Нет жизни никакой, стр. 31

— Со мной было то же самое, — неожиданно прервала рассказ Никиты Мария. — Да, я, собственно, не совсем живое существо, но и у планеты есть фантазия. Существенный процент населения Тридцать Третьего Загробного составляют голубокожие девушки. Когда-то эта раса жила на той планете… которой я и была. Так вот — представить страшно, сколько веков я мечтала стать одной из них. Такой, понимаешь, легкой и воздушной. Красивой, А была на самом деле громадным и тяжелым куском материи. Ладно… Не о том речь.

— А о чем? — спросил вдруг ставший серьезным Никита.

— А о том, что моя мечта наполовину исполнилась, когда я переселилась в Загробные Миры и стала сама одним из этих миров.

— Как это? — изумился Никита.

— Во-первых, — рассказывала Мария, — я приобрела женские формы. Только размер мой оставался таким же, каким и был в бытность мою планетой, так что никто этой метаморфозы не заметил. Во-вторых… мне неловко говорить… Во-вторых, выяснилось, что я, как и любая женщина — голубокожая ли, твоя землячка ли… выяснилось, что я тоже нуждаюсь в оплодотворении. Самая большая проблема Тридцать Третьего Загробного мира, как ты знаешь, недостаток населения. Сколько власти ни бились — ничего не получается, не решается у них эта проблема. Как было мало населения в Тридцать Третьем Загробном, так и… не прибавляется. А почему? Потому что сам мир… то есть сама планета… то есть я — не оплодотворена.

Полуцутик мерзко хихикнул. Никита ткнул его ногой. Полуцутик хмыкнул себе под нос, но все-таки замолчал, впрочем, Мария, кажется, хихиканья Г-гы-ы не заметила.

Теплый воздух снова заструился от ноздреватых стен. Стало много жарче — если бы Никита обладал всем комплексом ощущений, которыми обладает живой человек, он давно бы покрылся потом.

— Я волнуюсь… — проговорила еще Мария.

— Вы… ты не волнуйся, — сказал Никита, смутно догадываясь уже, в чем заключается просьба Марии. — Ты говори.

— Я и говорю…

Опасаясь, что подслушивающий полуцутик снова захихикает, Никита пихнул его ногой. Г-гы-ы в ответ состроил гримасу.

— Я видела, как ты старался бороться с проблемой недостатка населения, — сказала Мария. — Только загробный секс… не совсем то, что живой секс. Сколько ты уже отбываешь ссылку?

— Порядочно, — ответил Никита.

— А кого-нибудь из своих детей видел?

— Нет… Даже беременных не видел. Но думал, что эти… голубокожие мои пациентки потомство не так приносят, как земные девушки. Так, выходит, дело все в планете? В тебе то есть?

— Во мне, — призналась Мария.

Никита повел плечами. Температура в пещере все повышалась.

«Был бы я живым, — внезапно подумал Никита. — Давно уже испекся бы. В собственном соку. Ну и жарит тут. Даже в сауне прохладнее».

— То есть, — продолжал развивать свою мысль Никита. — Если тебя это… оплодотворить, то и голубокожие девушки начнут это… плодоносить?

— Точно так, — подтвердила Мария. — Я тебя хотела попросить… Я видела, как ты это делаешь с девушками, но… знание предмета секса для меня, так сказать, ясно только в теории.

— Так ты, Мария… как бы это сказать… дева?

— Дева…

Полуцутик все-таки захихикал снова. Никите пришлось сильнее пнуть его ногой, чтобы заставить замолчать.

— И… — Никита почувствовал, что теряется. — И как бы мне это… приступить… к процессу?

— Для начала надо удалить посторонних.

— Ну хватит. — Г-гы-ы отнял руки от ушей. — Чего тут рассусоливать? Я беру Степу хорошего и улетаю. А Никита остается.

— Нахал! — выдохнула Мария — и температура в пещере повысилась еще на пару десятков градусов.

— Погоди-погоди. — Никита в волнении поднялся, уронив с колен Степана Михайловича. — Понимаешь… для продуктивности процесса оплодотворения нужны по меньшей мере две вещи. Это мое… орудие производства и твое… и твоя… как бы это… ну, короче…

— Я полетел, — заявил полуцутик. — Степа, ты со мной?

— Степа хор-роший, — обескураженно пророкотал Степан Михайлович.

— Можно? — осведомился напоследок у Марии полуцутик.

Видимо, Г-гы-ы настолько надоел Марии, что потоки жаркого воздуха, взметнувшиеся вдруг от ноздреватых стен, с такой силой подхватили полуцутика и Степана Михайловича и потащили наверх, что вмиг в пещере остался только один Никита.

— Так, — откашлявшись, проговорил Никита. — Возвращаемся к оставленному вопросу. Где твоя?.. Куда мне все Это… гхм…

— Да ты прямо на месте и находишься, — застенчиво пробасила Мария.

— Как? — вскричал Никита. — Все это время мы находились в…

Раскаленные стенки пещеры запульсировали. От жара на голове Никиты зашевелились волосы.

— Это называется, — пробормотал он, поспешно снижая набедренную повязку, — не заставляйте даму ждать…

Глава 7

И грянул смотр самодеятельности. Ожидая приезда самого Велихана Сагибхановича Истунбергермана, Эдуард Гаврилыч носился по помещению Клуба самодеятельности, жалея о том, что не может быть сразу в нескольких местах. Подготовка проводилась нешуточная, так как сам Велихан Сагибханович большой шишкой был да еще слыл самодуром. Не понравится ему праздник — и отдыхать придется Эдуарду Гаврилычу на пенсии.

Это Эдуард Гаврилович понимал прекрасно и поэтому старался изо всех сил.

— Слушай, Гаврилыч, — наставлял за кулисами клуба Эдуард. — Говорят, этот самый Велихан терпеть не может матерщины. Смотри не ляпни при нем чего-нибудь такое… из своего обычного репертуара. А то…

— Не ляпну, — обещал Гаврилыч. — Да и ты смотри… Говорят, у этого Велихана есть еще один пунктик— он любит, чтобы его называли обязательно по имени и отчеству, да чтобы имя и отчество без запинки выговаривали. А тех, кто выговорить не сможет, без разговоров самолично подвергает этим… как их…

— Репрессиям?

— Во-во… Репрессиям.

— Ну, не беспокойся, — оказал Эдуард. — Имя и отчество его я выучил давно. Хоть среди ночи меня разбуди, я сразу тебе выдам — скороговоркой. За меня, повторяю, не беспокойся. За себя беспокойся. Помни, что Велихан совершенно не выносит мата. Короче говоря, Гаврилыч, фильтруй базар!

— Заметано, — сказал Гаврилыч и посмотрел в через дырочку в кулисах на зрительный зал. — Во! — свистящим шепотом вскинулся он вдруг. — Ифриты из охраны Велихана по местам рассаживаются! Сейчас он сам появится! Пошли встречать.

Инспектор Велихан Сагибханович Истунбергерман — громадного роста ифрит-мутант с зеленой кожей и тремя головами — величественно проследовал в зал. Эдуард Гаврилыч мухой слетел со сцены, на полусогнутых нижних конечностях поскользил к Велихану, но инспектор, несмотря на наличие сразу трех голов, его не заметил. Эдуард обескураженно посмотрел на Гаврилыча, Гаврилыч обескураженно посмотрел на Эдуарда.

— Ладно, — после некоторого раздумья решил Эдуард. — Потом представимся. Сейчас главное — чтобы наши артисты не облажались. Подавай сигнал к началу первого действия, а то как бы Велихан не заскучал. Давай!

Гаврилыч засунул в рот пять грязных пальцев и оглушительно свистнул. Тотчас в зале погас свет, а сцена ярко осветилась тремя разноцветными софитами. Из-за кулис вышел мускулистый мужчина в драных американских джинсах и с потрепанной повязкой на курчавой голове. В руках у мужчины был большой лук, а за спиной — колчан со стрелами.

— Рембо пошел, — зашипел Гаврилыч на ухо Эдуарду. — Сейчас по мишени стрелять будет. Ой, хоть бы Велихану понравилось. Хоть бы Рембо не облажался!

Но Рембо не облажался. С порядочного расстояния уловил двадцать пять стрел — все содержимое колчана — в Мишень, точно, как говорится, в яблочко. Очень довольный собой Эдуард Гаврилыч аплодировал так, что едва не отшиб себе ладони. Эдуард даже крикнул:

— Браво! — а Гаврилыч одобрительно прорычал:

— Молоток! Проникся серьезностью ситуации!