Семь дней в мае, стр. 75

— Генерал, — сказал Тодд, — президент не только государственный деятель, но и джентльмен.

— Первого я что-то не замечал, — отрубил Скотт.

Тодд оставил без внимания его замечание.

— Но прежде всего он джентльмен. Я не джентльмен. Я обыкновенный черствый адвокат. Сенатор Кларк — политик. Нам с ним ни к чему соблюдать излишнюю вежливость.

— Для одного вечера с меня вполне достаточно всяких окольных разговоров, спасибо, — сказал Скотт. — А сейчас, с вашего позволения, я сажусь в машину и уезжаю.

Тодд, который был на полголовы ниже Скотта, загородил ему дорогу.

— Я думаю, вы не уедете, генерал, пока мы не закончим, — сказал он и выхватил из кармана конверт. — Здесь находится декларация на уплату федерального подоходного налога за текущий год, представленная мисс Миллисент Сеньер из города Нью-Йорка.

Скотт остановился. В темноте под навесом не видно было выражения его лица. Он только спросил:

— Да?

— Я не уверен, знаете ли вы об этом, — продолжал Тодд, — но мисс Сеньер убавила сумму своих доходов за прошлый год на три тысячи семьдесят девять долларов, истраченных на угощение председателя комитета начальников штабов. Когда же налоговое управление усомнилось в этом, она объяснила, что ей пришлось угощать вас, чтобы узнать фасоны одежды женщин-военнослужащих.

— Это любопытно, но едва ли представляет какой-нибудь интерес, — холодно проговорил Скотт.

— У нас есть еще немало доказательств, безошибочно указывающих на длительные и, я бы сказал, сердечные отношения между вами и мисс Сеньер. Президент поступил как истинный джентльмен, не упомянув об этом сегодня вечером.

— Ну что ж, — сказал генерал, — теперь, когда и вы урвали свое, я полагаю, что могу пожелать вам спокойной ночи.

— А знаете, — вмешался Кларк, — я думаю, до вас еще не все дошло, честное слово, генерал. Если вы хоть на столечко переступите границу, мы с сенатором заткнем вам глотку этой налоговой декларацией.

— Что это значит? — чуть не закричал Скотт. — Никто в этом доме прямо не говорит, чего он добивается.

Кларк заговорил снова, на этот раз тщательно и точно подбирая слова.

— Я хочу сказать, что я член той же партии, что и президент. И если вы будете выступать с антиправительственными речами и позволите кому бы то ни было сделать из вас великомученика, ваш любовный роман будет фигурировать на первых страницах всех газет страны.

— Я уверен, что этим вы завоюете особое расположение миссис Скотт, — зло заметил генерал.

— Там, наверху, президент действовал исключительно в интересах страны. Мы же с сенатором заботимся об интересах нашей партии, — сказал Тодд.

Кларк ткнул пальцем в китель Скотта.

— И в частности, генерал, вы не должны выставлять свою кандидатуру в президенты против Джордана Лимена на очередных выборах, даже если обстановка покажется вам благоприятной. Бросьте и думать об этом! В противном случае мы с Тоддом повесим вам мисс Миллисент Сеньер прямо на шею.

— Я вижу, что передо мной два самых обыкновенных негодяя, — пробурчал Скотт.

Кларк громко расхохотался.

— Куда к черту, генерал, еще хуже!

Скотт, отстранив своих собеседников, направился к машине. Он шел подчеркнуто твердой походкой, расправив плечи и не сгибая мощного торса. Взявшись за дверцу лимузина, обернулся.

— Можете гордиться: вы выкинули весьма дешевый и грязный номер.

— Во всяком случае, нам не понадобилось для этого три с половиной тысячи наемных головорезов и база в пустыне, влетевшая в двадцать миллионов долларов, — выпалил в ответ Кларк.

Не удостоив его ответом. Скотт захлопнул дверцу, и большая машина бесшумно заскользила. Тодд и Кларк провожали ее взглядом, пока задние огни машины не скрылись за юго-западными воротами, потом повернулись и вошли в дом. Когда они открывали входную дверь, подлетел Триммер и проскочил мимо них в дом, словно чувствуя, что теперь ему снова разрешат лежать в кабинете хозяина.

Пока Тодд и Кларк ждали лифта, пес понесся вверх по широкой лестнице. Тодд вытащил длинную сигару и, раскатав ее между большим и указательным пальцами, засунул в рот.

В лифте Кларк, покачав головой, сказал:

— Может, зря я отмочил эту последнюю штуку, но он вывел меня из терпения.

Прежде чем ответить, Тодд извлек из жилетного кармана большую спичку, чиркнул ее о ноготь и закурил сигару.

— Забудьте об этом, — посоветовал он. — Но нельзя не восхищаться, с каким невозмутимым видом он пошел ко дну. Так и представляешь себе: вот он стоит на мостике тонущего корабля по пояс в воде и слушает, как оркестр играет «Ближе к тебе, мой боже».

— Да, очень жаль, что он оказался не на нашей стороне.

Они застали Лимена в кабинете. Он стоял у мраморного камина и пристально смотрел на кучку пепла на решетке. Президент взглянул на своих друзей блестящими глазами и покачал головой.

— Какая жалость, — прошептал он, — Поль так и не узнает, что в конечном счете он спас страну.

Кларк долго смотрел на решетку. Потом проговорил:

— Он помог, Джорди, безусловно, помог. Но он не сумел бы этого сделать, так же как и любой из нас. Только ты мог — и действительно сделал это.

Суббота, час дня

В западном крыле Белого дома, в зале для прессы, подобно огромному косяку макрели, устремившемуся к берегу в поисках пищи, бурлила толпа репортеров. Было так тесно, что некоторым приходилось делать заметки, пристроив блокноты на спины соседей. Духота стояла как в парной бане. Из общего гама иногда вырывались отдельные возгласы — кто-то пытался о чем-то спросить, но безуспешно.

Фрэнк Саймон встал на вертящийся стул и отчаянно замахал руками, призывая к тишине. Наконец ему удалось угомонить толпу. Послышались выкрики:

— Когда нам дадут текст?

— Уходит ли Лимен с поста?

— Будет ли он выступать по радио и телевидению?

— В чем все-таки дело, черт возьми?

Тонкое лицо Саймона подергивалось, на лбу выступили капельки пота.

— Если вы помолчите минутку, — крикнул Саймон охрипшим голосом, — я постараюсь рассказать вам все, что знаю. Во-первых, президент затребовал от всех радио— и телевизионных компаний страны пятнадцать минут времени для выступления по вопросу большого государственного значения. Ему предоставили это время, и он выступит в час дня сегодня. Говорить будет из зала заседаний кабинета. Во-вторых, текст заранее роздан не будет, но…

Раздались крики, негодующие возгласы, которые, как огонь по бикфордову шнуру, перекинулись из зала в коридор и вестибюль.

— Да погодите же! — надрывался Саймон. — Неужели нельзя немного помолчать? Стэн, слезайте оттуда, а то вы кого-нибудь покалечите.

Слова эти относились к фотографу, который забрался на шкаф, чтобы снять толпу, и стоял там, балансируя на одной ноге. На предостережение Саймона фотограф не обратил никакого внимания.

— Кто это придумал не давать текст? — прогремел Хэл Бреннен, огромный шумный детина из «Нью-Йорк таймс».

— Никто, — огрызнулся Саймон. — Просто текст еще не написан. Да послушайте, черт вас возьми! Мы посадим у телевизоров стенографисток, и вам будут давать копии стенограммы по частям с того самого момента, как президент начнет говорить. В вестибюле будет установлен стол для раздачи копий. К половине второго вы получите всю речь.

— Фрэнк, — раздался голос откуда-то сзади, — говорят, генерал Диффенбах ушел в отставку. Это правда?

— К сожалению, я ничего не знаю, — ответил Саймон. — Ходит много всяких слухов. Давайте подождем до часу.

— Кто пишет речь?

— Президент. И честно вам говорю, я не имею ни малейшего представления, о чем он собирается говорить.

По залу прокатился неодобрительный смех, но толпа уже начала расходиться. Группами по три-четыре человека, оживленно болтая между собой, журналисты выходили в вестибюль.

Мэлком Уотерс замешкался у стола Саймона. Секретарь по делам печати закурил сигару и доверчиво склонился к корреспонденту Ассошиэйтед Пресс.