В цель! Канонир из будущего, стр. 44
– Ты чего? – удивилась Дарья.
А у меня уже зуб на зуб не попадал – тело охватила крупная дрожь.
– 3-з-замерз чего-то.
Дарья подошла, положила руку на лоб.
– Ой, да ты горишь весь, никак – лихоманка.
Она выскочила во двор и вернулась с Ильей и Машей. Все столпились вокруг меня.
– Так боялся я, что он заболеет – вишь, беда какая. Ну-ка, Маша, топи баню. Попарить его надо! Ты же, Дарья, наведи горячего сбитня, да перца туда.
Девчата разбежались, а Илья присел на лавку.
– Ну, простое, казалось бы, дело – на санях в соседний город съездить, так угораздило же. И я, старый пень, не углядел. И как за ним углядишь – тулуп сорвал, из валенок выпрыгнул – и в промоину. Если уж утоп человек, то так тому и быть, стало быть – судьба, против никак идти нельзя.
Голос Ильи то затихал, то слышался отчетливо. Мне становилось худо.
Дарья принесла подогретого сбитня, напоила меня. Вроде стало полегче.
– Укрой-ка его пуховым одеялом, видишь – лихоманка колотит.
Губы мои пересохли, в висках стучали молоточки, отбивая пульс. Воспаление легких прихватил, что ли?
Прибежала Маша:
– Готова банька, можно вести.
Илья помог мне спуститься с печи и повел в баню. Меня качало, как пьяного.
Он завел меня в баню, раздел, уложил на полку. Разделся сам, плеснул квасу на раскаленные камни. Баня наполнилась духовитым паром.
Илья взял в каждую руку по венику, прошелся ими надо мной, разгоняя воздух, слегка пошлепал вениками по спине. Еще поддал пару – так, что стало трудно дышать. Пот с меня лил градом. Илья окатил меня горячей водой, снова прошелся веничком.
И так он выгонял из меня хворь чуть ли не до полуночи. Уж я взмолился:
– Илья, не могу больше, воздуха не хватает.
Илья вывел меня в предбанник, вытер насухо, как ребенка малого. От слабости я едва мог стоять. Накинув тулуп, он повел меня в дом.
Общими усилиями меня взгромоздили на печь – сам бы я, пожалуй, туда и не поднялся. Лежал я на тонком ватном одеяле, прикрытый сверху пуховым одеялом. От печки шел жар, а тело и так горело от простуды. С меня сошло не семь, а двадцать семь потов.
Незаметно я забылся сном, помню, просыпался иногда – очень пить хотелось. В комнате горела свеча, рядом сидела с рукоделием Дарья. Как только я начинал ворочаться, она подносила к моим губам корец со сбитнем или квасом. Я пил и снова проваливался в тяжкий сон.
Ночь казалась нескончаемой.
Утро выдалось пасмурным, небо было затянуто низкими облаками, из которых сыпался мелкий снежок.
Проснулся я почти здоровым, если не считать слабости во всем теле. Дарьи в комнате уже не было.
Я слез с печи и удивился – да как же они меня сюда, наверх, сумели затолкать? Во мне сто килограммов живого веса, а лежанка на печи – на два метра от пола, и – никакой лестницы. Однако!
Я прошел в коридор – в туалет хотелось нестерпимо, выпил я за ночь много, правда, и потел изрядно.
Вернулся назад, в комнату. Со двора ворвались звуки доморощенного оркестра – дудки, жалейки, барабана и еще чего-то струнного – балалайки, что ли?
Я с удивлением выглянул в окно. Во дворе стояла небольшая толпа. Слюдяные окошки не позволяли разглядеть отчетливо, что же там происходит. Праздник сегодня какой-то, что ли? Так вроде не должно быть.
В комнату вбежала Маша.
– По твою душу пришли, одевайся!
Через минуту стремительно вошел Илья.
– И не думай во двор выходить, ты еще от лихоманки не отошел. Сядь вон в красном углу – гости к тебе. – Илья заулыбался.
И точно – через минуту отворились двери, и с клубами морозного воздуха в комнату ввалился пьяненький и веселый Пантелей.
– Дай я тебя обниму, брат! Спаситель ты мой!
Пантелей кинулся ко мне, обнял, потом бухнулся на колени.
– Век за тебя молитвы возносить буду. Лошадь да груз – тьфу, новые куплю. Семейство без главы, а детей сиротами не оставил – вот главное! А что пьян слегка – прости, на радостях я выпил. Ужо и в церкви побывал на заутрени, свечку во спасение поставил.
– Пантелей, обогоди немного, вишь – приболел человек после вчерашнего, отлежаться надо. Мы его в баньке попарили – да на печь.
– Банька и печь – первое дело при простуде. А мне свезло – даже и не чихнул.
– Ну будет, будет, Пантелей. Оклемается человек – милости просим!
– Не знал, что приболевши. Прощеньица просим и желаем здоровья. А это – в подарок от меня.
Пантелей полез за пазуху, достал нож в ножнах, положил на стол, поклонился в пояс и вышел. Илья пошел провожать гостя. А я взял нож, вытащил из ножен.
Ножик оказался непростой – испанской стали, с клеймом «Toledo» на клинке. Заточка просто бритвенная. Ручка простоватая, но в руке сидит как влитая – хват удобный. Неплохой подарок.
Вбежала Маша – в последнее время ей приходилось все делать бегом.
– Ушли, слава богу! Разбудили только! Кушать хочешь?
– Хочу, барана целиком бы съел.
– Ну, барана у нас нету, однако и голоден не останешься.
Маша начала носить кушанья из кухни в трапезную и накрывать стол, когда вернулся повеселевший Илья.
– Ну, зятек, давай подхарчимся. Напужал ты нас ноне, думали – всерьез занедужил. Да вишь – крепок оказался, наша косточка, русская! За то и выпьем.
Илья разлил по кружкам вино, мы выпили, закусили. Спиртное теплой волной прокатилось по жилам и ударило в голову. Конечно, я уж не помнил, когда ел в последний раз, по-моему – позавчера. Помню, пил только – то вино, то квас, то сбитень горячий.
– Ты ешь, ешь! – Илья подкладывал мне лучшие куски.
– Дарья-то где?
– А где ж ей быть? Всю ночку с тобой просидела, как за дитем малым ухаживала, сейчас, должно, спит.
Я плотно поел; опять навалилась слабость, и я полез на печку.
– Вот-вот, сон – самое лучшее лекарство. Маше накажу, чтобы никто тебя не беспокоил, а сам в лавку пойду.
Я провалился в глубокий сон, и к вечеру проснулся окрепшим и чувствовал себя вполне здоровым.
Глава 8
По весне, как сошел снег и реки очистились ото льда, Илья засуетился, забегал.
– Илья, ты опять удумал чего?
– Караван собирается, зятек, в Ганзею. И правду сказать – торговля встала почти. Помнишь, зимой на санях в Великий Новгород купцы ездили?
– Как не помнить, едва Богу душу не отдал.
– Так, считай, без толку съездили, и половину товара продать не смогли. Обезлюдел город-то после погрома, что государь со своими опричниками устроил.
– Так уж сколько времени с тех пор минуло!
– Э, народ не кролики, быстро не народятся. Да и деньги у богатых отобрали, некому покупать стало и не на что. Вот и порешили купцы ладьи морские нанять, у кого своих нету, да в Ганзу сплавать. Глядишь – удастся копейку заработать.
– Рисковое дело. Хотя на морских просторах лесов нет и разбойников тоже, но пиратов хватает.
– Плавают же люди!
– Только не все домой с прибытком возвращаются.
– Типун тебе на язык. Ты скажи лучше, пойдешь со мной? Помощник мне надежный нужен, кому довериться можно. Ты языки какие-нибудь знаешь?
– Татарский, так он там не нужен. Еще итальянский, но так далеко вы не поплывете. В Ганзе немецкий нужен, да я его не знаю.
– Не велика беда – другие тоже не знают, однако же никто без прибытка не возвращался.
– Хорошо, Илья, поеду и помогу.
– Мне только за товаром присмотреть, торговать я сам буду – у тебя-то и опыта нет.
Пару недель купец как заведенный отбирал и упаковывал товар. И настал день, когда мы перевезли его на большую морскую ладью. Вечером попрощались с домашними. У Дарьи уже заметно округлился животик, и ходить она стала смешно – как уточка, переваливаясь с боку на бок, почти как все беременные.
Мы переночевали на судне, и рано утром караван из четырех ладей отвалил от причала Пскова. На корме взвился российский флаг – черный орел на зеленом фоне, – морской флаг России в те времена.
Псковское озеро встретило нас легкой рябью на воде и устойчивым попутным ветром. Было довольно свежо, и я кутался в суконный плащ, накинутый поверх ферязи. Илья же чувствовал себя комфортно в однорядке, подбитой мехом куницы.