Если однажды жизнь отнимет тебя у меня..., стр. 24

Дени понял, кого она обвиняет. И еще он понял, что для жены благотворнее русло ненависти, чем русло горя. Но он был с ней не согласен. Она неправильно выбрала объект. Ее нужно было разубедить, направить ее силы на другого врага.

— Она отняла у нас сына, — с ненавистью продолжала Лоррен.

Денни понимал: надо дать ей выговориться. Пусть кипящая магма чувств, которая ее обжигает, оформится в слова и выльется из нее.

— Если бы он с ней не связался, послушался нас, то был бы жив.

Дени сел рядом с Лоррен, взял ее за руку. Она подняла на него глаза, ища в нем ту же ненависть. Он готов ее поддержать? Они будут ее ненавидеть вместе? Но лицо мужа хранило спокойствие. Лоррен поняла, что он не последует за ней.

— Она напилась, — продолжала Лоррен с ненавистью. — Я видела, она пила. А потом села за руль.

Дени знал несостоятельность ее доводов. Стена, которую жена строила, защищаясь от горя, не могла устоять перед правдой. Если эта девушка и пила, если и села за руль, решив уехать, то только потому, что они отказали ей в знакомстве. Они сделали ее несчастной, возможно, даже унизили. Девушка убежала сразу после разговора с Лоррен. Эта истина откроется его жене, как только рухнет ограждающая стена. Откроется и раздавит.

— Нет, все случилось не по ее вине, — возразил он ласково.

Жена слегка от него отодвинулась, выразив недовольство и удивление его несогласием.

— Доктор сказал, что у нее в крови почти не было алкоголя, — продолжал Дени. — Данные экспертизы свидетельствуют, что она ехала с нормальной скоростью и не совершала никаких нарушений. Причиной всему машина, которая стала их обгонять. Водитель был пьян. Скорее всего, он заснул за рулем, ничего не видел, столкнулся с «Ауди» Габриэля, и машину отбросило к тополю.

Лоррен внезапно застыла, глядя перед собой блуждающим взглядом. Она вернулась в ночь катастрофы. Преображала слова в картину, стараясь увидеть машину, что, вихляя, ехала по деревенской дороге. Ей нужна была картина, чтобы все понять, чтобы хаос одолевающих ее чувств обрел порядок, сконцентрировался вокруг реальности, факта. Чтобы вместо бури возник циклон. И она хотела постичь закрутивший ее циклон, взвесить его силу, скорость, длительность воздействия, возможность затишья.

— Кто этот человек? — пробормотала она.

— Пока не знаю. Мне скоро нужно идти в комиссариат.

— Я поеду с тобой. Я хочу знать его имя, взглянуть ему в лицо. Я хочу знать, кто убил моего сына.

— Он вышел из аварии почти без повреждений, — подлил масла в огонь муж, направляя ненависть Лоррен на настоящего противника. — Только несколько ушибов.

— Господи! Какая несправедливость! — вспыхнула Лоррен.

— Он от меня не уйдет, обещаю тебе! Он заплатит за смерть Габриэля.

Лоррен согласно кивнула.

Дени достиг своей цели. Отныне у его жены появился враг, о котором она будет думать. Враг с именем, с определенным лицом. Дени помог жене сделать шажок в сторону от всепоглощающего страдания.

Профессор Атали стоял возле кровати пациентки.

— Ну вот, теперь вы все знаете.

Он говорил ласково, сообщив результаты обследования.

Клара никак не отозвалась, не спросила, можно ли надеяться. Врач видел, что она смиренно покорилась судьбе. Ее отказ бороться за себя ему не нравился.

— Если мы не вмешаемся, кровотечение может возобновиться. Оно чревато смертельным исходом.

Профессор не заметил легкой улыбки, которая тронула губы Клары. Ее жизнь уже кончилась. Заключение хирурга не напугало ее, а успокоило. Может быть, смерть придет к ней сама? Внутреннее кровоизлияние, кома и… Все кончено. И если правда, что Бог соединяет влюбленных… Габриэль уже там.

Клара осталась невозмутимой и тогда, когда врач заговорил о Габриэле. А ему хотелось, чтобы она заплакала, стала жаловаться и ругать себя за то, что не может спасти возлюбленного. Врачу нужен был всплеск возмущения, говоривший о том, что в ней еще остались силы на борьбу, есть воля к жизни. Как же нужна была его пациентке эта воля! Но Клара по-прежнему лежала, съежившись, и смотрела в пустоту.

Врач попробовал последнее средство, чтобы расшевелить ее.

— Мы отключим искусственные легкие через неделю. Родители попросили отсрочку, чтобы успели собраться родственники.

Дрожь пробежала по телу Клары, но она справилась с собой и не шевельнулась.

— Может быть, вы хотите с ними поговорить, высказать свое мнение. Он же был вашим женихом.

Доктор намеренно употребил прошедшее время, зная, что оно часто возвращает близких к осознанию реальности. Намеренно упомянул о родителях юноши, зная от персонала, что они ни разу не навестили девушку, ни разу не спросили, в каком она состоянии. Значит, отношения неблагополучные, значит, они могут стать рычагом, который выведет ее из ступора.

И он увидел слезу, скатившуюся по щеке Клары. Единственное свидетельство, что она услышала его слова. Сдержанное выражение ее горя. Пока врач вынужден был им ограничиться. У него было и еще одно нелегкое известие для нее. Но получить его она должна была, распростившись с летаргическим безразличием, почувствовав, что готова жить и бороться.

Пока еще все висело в воздухе.

За Габриэлем-Александром приехали, посадили в кресло-каталку, повезли на обследование. Он не сопротивлялся, послушно исполнял все, что ему приказывали.

Мыслями он был возле Клары. Представлял, как она лежит одна, сжавшись под тяжестью своего горя, пытаясь найти слова для непоправимого, случившегося с ней. Может быть, она уже решила последовать за ним туда, где надеется его найти.

Медбрат привез Габриэля обратно в бокс. Вскоре вошел врач, окруженный толпой практикантов.

— Сканер не показал никаких мозговых нарушений, — сообщил врач. — Ваша амнезия — следствие перенесенного шока. Она может иметь также психогенный характер. Вы не хотите принять действительность, ваше подсознание стирает все, что может нарушить ваше внутреннее спокойствие.

Врач, похоже, не осуждал лихача-убийцу. Его холодная категоричность была чисто профессиональной. Зато одна из студенток, слишком молоденькая, чтобы скрывать свои чувства, смотрела на него враждебно.

Профессор с практикантами вышел. Около Габриэля осталась медсестра, принявшаяся менять ему повязки. Руки умело работали, но она избегала на него смотреть.

Габриэль больше не мог ждать, он задал вопрос, который жег ему губы:

— Женщина в машине, которая сидела рядом…

Слова отказывались участвовать в странной игре, навязанной Габриэлю.

Сестра сделала вид, что ничего не слышала. Она продолжала работать, не обращая внимания на попытки больного заговорить с ней.

— Женщина из другой машины… Она тоже в этой больнице? Тоже в этом отделении?

— Зачем вам знать? — сухо ответила сестра.

— Просто я очень… очень… — ничего больше Габриэль ответить не мог.

— Да, она здесь. Совсем недалеко от вашего бокса. Если бы она плакала, вы бы ее слышали. Но она молчит. И не знает, что вы здесь. Семья тоже не знает.

17

Высокий не прикасался к кофе. Кофе потягивал, сидя напротив временного своего начальника, подручный и внимательно поглядывал на него. Подавленность Высокого его напрягала. Всегда одно и то же с этими выскочками, которых судьба слишком быстро вывела к успеху. Они кажутся себе всемогущими, но у них есть потолок. Стоит такому игроку выйти за пределы привычного поля, как он теряет всю самоуверенность и скисает. Достаточно любой неожиданности, чтобы его уверенность в собственных силах, не имеющая под собой солидного фундамента, испарилась и он начал колебаться, сомневаться, проседать. И дело всегда кончается одинаково: он предает других или самого себя.

— Не паникуйте. Сохраняйте спокойствие. Все в порядке, — повторил помощник.

— Мы лоханулись, — мрачно буркнул Высокий.

— Я лоханулся, — поправил второй.

— Не важно, теперь мы оба в одном дерьме.