Путь "Чёрной молнии", стр. 64

Только настороженно Воробьев относился к блатным, хотя его статус и позволял держаться с ними на равных. Пока его считали, просто бойцом: крепким, нетрусливым, отчаянным пацаном, который еще ничего такого серьезного не насобирал в свой жизненный рюкзак, ведь за плечами отсижено всего-то ничего.

Но была в Сашке какая-то своеобразная изюминка, стержень, заложенный в его характере. Может быть, его манера независимого поведения. С работниками администрации он вел себя уверенно, никогда не пасовал и не прогибался, отвечал четко и грамотно. С осужденными шел в контакт легко, в его манере общения просматривались лидерские наклонности. Имел трезвый, справедливый взгляд на вещи. Иногда он казался странным для окружающих, слишком задумчивым, но это не от тоски по воле, а от обдумывания разных ситуаций. Он мог часами проворачивать в голове те или иные комбинации, в этом отношении Воробьев был дотошным, раскладывал все по полочкам, что-то просчитывал и смотрелся он со стороны не по годам смышленым.

Одно обстоятельство не выходило у него из головы, увидев в первый раз Пархатого, он, почему-то решил, что где-то его лицо уже мелькало. Но где? Не мог припомнить. Единственное, что можно было сопоставить, это представить длинные волосы на голове Пархатого. Нужно присмотреться к нему внимательнее, в тюрьме он не мог его встретить, Жека уже четыре года сидит. Нет, почему-то Воробей ассоциировал его встречу именно на свободе и с длинными волосами на голове. Определенно, ему нужно присмотреться к Пархатому.

Сказать, что волновался Сашка по поводу встречи с ним, наверно нет. Но чувство неприязни сохранилось, да и отзывы о нем были не самые лестные. Действительно, когда вечером, помывшись в бане, Пархатый пришел в отряд в сопровождении своих «торпедоносцев», тоже вышедших из ШИЗО, Воробей невольно заволновался и, не подав виду, поздоровался со всеми за руку. Горелый слегка оскалился и отошел в сторону, двое других «крестников» тоже, поздоровавшись с Воробьем, отодвинулись. Пархатый задержал руку Сашки дольше, чем следовало, как бы прощупывая его, но затем резко осклабился и громко произнес:

— Кто старое помянет, тому глаз вон.

Сашка про себя подумал: «А кто забудет — тому два».

— Тем более Сандро, мы с тобой земляки. — и потрепав локоть Воробья, Пархатый пригласил всех в проход. Мужики приветствовали Жеку: кто с натянутой улыбкой, кто равнодушным кивком головы. Не думается, что кто-то из работяг и прочих, был в восторге от освобождения Жеки, тем более слух уже прошел по всей зоне и по отряду, что Пархатый теперь назначен главшпаном отряда. У кого-то мурашки пробежали по телу, а те, кто были в шестерках, вздохнули свободнее, им теперь открывалась зеленая дорога.

Между Равилем и Пархатым вышел краткий диалог:

— Ты обыграл меня с Сибирским, наказав его, а я тебя с местом главного. Пожалуй, мы квиты, — прошептал Жека, нагнувшись к уху Равиля.

Вдруг, сквозь гвалт разговоров, на входе в спальную секцию послышались множественные шаги, и по мере того, как они приближались, шум в помещении затихал. По главному проходу шли заключенные — человек семь. Четко слышался стук каблуков, идущих прямо к проходу Пархатого. Это приближались пацаны из десятого отряда, во главе со своим паханом. Остановившись в проходе, Леха Сибирский кивком поприветствовал собравшихся, он не был намерен раскрывать тайну пацанов, испортивших робу. Вынув из подмышки пакет, он бросил его к ногам Жеки.

— Что это за хрень? — привстав со шконки, процедил Пархатый, — Вы, что себе позволяете, быки приопущенные!

Сибирский, после его слов, сунул руку под куртку, и по всей вероятности взялся за рукоятку ножа.

— А это не только тебе предъява, — дерзко заявил Леха, — а всей твоей пехоте.

На полу лежали пять комплектов робы, сожженных кислотой.

— Я еще не знаю точно, с чьей подачи ваши чемергесы накатили на мою семью, но по понятиям вы должны были собрать сходняк и не вам шакалам решать, кого из пацанов опускать. Я объявляю, что вы затеяли беспредел. — Леха внимательно следил за действиями Пархатого и его быков, но удостоверившись, что те опешили от его решительности, продолжил, — вся братва в зоне вправе выслушать нас, а потом решать по «чесноку» (по — честному).

— Подожди Сибирский, он же в изоляторе чалился, когда на вас наехали, — заступился за Жеку Равиль.

— Да что ты мне мозги полощешь, с вашего отряда замутили беспредел. Пархатый за порядком смотрит, ему и отвечать. Он ткнул пальцем в грудь Рыжкова и продолжил, — мы нормальные пацаны, и требуем к себе уважения, нас поддержат все босяки в зоне, как только мы узнаем, какой псарь натравил на нас свою свору, будет крутой разбор.

Пархатый немного опешил, то ли оттого что Сибирский со своей братвой взял быка за рога, то ли он не понимает на кого замахнулся. Но вот, опережая Пархатого, выступил вперед Равиль и встал буфером между Рыжковым и Сибирским.

— Братва, давайте успокоимся и по разумному разложим все по полкам.

— А с нами, поступили разумно? — не унимался Сибирский, решительно отстаивая свою правоту, — ты в отряде главный! — Он снова ткнул пальцем в грудь Пархатого, — а ведь на тебя братва зоновская может и бочку накатить (обвинить в чем — либо). Сколько ты опустил мужиков в отряде? Ты должен по понятиям разруливать ситуации, прислушиваться к мнению мужиков, а они в свою очередь тебя должны уважать и защищать от беспредела ментовского. Кто за тебя встанет? Пиковину ты в бок скоро заработаешь. Вот выйдет Дрон, мы тебя еще раскачаем, — решительно заявил Сибирский.

— Ну, подождите пацаны, — как можно мягче успокаивал Равиль, — без пахана мы не можем созвать сходняк. На днях в зону должен выйти Дрон, и мы все разберем и улаптюем.

Равиль понимал, что одно брошенное с любой стороны обидное слово взорвет обстановку, и в ход пойдут не только кулаки, но и ножи.

— Вот рассудите сами, зачем Дрон из правильной зоны сюда подкатил? Чтобы у нас было все в пучком и ништяк, — продолжил Сибирский, — но какие бесы воспользовались его временным пребыванием на киче и решили нас раскачать? Мы пацаны правильные и себя в обиду не дадим, соберется сходняк и как братва решит, так и будет, и Дрону придется считаться с нами, мы косяки не пороли и обращаться с нами, как с быдлом не дадим. Я лучше сдохну на сходке, но себя и своих пацанов в обиду не дам и ты мне не указ, — Сибирский слегка отстранил рукой Равиля.

— Вот и добро, вот и ладушки, — уже примирительно произнес Пархатый, чувствуя, что накал проходит, — на сходняке все и порешаем.

«А поджилки-то у Пархатого задрожали, — подумал Сашка, — еще бы, у таких тварей душонка заячья, трусоваты они по жизни, только шестерками, да быками себя обкладывают, за счет их и живут».

Глава 24 Компромат на начальника

До слуха Дрона дошла одна новость, что в зоне сидит старый пройдоха, который в далекие сороковые годы отбывал срок на Колыме и вроде по рассказам и по понятиям не был простым мужичком. Хотя Макар — так звали бывшего сидельца ГУЛАГа, скрытничал о своем прошлом, не распространялся и не встревал в разговоры со своими советами. Советский суд, исходя из общего законодательства, счел возможным дать ему семь лет общего режима, а прошлые судимости за давностью лет уже не имели свою силу, вот и попал этот старый кадр в данную колонию. Но Макар, не смотря на свой пройденный и тяжелый путь, никогда не унывал и считался среди мужиков балагуром и весельчаком.

По рассказам сидельцев в изоляторе, Дрон заметил одну особенность, что в некоторых семьях во втором отряде пили чифир, делая по два глотка, как это делали в давние времена, а по теперешним порядкам делают три глотка и передают по очереди. Может быть, Макар привил кое-кому давние традиции? По крайней мере, на Сибирских командировках принято делать три глотка, может это, и было не столь важно, но Дрон зэк был матерый, разборчивый и умный. Он, конечно, прощупает почву и узнает, что это за мужичок, сдавалось Дронову, что был Макар прошляком (бывший вор).