Путь "Чёрной молнии", стр. 111

— Серега, как ты думаешь, мусора будут вооружены, когда пойдут на штурм?

— Смотря кого, ты называешь мусорами, если военные подразделения с хорошо обученными солдатами — это уже не менты, а внутренние войска. Таких солдат называют «Рексами», они психологически подготовлены к бунтам, и их ненависть к заключенным не знает границ. Первые пойдут со щитами и дубинками, да с саперными лопатками, в имея запасе химические средства, потом уже по мере надобности, автоматчики. А что спросил? Думаешь, будут стрелять?

— Надеюсь, что нет. Я вот о чем подумал, если наша буза перерастет в настоящее, кровавое месиво, все равно придется валить мусоров, а если они будут при оружии, то забрать у них стволы и покрошить побольше гадов. Мне Серега, добавка к сроку не светит, власти намажут зеленкой лоб стопроцентно. Живым я им не сдамся, эти упыри уготовили мне несладкое будущее. Слышал о беспредельных крытках?

— Нет, не приходилось.

— Это тюрьмы, где ломают воров, и тех отрицал, которые не идут на поводу у власти. Есть одна — это Елецкий централ, куда загнали Колдуна.

— Об этой я слышал, у нас пацаны с этой тюрьмы приходили, рассказывали про тамошние порядки. Сплошной ужас!

— А ты знаешь, что Колдуна сломали в крытой, его кумовья в прессхату кинули к козлам.

— Нет, об этом речи не было. А что с ним сталось, опустили?

— Нет, в этом плане он чист, но все, что отрицал в отношении ментовских порядков, для Колдуна осталось в прошлом, — Дрон тяжело вздохнул, — Серега, я с этим жить не смогу, уж лучше побольше мусоров за собой в преисподнюю утащу, чем дать им повод поплясать на мне после бунта.

Пацаны, вот что получается, — обратился он ко всем присутствовавшим, — если у вас злости на ментов много: бейте их, но помните одно, в каждом нормальном пацане есть дух, кто не пал духом, того и сам черт боится, а менты — они и есть черти. Сколько бы они нас не ломали, все равно им придется, когда- нибудь отвечать за свои действия.

Дрон собрал вокруг себя всех присутствующих в комнате и с напутствием обратился к ним:

— В общем, так братва, долго говорить не буду, если вы хотите в будущем жить по-человечески — значит боритесь за свои права, не гните спины перед властями, добивайтесь справедливости. По закону нам много чего полагается, вот только цепь советы укоротили, не дотянуться до той правды. Сейчас мы порвали эту цепь, и на миг почувствовали себя свободными, но тяжело полувольному человеку думать, что скоро на него снова наденут хомут. Сегодня у многих из вас определится дальнейшая судьба.

Кого не сломят, те все равно останутся на коне с крепким духом. Но кто-то окажется слабым, и с собачьей покорностью подставит свою шею для ментовского ошейника. Так желаю вам, после событий, которые сегодня произойдут, жить по совести, по справедливости.

Я со многими вещами не согласен, которые происходят с нынешними ворами, нас не так уж много, и не все из нас правильно радеют за воровскую идею. Пусть это называют по — разному: борьба истинных воров с Польскими ворами или с суками, кому как будет удобно. Все это в прошлом. Если с сучьих войн воры вынесли с честью свое «ИМЯ» — значит государству и его прихлебателям не удалось сломить наш дух. В этой зоне я открыл самое главное для себя: если рядом мной встали такие пацаны, готовые пойти хоть в огонь и в воду, я не вправе думать только о собственном «Я». Сегодня я буду с вами до конца, и если нам посчастливится еще пожить на этом свете, я буду вами гордиться! — решительно закончил вор.

После своей речи Лехе Дрону пришлось испытать дружеские рукопожатия и похлопывания по плечу, но самый лучший жест исходил от Ирощенко. Он подошел к Алексею и по братски обняв его, прижал к своей широкой груди. Когда Дрон взглянул на него, то увидел в глазах застывшие слезы. Следом подошел Сашка Воробей и приобняв Леху, тихо сказал:

— Все будет хорошо, у нас все получится.

К горлу подкатил комок, Сашка едва себя сдерживал, чтобы не расчувствоваться, уж насколько Сергей Ирощенко казался крепче, и — то не сдержал своих слез.

Воробей с самого начала своего знакомства проявил к Лехе Дрону свое истинное расположение.

Глава 39 Баррикады в огне

Кто-то из заключенных с первого этажа крикнул:

— Зовите Дрона и братву, начинается! Менты подогнали бульдозеры к воротам.

Стрелки на часах показывали одиннадцать вечера.

Дрон отдал распоряжения всем посыльным, чтобы поднимали отряды и занимали свои места, действуя по намеченному плану. Сам Леха с двумя десятками приближенных рванулись к центральным воротам. Сибирский и Симута со своими пацанами в промзону.

По всей зоне отключили электричество. Подачу воды тоже прекратили. Видимо власти надеялись, что появятся недовольные и ряды взбунтовавшихся заключенных расколются, но на порядок оказалось обратное, все высыпали на улицу, и при свете дальних прожекторов заметались тени осужденных.

Заскрежетали железные ворота, расширяя проход для проезда бульдозера. Основная масса военных, спрятавшись за бетонным забором, ожидала сигнала к штурму.

Заключенные не толпились возле баррикады, а небольшими группами спрятались за углами зданий, расположенных параллельно, по обеим сторонам въезда. Вплотную к баррикаде подошли десять бунтовщиков.

Снова мегафон разорвал зловещую тишину своими призывами:

— Осужденные, последний раз просим прекратить всяческое сопротивление, выдайте нам заложников, и мы обещаем, что в зону солдаты не войдут, в противном случае администрация колонии не ручается за вашу сохранность.

Мегафон смолк. Но через минуту вещание возобновилось:

— Дронов! С тобой говорит начальник управления генерал Зыков. Даю тебе слово офицера, что ты, и твои сотоварищи в срочном порядке будут этапированы в СИЗО, физические меры к вам применены не будут. Я возьму все под собственный контроль, часть ваших требований мы постараемся выполнить. Отдайте нам заложников, и мы обещаем, что в колонии не будет репрессий.

— Ага! Мерси! Мы уже сыты офицерскими обещаниями, спросите у хозяина зоны, который так легко пускает по ветру слово офицера, — выкрикивал Дрон, — мы вам не верим, ваша система не в состоянии исполнять законы, над вами тоже есть начальство, оно с вас точно спросит, что довели заключенных до бунта.

— Это твои последние слова? Кто тебе дал такое право, говорить от имени всех? — раздался с другой стороны забора голос, но уже без мегафона.

— Да, начальник, последнее, а право у меня и у всех зэков одно — быть людьми, а не скотами, ты сам поразмышляй о матерях своих солдатиков, которых пускаешь на кровавую бойню, ты думаешь, мы их пряниками будем встречать.

— Все Дронов, прекращай свою болтовню, даю тебе и твоим головорезам пять минут. Предупреждаю, если вы не сдадитесь, то умоетесь кровавыми слезами.

— Вот и добазарились, как говорили на фронте — заполучи-ка враг гранату!

Дрон сказал стоявшему рядом Каленому:

— Давай Игореха, запускай! Он держал в руках самодельный взрывпакет, начиненный серой, магнием и марганцовкой. Мало того, в ней присутствовала одна из серьезных начинок — фторопластовая мелкая крошка, можно сказать пыль. При совместном возгорании всех компонентов, фторопласт выделял едкий токсин, который, попадая при вдыхании в горло, раздражал слизистую оболочку и человек начинал задыхаться. Старая армейская смекалка подсказала Ирощенко выход из ситуации, пусть хотя бы менты предполагают, что у восставших имеются средства не только для защиты, но, и для нападения тоже.

Игорь чиркнул спичку, зажег фитиль бомбы и, выждав пять секунд, запустил пакет в сторону осаждающих. Над стоящими на открытой площадке офицерами раздался оглушительный взрыв, сопровождающийся грандиозным, малиновым фейерверком. Военные бросились в рассыпную: эффект неожиданности сработал, все, кто попал в зону разрыва бомбы, получили дозу незабываемых ощущений: кашель раздирал горло до изнеможения.

На промбазе тоже послышался звук взрыва — это Леха Сибирский произвел подрыв бомбы.