шотландии, и Король из Башни, и Король-с-Сотней-Рыцарей уже учредили, в сущности говоря, Гаэльскую Конфедерацию. Тебе следует помнить, что твои притязания на трон вряд ли можно назвать традиционными.

— Да пускай возвращаются, — ответил Король, — не возражаю. На сей раз я разобью их как следует, и тогда мы увидим, кто здесь хозяин.

Старик сунул бороду в рот и принялся жевать ее, как делал обыкновенно, когда что-либо выводило его Из себя. Один перекушенный волос завяз у него между зубами. Он попытался вытолкнуть его языком, потом вытянул двумя пальцами. В конце концов он принялся скручивать его концы в два колечка.

— Я полагаю, что рано или поздно тебя удастся чему-нибудь научить, — сказал он, — но видит Бог, до чего это тяжкая, изнурительная работа.

— Ну да?

— Да! — страстно воскликнул Мерлин. — Ну да? Ну да? Это все, что ты можешь сказать. Ну да? Ну да? Как школьник.

— Поаккуратней, а то я отрублю тебе голову.

— Отруби. Сделай доброе дело. По крайности, не придется больше учительствовать.

Артур облокотился на башенный парапет и повернулся к своему старинному другу.

— В чем дело, Мерлин? — спросил он. — Я что-то неверное сделал? Извини, коли так.

Волшебник расправил бороду и высморкался

— Горе не в том, что ты делаешь, — сказал он. — Горе в том, как ты думаешь. Если и существует что-то, чего я не в состоянии переносить, так это глупость. Я всегда говорил, что глупость — это прегрешение против Духа Святого.

— Да уж это я слышал.

— Ну вот, теперь ты язвишь.

Король взял его за плечо и развернул к себе.

— Послушай, — сказал он, — что такого случилось? Ты в дурном настроении? Если я совершил какую-то глупость, скажи мне. Не надо злиться.

Эти слова только пуще разозлили престарелого некроманта.

— Скажи ему! — воскликнул он. — А что, интересно, ты станешь делать, когда сказать будет некому? Ты когда-нибудь собираешься начать думать самостоятельно? Что будет, когда меня заточат в этот мой дурацкий могильник, хотел бы я знать?

— Я и не слышал ни о каком могильнике.

— Да черт с ним, с могильником! Какой еще могильник? О чем я с тобой разговаривал, а?

— О глупости, — сказал Артур. — Разговор начался с глупости.

— Вот именно.

— Послушай, от твоего «вот именно» толку немного. Ты собирался мне что-то сказать о глупости.

— Я не знаю, что я собирался сказать. Ты своими штучками доводишь человека до такого каления, что через две минуты разговора никто уже не в состоянии понять, о чем он ведется. С чего все началось?

— Все началось со сражения.

— Теперь вспомнил, — сказал Мерлин. — Вот именно с него все и началось.

— Я сказал, что сражение было доброе.

— Это я припоминаю.

— Так оно ведь и было доброе, — оправдывающимся тоном повторил Король. — Приятное было сражение, и я сам его выиграл, ведь это же весело.

Волшебник погружался вглубь своего сознания, и глаза его при этом затягивались пленкой, словно у ястреба. В течение нескольких минут на укреплениях стояла тишина, лишь над ближним полем пара играющих в охоту сапсанов кувыркалась в воздухе, выкрикивая «кик-кик-кик» и звеня колокольцами. Мерлин снова выглянул из своих глаз.

— Ты искусно выиграл это сражение, — медленно вымолвил он.

Артура учили, что следует проявлять скромность, и в простоте своей он не заметил, что стервятник вот-вот падет на него с высоты.

— Да чего там. Мне просто повезло.

— Очень искусно, — повторил Мерлин. — Сколько пехоты у тебя полегло?

— Не помню.

— Не помнишь.

— Кэй говорил…

Король застыл в середине фразы и взглянул на волшебника.

— Ладно, — сказал он. — Выходит, ничего в нем веселого не было. Я не подумал.

— Потери составили больше семи сотен. Разумеется, все сплошь мужики-пехотинцы. Из рыцарей никого не поранило, за вычетом одного, сломавшего ногу при падении с лошади.

Увидев, что Артур не собирается отвечать, старик продолжал с еще большей горечью.

— Я забыл, — прибавил он, — что ты получил несколько очень серьезных царапин.

Артур не отрывал пылающих глаз от ногтей на своей руке.

— Ненавижу тебя, когда ты такой зануда. Мерлин пришел в восторг.