Королевские камни (СИ), стр. 34

Он скучал по морю, теперь это Ийлэ понимала отчетливо. Теперь она многое понимала отчетливо, иначе, чем прежде. И глядя на небо, еще зимнее, светлое, пыталась уловить то самое предчувствие грядущей грозы, которая подарит силу.

Райдо тоже ждал.

Он ничего не говорил и старательно притворялся, будто бы с ним все хорошо и даже замечательно, но ему не верили. От него пахло болезнью, и запах этот тревожил стаю, заставляя Гарма с удвоенной силой учить Ната. А Ната — учиться.

И он сам уже наскакивал на Гарма, пытаясь хоть на ком?то согнать бессильную ярость.

Нира привыкла.

Она по — прежнему выбирала те комнаты, окна которых выходили во двор и смотрела, уже не бледнея, почти спокойно, и лишь яркие пятна на щеках выдавали волнение.

— С ним ничего страшного не случится, — ожидание выматывало Ийлэ, и она теперь сама искала беседы хоть с кем?то.

— Я знаю.

— Его учат и…

Она и вправду знает.

И зачем говорить очевидное? Разве что затем, что Ийлэ не представляет, что еще сказать…

— Не понимаю…

— Чего?

— Почему он женился на мне?

Она повернулась к Ийлэ. Бледная. Изможденная. И тоже ждет? Но чего?

— Быть может, потому что любит?

И смотрит с нежностью, и прячется, зализывает раны, потому что не хочет, чтобы Нира видела его слабым, и зализав приходит.

Садится рядом.

Молчит.

Он просто смотрит и просто держит за руку, просто пытается прикоснуться, ловит взгляды, прося прощения, хотя, пожалуй, сам не понимает, в чем именно провинился. Нира прощает. И улыбается.

Оживает.

Говорит о чем?то, тихо, так, что слышно только ему… нет, остальные могли бы услышать тоже, но понимают правильно, и принимают правила этой игры для двоих.

Гарм листает очередную газету, а то и вовсе исчезает, верно, на кухне, где тепло и сытно. Райдо устраивается в кресле и берет Нани.

Броннуин.

Он по — прежнему упрямо называет ее Броннуин.

Ийлэ почти смирилась.

Эти двое великолепно понимают друг друга, куда лучше, чем Нат и Нира. Ийлэ порой завидует им, но зависть ее вялая, полумертвая.

— Нет, ты ошибаешься, — Нира разжимает руки и смотрит на белую ладонь с отметинами ногтей. — Он меня… если бы любил, то… просто пожалел, наверное, а жалость — это не то чувство, из?за которого стоит выходить замуж.

Ийлэ пожала плечами: ей замужество в принципе не грозило, а потому она о чувствах старалась не думать. Без чувств ей было спокойней.

— И он уже жалеет… иначе почему избегает меня?

Нире не нужны были ответы, она говорила с собой, и себе же отвечала.

— Еще Мирра… и мама… и вообще от меня одни проблемы. Зачем ему?

— Спроси, — посоветовала Ийлэ. Вообще?то она не умела давать советы, но Нира встрепенулась, словно ждала именно этой подсказки.

— И спрошу!

— Спроси…

На море Ийлэ не была ни разу, но сейчас остро чувствовала его, далекое и живое, готовое перемениться, уже меняющееся, а значит, до первой грозы оставалось не так долго.

Глава 12

Нату было плохо.

Он встал, не спуская взгляда с сапог Гарма, и с тоской подумал, что сапоги эти уже не вызывают прежней злости.

— Вставай, — велел Гарм.

А сапоги хорошие. Качественные. За прошедшие полтора месяца Нат успел их изучить.

Толстая подошва.

Черная кожа. И суровая провощеная нитка. Каблук квадратный, устойчивый. И на левом есть крохотная трещинка, которая самим своим существованием раздражает Гарма. Он старается о трещине забыть, но то и дело ногой притоптывает, проверяя каблук на прочность.

Раньше Нату хотелось, чтобы трещина эта разрослась.

И каблук раскрошился.

И Гарм, потеряв равновесие, рухнул бы в грязь…

— Что?то ты сегодня совсем квелый, — Гарм падать не собирался, он присел на корточки, руки на колени положил, поза нарочито расслабленная…

Было время, когда Нат поддавался и нападал, пытаясь использовать это свое преимущество.

Было.

Раньше.

Сейчас он усвоил, что Гарм любит играть. И вся его расслабленность — часть этой игры. А потому он сел, потрогал ребра, которые ныли от пинка, и сказал:

— Все нормально.

— Я вижу…

— Нормально, — сегодня и вправду Гарм был настроен почти миролюбиво.

— Охламон, — Гарм подал руку, но Нат поднялся сам. — Дважды охламон. Учись различать, когда тебе и вправду предлагают помощь, а когда…

— И чем ты мне поможешь? — грубить Гарму точно не следовало, но быть может, он разозлится и возьмется за Ната всерьез. И тогда урок кончится привычным уже привкусом крови на языке, усталостью дикой, когда и дышать?то получается с трудом… и эта усталость избавит от опасных мыслей.

— Советом.

— Дружеским?

Гарм хмыкнул и, достав из кармана пирожок, завернутый в тонкую папиросную бумагу, протянул:

— На вот. Скушай.

— Я не хочу.

Вряд ли пирожок был отравлен, подобного коварства от наставника Нат все?таки не ожидал. Но есть не хотелось совершенно.

— А я сказал, скушай, — Гарм подкрепил просьбу оплеухой. — И не спорь со старшими!

— Я не спорю.

Пирожок был еще теплым, с маслянистой корочкой, которая треснула, выпуская темную начинку. Грибы. И лук. И еще, кажется, яйца… и вообще, вкусно оказалось.

— Вот, — наставительно заметил Гарм, вытаскивая второй. — Видишь? Старших надо слушать, и будет тебе тогда если не счастье, то хотя бы пирожки.

Нат кивнул.

Легче не стало. Напротив, накатила вдруг такая тоска, что хоть ты волком вой… и все равно стало, что с ним будет.

— Все так плохо, да? — Нат второй пирожок понюхал только, запах шел мясной, сладковатый, но есть опять не хотелось.

— Смотря о чем речь.

— Обо мне. Ничего из меня не выйдет, — ребра саднили уже с укором, мол, давно пора было сдаться, отступить. Гарм ведь этого добивается.

— С чего ты взял?

Серьезно спрашивает? Похоже на то. И хорошо, Нат не переносит, когда над ним смеются.

— С того, что у меня ничего не получается.

— Все у тебя получается. Даже я бы сказал, слишком получается… твою бы энергию да в мирное русло.

Похвала была приятна, но…

— Я все равно слабей.

Гарм рассмеялся. Он смеялся громко, запрокинув голову, и кадык на шее некрасиво дергался. И смех его был громким, лающим. От этого смеха полыхнули уши, и щеки тоже, и кулаки сами собой сжались.

— Остынь, — велел Гарм, вытирая глаза ладонью. — Слабее он… ишь чего захотел… слабее… естественно, что слабее… хорош бы я был, если бы меня щенок после месяца учебы одолел…

Это было логично.

Это было до того логично, что Нат растерялся.

— Если хочешь знать, то я дуэлями себе на жизнь зарабатывал… конечно, Высших не трогал, а вот остальные, — Гарм осклабился, верно, вспоминая те самые времена. — В этом мире, мой мальчик, полно дураков. И находились такие, которые желали показать полукровке, где его место…

— И были сильнее?

— Физическая сила — это далеко не все… многое, но не все. Не скажу, что всегда побеждал, но большей частью — это да… и у тебя неплохие задатки, иначе я бы с тобой не возился. Поэтому сопли подбери и…

Гарм оглянулся на дом, одернул короткую куртку, в которой не иначе как чудом новая дыра образовалась, и сказал:

— Отдохни сегодня — завтра…

— Нет.

Отдыхать нельзя.

Если отдыхать, то боль пройдет, усталость тоже. И мысли появятся… нехорошие мысли.

Опасные.

— Ясно, — Гарм сунул в дыру палец. — Поговорим?

Будто у Ната есть выбор. Он уже успел изучить своего наставника, пожалуй, не так хорошо, как его сапоги, но в достаточной мере, чтобы понять, что если уж Гарм решил поговорить, то о чем бы ни был этот разговор, избежать его не выйдет.

— Пирожок ешь. Лиза старалась… эх, хорошая женщина, толстая… теплая… и едой пахнет… у нас в доме едой редко пахло, так для меня теперь кухонные запахи — самые лучшие…

Гарм вздохнул.

— Женюсь я.

— Поздравляю, — буркнул Нат, уже догадываясь, куда свернет эта беседа. — От меня что нужно?