Лабиринт теней, стр. 6

В наступившей тишине вдруг послышалось хлопанье мощных крыльев. Ручной журавль Магары по имени Талисман — она назвала его так, потому что это было первое живое существо, встретившееся ей в кратере, — летел над самой водой и через мгновение неуклюже приземлился на деревянный помост в нескольких шагах от людей. Тень, лежащая на досках подле хозяина, приподняла голову и придирчиво оглядела птицу. Волчица и журавль обменялись долгими пренебрежительными взглядами, а затем сделали вид, будто перестали друг для друга существовать. Талисман, поджав одну ногу, притворился мирно спящим, а морда Тени вновь пристроилась между лап.

— Вскоре мы понадобимся в горах, — заявил Варо с таким видом, словно только что пришел к этому выводу. — Отправляемся через день-два.

Похоже было, что он начисто отверг мысль о визите в Мэнтри.

Магара собралась было возразить, но в конце концов рассудила, что ей не остается ничего иного, как смириться. Легче было переспорить камень или дерево, чем Варо.

Солнце уже скрылось за гребнем кратера — и город, как обычно, окутали ранние сумерки. Но восточная стена кратера все еще была ярко освещена. Этот час Магара особенно любила — за буйство красок, за покой и тишину. Но нынче ей было не по себе.

— А сперва я хочу всласть повеселиться, — ухмыльнулся Бростек, явно не разделявший ее настроений. — И начать намерен нынче же вечером. Надеюсь, Ньюберри примет нас с распростертыми объятиями.

— Как всегда, — заверила его Магара. Личико ее слегка прояснилось.

— Нынче вечером в глазах у нас будут сиять звезды небесные, — со смехом провозгласил Бростек.

Он частенько произносил эти слова, но никто, включая его самого, не знал, что они означают. Однако сейчас явно подразумевалось, что вечером будет вдоволь смеха, музыки и хмеля и что многие окажутся втянуты в водоворот веселья, которое продлится до самого утра.

Город Тревайн, располагавшийся в кратере, как нельзя более подходил для подобных увеселений.

Глава 3

Местная легенда гласила, будто город Тревайн назван в честь первого человека, спустившегося в этот кратер. На самом деле тут явно вкралась историческая неточность, поскольку известно было, что он обнаружил на дне кратера кости — и звериные, и человеческие. Зато легко верилось в то, что именно Тревайн оказался первым, кому удалось благополучно выбраться из кратера.

Его давнее путешествие, несомненно, было полно опасностей, подобно прочим экспедициям, состоявшимся прежде, чем скалолазы довели свое искусство до совершенства. Отвесные скалы, формирующие стены кратера, возвышались надо дном по меньшей мере на сто пятьдесят метров. Никто не знал причин, некогда побудивших Тревайна предпринять это безумное путешествие, однако именно его подвиг стал первым звеном в цепочке событий, вследствие которых появился процветающий город, носящий его имя. Большинство здешних жителей ничуть не сомневались, что Тревайн пришел бы в восторг от города, и частенько поднимали кубки в его память. Граждане Тревайна гордились своей исключительностью — они почитали себя особенными, необыкновенными, живя в маленьком мирке, гигантскими скалами отрезанном от презренного и бренного мира, и искренне полагали, что первооткрыватель кратера был из того же теста.

Первое, что поражало гостей здешних мест, — это цвет скал, приглушенно-оранжевый, даже красноватый, немного напоминающий ржавчину. В скальных породах скрывалось величайшее множество минералов, и рудокопы Тревайна время от времени снимали кое-где верхние слои. Тогда свету являлся истинный цвет здешней породы — от темно-синего до угольно-черного. В течение нескольких дней открытое место резко контрастировало по цвету с окружающими скалами, но постепенно под воздействием воздуха и влаги порода вновь приобретала цвет ржавчины, а через четыре-пять недель места разработок уже нельзя было заметить.

Поскольку большую часть дна кратера занимало огромное озеро, земля тут всегда была в цене. Примерно на четырех пятых всего периметра кратера скалы круто уходили в воду. Лишь в западной его части наличествовала неширокая полоска суши. Самое основание скал окаймляли булыжники и галька, а чуть ниже располагалась полоса твердой земли, на которой частично располагался город Тревайн. Здешнюю каменистую землю, покрытую тонким слоем плодородной почвы, за долгие десятилетия прилежного землепашества возделали, и теперь она, пусть и не слишком щедро, но обеспечивала горожан своими плодами. Ценя пахотные земли, большинство старых домов поставили на каменистом берегу озера, но строительство зданий и на прибрежной земле было прекращено еще задолго до прибытия в город Магары. Большинство жилых домов и некоторые общественные учреждения располагались на сваях, вбитых в дно озера, а прочие сооружения в буквальном смысле плавали в воде. Помосты, на которых они стояли, между собой были соединены деревянными сходнями, снабженными ступеньками и перилами. Маленький домик Магары, выстроенный совсем недавно, притулился в самом конце длинного причала, далеко выдававшегося в озеро в южной оконечности города. Когда она только поселилась в Тревайне, несколько ночей кряду пролежала без сна, покуда не привыкла к мерному покачиванию своего жилища. Новые соседи тотчас же «обрадовали» девушку, сообщив ей, что под полом у нее темные воды глубиной от пятнадцати до тридцати метров. Со временем она к этому привыкла и теперь воспринимала как нечто само собой разумеющееся.

Озеро и в самом деле было невероятно глубоким, особенно в самом центре, впрочем, горожане никогда не задавались целью тщательно промерить здешние глубины. Уровень воды всегда оставался неизменным — ни приливы, ни дожди на него не влияли. Слабое волнение вызывали лишь легкие ветры, гуляющие в кратере. Но случались дни, когда ветра вообще не было, и воды озера делались гладкими, словно стекло. В городе такие дни звали «зеркальными», и по давней традиции ни лодки, ни пловцы не тревожили водной глади, а небо и скалы отражались в воде, словно в огромном зеркале. На такую картину нельзя было долго глядеть, не ощутив головокружения и дурноты, — таков был удел всех, кроме разве что самых волевых и сильных.

Однако невзирая на невозмутимость здешних вод, они никогда не застаивались, всегда оставаясь чистыми и прозрачными. В солнечные дни кое-где даже видно было дно. Ныряльщики обнаружили подводные течения; возник даже ряд теорий, предполагающих существование неких подземных рек, питающих озеро, истоки которых скрыты в самых недосягаемых его глубинах. Иные же утверждали, будто горные породы, формирующие дно, якобы содержат некий очищающий элемент, благодаря которому вода всегда остается кристально чистой. Были и такие, кто считал, что причиной тому обитающие в озере рыбы, — кстати, водились тут и вполне обычные породы, и причудливые, невиданные существа, время от времени всплывающие из темных глубин. Но никто пока не выдвинул удобоваримой теории относительно того, как именно появилась тут рыба. Однако существования ее отрицать было нельзя, ибо именно рыба составляла неотъемлемую часть рациона горожан, хотя ежегодный улов строжайшим образом контролировали местные власти.

Как бы ни разнились теории, объясняющие удивительную чистоту воды в озере, горожане дружно сходились в одном: для города чистота эта жизненно важна, поэтому все отходы, не подлежащие переработке, помещали в специально вырытые шахты, расположенные как можно дальше от воды. Горожане дежурили по расписанию, обслуживая эти шахты, и, хотя дело было не из приятных, любой гражданин почитал его за честь, ибо считали невысокой подобную цену за право жить в таком удивительном городе.

Большинство необходимых для жизни товаров — например, строевой лес и продукты питания — поставлялись сверху. В прошлом многие торговцы пытались нажиться, воспользовавшись ситуацией, но граждане Тревайна ясно дали им понять, что не допустят беззастенчивой обираловки. Они платили хорошую цену за все, что им поставляли, но требовали взамен честности, ревностно следя, чтобы скалы, отделявшие их от «большого мира», не были использованы в качестве предлога для сбывания им залежалого и подпорченного товара. Купцы вскоре вполне осознали возможную выгоду, и самые честные из них теперь процветали. А вверху, вдоль внешнего края кратера, располагались многочисленные поселения, главным промыслом жителей которых была именно торговля.