Идущая, стр. 118

Святейший Мастер Ксондак терпел прихоть своего императора (потому что императора далеко не во всем интересовало мнение наместника Вечных). Ксондак терпел, когда Шегдар восстановил кабинет Реды в Даз-нок-Рааде. Но когда Его Императорское Величество, практиковавший магию, вопреки настойчивым рекомендациям Вечных и церкви, вздумал Реду вызвать с того света… Этично ли вызывать из небытия ту, которой было предсказано уничтожить мир? Ни для кого из споривших этот вопрос вопросом не был, однако разговор вышел громким. Ксондак шипел об анафеме и проклятии, о том, что императору более других недопустимо переступать законы Вечных.

— Но ведь Вечные контролируют всё, разве не так, святейший Мастер? — учтиво спросил Шегдар. — Как же возможно поступить вопреки их воле? Всё, что я делаю, я делаю по воле Тиарсе, как и все мы.

Разошлись собеседники злыми и каждый при своем мнении. А через пару дней возникла самая нелюбимая Ксондаком проблема. Возродившаяся. Хуже всего было то, что Ксондак не понимал её. И не видел, как можно противостоять тому, чего не понимаешь. Это нервировало. Хотя, со стороны о наличии у Ксондака нервов догадаться было сложно. Даже император, с которым Мастер более-менее общался, определённо считал его скорее гласом Вечных, нежели живым человеком.

Забавнее всего, что Ксондак и сам относился к себе примерно так же. Лет с двенадцати, когда пришел в Аксотский храм, чтобы выучиться грамоте. Любопытно, хотя совершенно недоказуемо: пятый сын графа нок Здего, он подался в священники не потому, что это была единственная карьерная лестница, доступная тому, кто лишён и наследства, и титула. В двенадцать лет он впервые узнал любовь, которая так и осталась единственной. Страсть к Вечным и к заветам церкви жгла его сильней, чем иных — любовь земная. И его святейшество Ксондак нок Аксот нок Здего, наместник Вечных и первый советник Шегдара Кадарского служил идеалам своей молодости с неослабным пылом. На беду еретиков и богохульцев служение своё святейший Мастер видел отнюдь не только в молитве и воздержании. Он всегда был человеком неглупым — достаточно неглупым, чтобы различать деревенского колдуна — и астролога, что рискнул доказывать сферическую форму мира. И чтобы отличить дворянина, стремящегося выстроить сызнова Империю, от ведьмы, рушащую привычный мир куда более надёжным способом, чем война. Ни один таги [зд.: воин], перебей он хоть весь род людской, не добьется одним лишь мечом того, чего добьется килреи [зд.: болтун, еретик], исподволь отравляющий умы.

Против меча есть защита, известная многим. Но как бороться с ветром — одним Вечным ведомо. Ксондак не чувствовал коленей, онемевших на ледяном каменном полу. Факельный свет трепал узкие тени его рук, приподнятых ладонями вверх и вперёд, к алтарю. Склонённое лицо терялось в собственной тени, не позволяя видеть губ, но зеркало, пламя, хрусталь, пепел и чаша слышали исступленные слова. Ксондак не задумываясь лёг бы на алтарь Кеила по одному знаку свыше, во славу Вечных! Сказать, что его святейшество ненавидел Возродившуюся, значит безбожно преуменьшить.

________________________________________________

Кисло-сладкий, скорее всё-таки кисловатый запах земляники. Успокаивающая, едва-едва заметная нотка ромашки… Запах горной земли, пропитанной ливнем, прогретой солнцем, укутанной палыми листьями, прячущей в каких-то сантиметрах от поверхности жёсткую кость — острый, ребристый колотый камень. Запах солнца. Зеленовато-жёлтый чай, в котором медленно шевелятся раскрывшиеся, словно свежие, листья и цветы. Тёмные листья и светлые жилки на изнанке их — под цвет чая. Приставшие к листьям капельки воздуха — словно роса или дождь.

Осторожно поставить чашку, согнуть руку поверх плеча так, чтобы обнаружить там, под своей ладонью чужую кожу, чужие губы. Чужие? Глупость какая! Обернуться. Раир…

Чуть кисловатый запах загорелой, припыленной после долгого дня кожи — мягкой, упругой, как земля на тропинке. Так же прячущей под нежной гладкостью — нет, не камень — металл. Тонкий запах дыма, запах костров, несмываемый запах дороги. Вкус чая на губах своих и — ещё своих. Ведьма моя. Двуликая. Холодная усмешка ведьмы и тёплая улыбка вечно наивной девчонки… Безумная моя… Реана…

Кисти рук — тонкие кисти и запястья, руки фехтовальщика — загорелые, почти как у меня, а выше запястья — кожа светлая, чуть ли не белая… совсем белая, если сплести руку с загорелой. Только руки видят солнце, и только потому, что их спрятать нельзя, а так… Наследный принц, бедный мой! И как тебе удается не играть роль, а жить? Далекий запах мокрой стали — откуда? От волос… Длинных волос, до плеч, нет, почти до лопаток, если перекинуть пряди обратно за спину. Медальон… Тоже носишь медальон, не снимая? Крестик? А, почти: хо-арр, весы Тиарсе. И мой, ведьминский. Если коснутся один другого, должна быть аннигиляция…

XXVI

Вечером первого дня в городе Реана побывала на совете: "на людей посмотреть и всем показать", как она выразилась. Оба пункта можно было счесть выполненными с блеском, что признал и Раир. Если не вдаваться в частности, поведение Реаны он одобрил, но именно частности повергали его в состояние, далёкое от безмятежного — начиная с того момента, когда эти двое обговаривали дипломатический статус ведьмы на общественном мероприятии…

— В каком качестве ты намерена выступать на Совете?

— В качестве себя, разумеется.

— Реана! — укоризненно одернул её император. — Ты ведь не могла не позаботиться об этом, так к чему сейчас смеяться, когда осталось каких-то полчаса?

— В смысле?

— В каком качестве ты намерена выступать? И не говори мне, что не намерена!

— Не буду… В смысле, говорить, что не. Ну я же сказала: в своём собственном качестве.

— Хэноар, помоги! В качестве бродяги? Или в качестве Реды? Мне нужно знать, под каким титулом и с каким родовым именем представить тебя Совету! — Раир, прекратив наступать на неё и жестикулировать, закончил:

— Если сама ты об этом не позаботилась, у меня есть некоторые соображения…

— А на черта мне титул? — пожала плечами Реана. — Я не имею счастья принадлежать к дворянскому сословию…

— В таком случае ты не имеешь счастья присутствовать на Совете, — исподлобья сказал Раир тёмно-зелёной портьере.

— Кхм.

— Я могу дать тебе должность придворного мага, что автоматически обеспечивает тебя маркизским титулом. Понятно, что в продолжение войны твои права на замок и земли в Лаолии останутся чисто номинальными, однако это решит текущие проблемы.

— Я…

— Если у тебя есть альтернатива — буду только рад её выслушать…

— Хотя самому тебе твоё решение кажется идеальным, — вставила Реана. Император повернулся к ней, кладя обе руки на столешницу.

— Моё решение представляется мне весьма недурным.

— Я не хочу.

Раир не сразу нашелся с ответом на такое нелепое возражение.

— При чём тут… Почему?..

— Я…

— Вот уж чего я от тебя не стал бы ожидать, так это нелепых капризов! Что, тебе хочется получить сразу титул герцогини?

— Да ни черта подобного! — возмутилась Реана с неожиданным пылом. — Я не намерена брать никаких чужих имён!

Раир сник.

— И какое же родовое имя ты возьмёшь? Ол Тэно?

— В смыс?.. А, да нет, это ведь тоже не моё имя! И всё куда проще: я вообще никакого брать не собираюсь!

Раир возвёл глаза к потолку, где беззвучно порхала по камню тень паутинки. Опустил веки, помолчал. Посмотрел на Реану.

— Тебе нужен титул, чтобы получить доступ в Совет.

— Нет, не нужен.

— Тиарсе Маэтишеной, да как ты не понимаешь: ты не можешь на Совете зваться просто — бродягой! Это… Это…

— Немыслимо? Недопустимо? Неприлично? Ну и что?

— Да то, что ты не явишься туда, пока остаёшься просто Реаной!