Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь, стр. 242

Постель плыла, и Дарёна цеплялась за её край, чтобы не свалиться на пол. В голове стоял такой гул, словно на неё надели котёл и шарахнули по нему кувалдой, а нутро выворачивалось наизнанку от дурноты.

– Матушка Крылинка, – простонала она, не узнавая своего голоса. – Неможется мне что-то… Тошнёхонько мне, слабость – хоть ложись да помирай.

Лицо Крылинки сперва омрачилось беспокойством, а потом подобрело, в глазах замерцали ласковые искорки.

– Нет, голубушка, помирать тебе рано, – с квохчущим смешком сказала она. – И усталость эта – добрый знак…

Что это за знак, она договорить не успела: в дверь постучали. На пороге стояла Левкина, и по её невозмутимо-спокойному лицу нельзя было понять, с какими новостями она пришла. От угощения она учтиво отказалась и сразу заговорила о деле.

– Уж не знаю, как вы это примете… Млада больше не живёт у нас в общине, нам пришлось её отпустить. От хмари она уже очистилась, всё дело в ране, которая ещё не зажила полностью в её душе… Ускорить заживление мы не в силах, увы. Всё должно идти своим чередом. Чувствительность Млады возросла в разы, ей тяжело находиться в обществе кого бы то ни было, даже самое мягкое и ненавязчивое присутствие дев Лалады причиняет ей мучения. Она ушла в горы – туда, где на сотни вёрст вокруг нет никого. Ей нужна полная тишина, чтобы исцелиться до конца.

Эти слова падали убийственными каплями холодного дождя, и Дарёна, в одной нижней сорочке и повойнике, осела там, где стояла – прямо на ступеньку лестницы. Сквозь гулкую слабость она почувствовала плечом участливое прикосновение тёплой руки Левкины. Та протягивала ей свёрнутую берёсту (бумагой девы Лалады не пользовались).

– Не горюй, дитя моё… Твоя супруга обязательно вернётся, ей просто нужно прийти в себя. Потребуется какое-то время.

Похолодевшими пальцами Дарёна развернула кусок хрупкой берёзовой коры. Вырезанные писалом или ножом буквы прыгали перед глазами лесными чёртиками, словно издеваясь, но она слышала родной голос у себя в голове:

«Дарёнка, во мне сидит такая боль, от коей никакой водой не отпоить, никаким мёдом не откормить. Я вернусь, когда она пройдёт, надо просто немножко перетерпеть. Люблю вас всех троих. Люблю. Люблю. Ты – моя лада».

Берёста упала на ступеньку, а Дарёна навалилась плечом на резные балясины перил. Душа раненой птицей рвалась к Младе – в приютившие её дикие горы, а тело стало слабее мёртвого листка, оторвавшегося от ветки. «Всех троих». Светлой звёздочкой упали эти слова в тёмный омут тоски, догадка блеснула вдалеке, на туманной полосе, где небо соединялось с землёй… Матушка Крылинка тоже сказала: «Добрый знак».

– Троих? – слетел с губ потрясённый лепет.

– Да, – улыбнулась Левкина, склоняясь над Дарёной. – Млада знает, что у вас будет ещё одна дочка. Я сказала ей. Поэтому не бойся… Она не может не вернуться.

«Но откуда?» – Губы лишь шевельнулись, а мысли бегали всполошёнными муравьями. Откуда Верховная Дева знала о ребёнке, когда даже сама Дарёна ещё не подозревала?… Наверно, излишний вопрос. На то она и Верховная Дева, чтобы знать больше и видеть дальше других.

Уцепившись за перила, Дарёна с задавленным между зубами рыком встала. Шаг в проход – и ветер упруго ударил её в грудь, а горный простор бросил ей под ноги цветущий ковёр и брызнул в глаза рассветными лучами.

– Млада! – полетел в небо надорванный крик, и горькое эхо раскатилось над снежными вершинами.

Она спотыкалась, царапала ладони и колени о камни, падая в горные цветы, кричала, звала – тщетно. Открывая проход снова и снова, она бросалась в него, как в пропасть, но её не выносило к Младе, а только без толку мотало по всем Белым горам. То ли кольцо перестало правильно действовать, то ли…

– Дитя моё, Млада попросила поставить ей такую же защиту, какую носим мы в общине. – Левкина стояла, словно врастая подолом рубашки в цветущий луг, светлая, мудрая и овеянная недосягаемым, непостижимым спокойствием Тихой Рощи. – Твою супругу нельзя найти с помощью прохода без её желания. Она хочет побыть совсем одна, ей это необходимо для облегчения боли, но ваша с нею любовь выдержит это испытание, верь. А теперь идём домой.

Тёплые руки Левкины завладели руками Дарёны. Шаг – и они очутились в саду, дышащем сыростью после вчерашней грозы. На капустных листьях скопились крупные серебристые капли, под старой яблоней стоял берёзовый чурбак-сиденье, а вишнёвые ветки гнулись под тяжестью урожая тёмно-красных, почти чёрных ягод.

– Кушай, тебе это нужно. – Левкина склонила ветку, и вишенки влажным поцелуем защекотали губы Дарёны. – Не бойся: во время зачатия хмари в семени твоей супруги уже почти не было, а её остатки из тебя сразу изгнал отвар, так что с дитятком всё будет хорошо. А чтоб не плакать, сходи на Нярину. Ты совсем забыла о ней, а ведь она – великая утешительница.

Дарёна ела ягодки, роняя наземь косточки и вытирая слёзы со щёк; на крыльцо вышла обеспокоенная Горана с Зарянкой на руках, и улыбка кисловато-вишнёвыми лучиками раздвинула уголки рта Дарёны.

– Вот моя самая лучшая утешительница, – сказала она.

10. Деревья мира

Юный великий князь Ярослав играл в саду, прыгая по солнечным дорожкам на деревянной палке с лошадиной головой; восшествие на престол утомило его, он пока в силу своего нежного возраста не понимал смысла этого длинного, скучного сборища взрослых, что-то решавших, обсуждавших, споривших… Ежедневно он принимал крепкий отвар яснень-травы: царапина от когтя Северги давно зажила, но опасность оставалась. Сколько ни старайся, а уберечь непоседливого ребёнка от ранок невозможно; к нынешнему времени малыш в шумных играх и беготне уже успел получить немало ссадин, но покуда эти повреждения не дали толчка к обращению в Марушиного пса.

Ждана, сидя под яблоней, с улыбкой следила за игрой младшего сына. В Зимграде шли восстановительные работы, и княжеские покои были перенесены в уцелевшее загородное поместье, где и состоялась присяга и последовавший за нею пир. Дружина, воеводы и градоначальники давали малолетнему сыну Вранокрыла клятву верности; не прибыли на торжество только трое удельных князей – Владимир Дивецкий, Любор Прияжский и Гостомысл из У?грома, хоть им и были вручены грамоты-приглашения.

– Бьюсь об заклад, что-то они затевают, – качая головой, молвила мудрая Ружана.

Покуда Ярослав не достигнет сознательного возраста, управлять Воронецким княжеством должен был Седмочисленный совет; в него вошли двое воевод, двое князей, две Старшие Сестры от Лесияры и Ждана, которой предстояло участвовать в ежемесячных собраниях этого временного правительства. Жить Ярослав мог пока с матерью в Белых горах, но по достижении двенадцатилетнего возраста был обязан переселиться в Воронецкое княжество, а с шестнадцати лет приступить к самостоятельному правлению. Дабы стать достойным властелином своих земель, ему надлежало пройти обучение наукам при Заряславской библиотеке; особое место в его образовании предполагалось отвести истории – военной и мирной, чтобы будущий владыка на примере деяний других государей постигал, к чему приводят те или иные поступки, как надобно и как не следует строить управление землями.