Путь "Чёрной молнии", стр. 123

Алексей не пошел на попятную, когда оперчасть пыталась сломать его убеждения, а вооружившись здравым рассудком и сплотив вокруг себя понимающих молодых парней, открыл им глаза на общую обстановку в зоне. Разве не он покончил с беспределом в этой лагере, справедливо осудив Пархатого, Ворона и подобных им «отморозков», или кто-то другой вселил в умы мужиков надежду об их лучшей участи и спокойствии в завтрашнем дне? Наказывая предателей, продажных бугров и отъявленных негодяев — активистов, тем самым очищал среду заключенных от парадоксального мышления администрации о перевоспитании зэков путем ломки убеждений человека. Ведь как утверждал Дронов: «Почему у заключенного, вступивших в актив появляется страх: он уже не может сделать шаг назад — система так ломает людей, заставляя их противоборствовать, то есть, разделяй и властвуй».

Кто до Дронова смог пойти на такой отчаянный шаг? Он открыто выступил против власти, показывая ее несостоятельность по наведению порядка в колонии и взаимопонимания между заключенными и охраной лагеря. Сколько еще можно было терпеть беспредел со стороны тюремного начальства?

Все прекрасно знали, чем заканчиваются бунты в зонах, оставляя после себя голые обгоревшие здания, разграбленные магазины, больницы и пустоту… Пустоту в душе! Там человеку нечего почерпнуть, нечем гордиться и нечего вспомнить кроме первого возбужденного состояния и последнего — горечи претерпевшего позора.

Ведь, по сути, зона осталась нетронутой, еще раз доказывая благородство мятежных лидеров, вовремя разъяснивших мужикам простоту мышления — не вещи управляют человеком, а человек вещами. Завтра мужикам жить в этой колонии и поддерживать свой порядок, за который они боролись, сомкнув плотно ряды.

И потому все встали с земли перед памятью об Алексее Дронове и остальных погибших друзьях и соратниках.

Чем- то зловещим и мерзким попахивало со стороны тюремных и административных властей. Все, кто хоть немного слышал от Макара о ГУЛАГовских лагерях, о беспределе ВОХРы или знал о второй мировой войне, отложили у себя в памяти лицо смерти, которая расправлялась с военнопленными в концлагерях. Злобные взгляды солдат и офицеров, высокомерное выражение лиц управленческого персонала, все это напоминало о тех далеких, страшных годах. Охранники с овчарками в тот момент напоминали о беспощадном отношении к униженным и подавленным заключенным. Даже те, кто в последний момент отказался участвовать в бунте, были благодарны погибшему Алексею, который дал им возможность остаться там, где они предпочли быть в стороне от боевых действий.

Пройдет время: зона заживет своей жизнью, зарубцуются раны на изуродованных телах людей, придет новый начальник колонии, назначенный вместо прежнего, который поставит своего заместителя по Режимно — оперативной работе. Но что-то изменится в самой жизни и в отношениях лагерного начальства к осужденным. Некоторые офицеры подадут рапорт об увольнении из органов и оставят эту опасную работу, на их место придут другие, не хлебнувшие ужасов зоновского бунта.

И все — таки, учитывая ошибки прежнего руководства, новая команда откажется от услуг «зэковского раболепства». Ведь, по сути, не один предатель и изменник не встанет на путь исправления, потому как останется малодушным негодяем. Только перевернув свое сознание можно доказать себе и людям, что ты способен на человеческое понимание и нормальное отношение. Человек, должен оставаться человеком в любых условиях. А благородный человек никогда не будет в первую очередь думать только о собственной шкуре.

Может быть Алексей Дронов по воровским убеждениям не подходил многим заключенным, но след в памяти людей от своих поступков он оставил.

Мужики будут жить своей жизнью, работая и считая года, месяцы, дни, до своего звонка. Пацаны будут контролировать в зоне порядок, бдительно и строго соблюдая тюремные законы, в которые вписываются и человеческие понятия, такие, как: «Уважай арестантский быт и чти законы, уважай мужиков, и не давай их в обиду. Помоги ближнему своему, либо завтра он поможет тебе». А старожилы будут передавать из уст в уста рассказы о воре в законе, сложившего свою голову за свободу слова и за права людей, заключенных за решетку. И еще будут помнить о тех, кто помогал Алексею Дронову, кто в самый тяжелый момент не запросил пощады у власти, а открыто выступил против, и отдал свою жизнь за то, чтобы завтра заключенные могли жить в нормальных условиях и иметь все права, которые прописаны в законах.

Это будет впереди… Не опущены еще стволы автоматов, и не закрылись ворота за последними заключенными, которых увозили навстречу унижениям, следствиям и судам над ними.

ЧАСТЬ 2 ЧЕРНАЯ МОЛНИЯ

Глава 43 Контора городского бургомистра (КГБ — Комитет Государственной безопасности)

Майор КГБ Бортников в сопровождении взвода автоматчиков окружили группу заключенных, которые, по мнению начальства колонии, являлись зачинщиками бунта. На КПП, в превратной комнате заключенным приказали раздеться и приготовить вещи для досмотра.

На требование заключенных, принести им вещи, хранящиеся в каптерках отрядов, майор ответил отказом. Произвели общий осмотр тел. Комитетчик раскрыл папку, зачитал фамилии всех присутствовавших и, убедившись в точном количестве и сходстве информации, приказал всем одеться. Затем по одному, под усиленным конвоем заключенных поместили в спецавтозак. Всем надели наручники и пристегнули к поручням, встроенным в стенки фургона. Разговаривать было строго запрещено.

Сашка догадался, что их сопровождает особый конвой, имеющий отношение к серьезным органам, и потому не стал дергать «тигра за усы».

Сидели молча, каждый думал о своем, но основной вопрос был у каждого на уме, готовый в любой момент сорваться с языка: «Что с нами сделают в изоляторе?» А то, что их повезут именно туда, они были уверены, услышав, как генерал давал указания майору.

Впереди автозака завыла милицейская сирена, и по пути следования несколько раз возобновляла свою душещипательную «музыку». Понятно, что этому эскорту был дан зеленый свет.

«Значит, нас сопровождает милиция. Перевозят как опасных преступников, — подумал Сашка, — хотя для власти мы и есть опасные, раз переполошили бунтом все управление, и не только».

Он не без содрогания вспомнил лежащие рядом с вахтой неподвижные, окровавленные тела, укрытые простынями. Может, среди этих трупов лежали: Леха Дрон, Серега Сокол, Игорь Каленый.

В осажденном здании на втором этаже им не довелось увидеть, как усмиряли всех бунтовщиков. Сашка мог только догадываться, судя по виду заключенных, сидевших на плацу, что происходило в последний час, когда властям удалось сломить их сопротивление. У Сашки навернулись на глаза слезы, когда он вспомнил, как их провожали до вахты, рукоплеская вслед.

Сейчас им нужно собраться духом, а главное сконцентрировать мысли на том, что придется говорить на первых допросах, хотя после напряжения последних двух дней, хотелось просто отключиться и заснуть. Да, здоровый сон не помешал бы сейчас всем.

«Кто знает, удастся ли нам отдохнуть, по прибытии на место или нас сразу возьмут оперативники в оборот».

Машина остановилась, послышался звук открываемых ворот. Понятно: их привезли в следственный изолятор. Отцепив наручники от поручней, и сковав руки за спиной, заключенных одного за другим завели в здание острога.

В коридоре изолятора столпилось большое количество тюремной охраны: офицеры, прапорщики, сержанты, всем захотелось посмотреть на зачинщиков бунта. Впереди всех находился полковник Шилов.

Майор Бортников отдал начальнику СИЗО кое-какие распоряжения, и всех по одному стали заводить в коридор, а уже потом рассаживать в одиночные боксы. Судя по выражению на лицах тюремщиков, бунтовщикам не стоило ждать снисхождения, но приказ, произнесенный майором КГБ, ограждающий заключенных от побоев, охладил воинствующий пыл надзирателей.