Гордость и предубеждение и зомби (др. перевод), стр. 68

– Давайте не будем спорить о том, кто из нас был более виноват в тот вечер, – сказала Элизабет. – Строго говоря, оба мы вели себя отнюдь не безупречно, но, полагаю, с тех пор мы научились хорошим манерам.

– Нет, мне не удастся так легко себя простить. Вот уже много месяцев подряд меня невыносимо мучают воспоминания о том, как я вел себя тогда, что говорил, какие выражения употреблял. Я никогда не забуду ваш столь заслуженный упрек – “веди вы себя как джентльмен”! Именно так вы и сказали. Вы не знаете и едва ли можете догадываться о том, какой пыткой стали для меня эти слова, хотя, признаюсь, я не сразу поумнел настолько, чтобы признать их справедливость.

– Право же, я вовсе не ожидала, что они оставят столь сильное впечатление. Даже и не думала, что вы так серьезно все это воспримете.

Дарси заговорил о своем письме:

– Переменило ли оно ваше мнение обо мне к лучшему?

Элизабет рассказала о том, как подействовало на нее это письмо, и объяснила, как одно за другим испарялись все ее былые предубеждения.

– Знаю, – сказал он, – то, что я написал тогда, должно быть, причинило вам боль, но это было необходимо. Надеюсь, письмо вы уничтожили. Там есть один пассаж, в самом начале, – не хотел бы я, чтобы вы прочли его еще раз. Припоминаю несколько выражений оттуда, которые сами по себе могли бы заставить вас меня возненавидеть.

– Не думайте больше об этом письме. Чувства человека, писавшего его, как и той, кому оно было адресовано, ныне претерпели столь серьезные изменения, что все неприятные обстоятельства, сопутствовавшие ему, пора предать забвению. Я поделюсь с вами одним из моих философских воззрений: воспоминания о прошлом должны быть только приятными.

– У меня все по-другому. Мучительные воспоминания то и дело тревожат меня, и их нельзя, да и не должно подавлять. Всю жизнь я был эгоистом и поступал эгоистически, хоть и не отдавая себе в том отчета. В детстве мне старались внушить правильные принципы, но не обучили сдерживать свой нрав. Я преуспел в изучении боевых искусств, но прибегал к ним с гордостью и высокомерием. К несчастью, я был единственным сыном в семье, а долгое время – еще и единственным ребенком, и посему родители избаловали меня. Сами по себе они были превосходными людьми, в особенности мой добрый, великодушный отец, но они допускали, поощряли и практически воспитали во мне властность и себялюбие, пренебрежение ко всему, кроме обороны моих владений, и презрительное отношение к миру. Таким я был с восьми до двадцати восьми лет, таким мог и остаться, если бы не вы, моя прелестнейшая, обожаемая Элизабет! Я обязан вам всем! Вы преподали мне урок, горький, но бесспорно полезный. Вы научили меня столь необходимому смирению. Я пришел тогда просить вашей руки, не допуская и мысли об отказе. Вы показали мне, сколь жалкими были мои попытки добиться расположения женщины, которая достойна того, чтобы ее добивались.

Так, неторопливо, они прошагали несколько миль, слишком занятые собой, чтобы смотреть по сторонам, но наконец, внимательно изучив положение солнца в небе, они поняли, что им пора бы уже быть дома. Спохватившись, что Джейн и мистера Бингли нигде не видно, они заговорили об этой влюбленной паре.

Дарси был весьма рад их помолвке – его друг сразу же сообщил ему об этом.

– Позвольте узнать, это вас удивило? – спросила Элизабет.

– Вовсе нет. Уезжая, я подозревал, что это вскоре случится.

– Иными словами, ваше разрешение было получено. Я так и думала.

И хотя он горячо возражал против такого определения, она догадалась, что, скорее всего, так оно и было.

Мерзкие создания ползали на четвереньках по земле, вгрызаясь в спелые кочаны цветной капусты, которые они приняли за беспризорные мозги.

– Вечером, накануне моего отъезда в Лондон, – сказал он, – я признался ему в том, в чем давно должен был признаться. Я объяснил ему, насколько глупым и неуместным было мое вмешательство в его дела. Он был крайне изумлен. На этот счет у него не возникало ни малейших подозрений. Кроме того, я рассказал ему, что заблуждался, полагая, будто ваша сестра к нему равнодушна, и поскольку нетрудно было заметить, что его чувства остались прежними, я не сомневался в их грядущем счастье.

Элизабет не сдержала улыбки, слушая, как легко он управляет своим другом.

– Вы основывались на собственных наблюдениях, – спросила она, – утверждая, что моя сестра его любит, или всего лишь поверили тому, что я сказала весной?

– На собственных наблюдениях. Я внимательно наблюдал за ней во время двух недавних визитов к вам и убедился в ее привязанности.

– И ваши заверения тут же убедили в этом и его!

– Именно так. По натуре Бингли чрезвычайно скромен. Из-за своей робости он не сумел довериться собственным суждениям в столь важном деле, однако его уважение ко мне помогло все уладить. Я сделал еще одно признание, из-за которого он некоторое время, и вполне справедливо, был на меня обижен. Я не мог более скрывать от него, что ваша сестра этой зимой целых три месяца провела в столице, что мне это было известно и что я намеренно утаил это от него. Он пришел в ярость. Однако гнев бушевал в нем лишь до тех пор, пока он не уверился в чувствах вашей сестры. Сейчас я уже получил его самое искреннее прощение.

По дороге к дому Элизабет и Дарси наткнулись на свору неприличностей. Их было не более дюжины, и они удобно устроились в огороде, менее чем в десяти ярдах от дороги. Мерзкие создания ползали на четвереньках по земле, вгрызаясь в спелые кочаны цветной капусты, которые они приняли за беспризорные мозги. Дарси и Элизабет рассмеялись при виде этого зрелища и хотели было продолжить свой путь, поскольку зомби их совершенно не замечали. Однако, обменявшись взглядами и улыбками, влюбленная пара поняла, что им предоставляется первая возможность принять бой вместе.

И они ее не упустили.

Глава 59

– Лиззи, милая, куда же вы запропастились? – таким вопросом встретила Джейн сестру, как только она вошла в их комнату. То же самое спросили у нее остальные, когда все усаживались за обеденный стол. Она отвечала лишь, что они брели не разбирая дороги и вскоре немного заблудились. Говоря это, она покраснела, но ни ее румянец, ни что-либо еще не вызвало никаких подозрений.

Вечер прошел тихо. Признанные влюбленные болтали и смеялись, непризнанные – молчали. Дарси не принадлежал к людям, в которых счастье пробуждает тягу к безудержному веселью, а Элизабет была слишком смущена и взволнована, представляя себе, как отнесется семья к ее помолвке.

Перед тем как отправиться спать, она призналась во всем Джейн. И хотя недоверчивостью та отнюдь не страдала, поначалу она вовсе отказывалась верить сестре.

– Ты шутишь, Лиззи! Быть этого не может! Помолвлена с мистером Дарси?! Нет, нет, тут ты меня не обманешь. Я же знаю, что это невозможно.

– Вот уж поистине неудачное начало! Я только на тебя и полагалась, а теперь никто мне не поверит, раз уж не веришь ты. И все же я совершенно серьезна и говорю правду. Он все еще любит меня, и мы помолвлены.

Джейн с сомнением поглядела на нее:

– Ох, Лиззи! Но ведь так быть не может. Я же знаю, как сильно он тебе не нравится.

– Ничего-то ты не знаешь. Все уже давно забыто. Возможно, я не всегда любила его так горячо, как сейчас. Но в делах такого рода хорошая память непростительна. Лично я сейчас вспоминаю об этом в последний раз.

Но Джейн, судя по ее виду, все еще была в замешательстве. Тогда Элизабет еще раз и самым серьезным тоном уверила ее, что все сказанное – чистая правда.

– Господи боже! Неужели?! И все же приходится тебе поверить! – вскричала Джейн. – Лиззи, милая, дорогая Лиззи, я бы… я тебя поздравляю… но ты уверена? Прости мне этот вопрос, но ты уверена, что будешь с ним счастлива?

– Тут не может быть никаких сомнений. Мы уже условились быть самой счастливой парой в мире. Но ты-то этому рада? Понравится ли тебе такой брат?