Судебные ошибки, стр. 19

— А что, если вы надуете меня? Возьмете того типа и забудете обо мне? Что тогда со мной будет?

Он вопросительно взглянул на Старчека своими янтарными глазами.

— Я думал, дядя сказал тебе, что со мной можно иметь дело, — ответил Ларри.

— Мой дядя, — произнес Коллинз и рассмеялся. — Что он понимает? Раскрась свинью губной помадой, она все равно свинья.

Мюриэл невольно улыбнулась, но Ларри напрягся. Слово «свинья» до сих пор вызывает злобу у большинства полицейских. Она коснулась его руки и сказала Коллинзу, что ничего большего сделать не в состоянии, так что пусть решает.

Коллинз вытянул шею и повертел головой, словно испытывая какое-то легкое неудобство.

— Я был в том баре, — сказал он. — В «Лампе».

— Когда? — спросила Мюриэл.

— На той неделе. Накануне перед арестом. Во вторник. И там ошивался этот хмырь, он часто туда заглядывает. Такая, знаете, уличная рвань.

— Имя?

— Там его называют Шлангом. Не знаю, с чего. Может, потому что он вроде совсем безмозглый. — Коллинз сделал паузу, чтобы насладиться своими словами. — В общем, я пил там кое с кем, а этот Шланг продавал слам.

— Какой слам он продавал? — спросил Ларри.

— На той неделе у него было золото. Цепочки. Он вытаскивал их из карманов, и у него была еще одна вещь — как там называется женское ожерелье с лицом на нем?

— Камея? — спросила Мюриэл.

Коллинз щелкнул длинными пальцами.

— Один человек из той братвы за стойкой хотел ее посмотреть, и Шланг показал ему, но говорит типа: «Нет, приятель, эта штука не продается». Оказывается, она открывается под лицом, это медальон, и там две фотографии внутри, двух младенцев. «Родня заплатит мне за нее хорошие деньги», — говорит. Я не понял, о чем он. Потом я пошел в туалет и увидел его снова, мы разговорились, и я спрашиваю: «Про какую родню ты говорил?» «Черт возьми, — отвечает он, — дамочка, с которой снята эта штука, на том свете. Я всадил в нее пулю». А он, знаете, не похож на такого, кто способен убить. «Набрался, что ли?» — спрашиваю. «Кроме шуток, — говорит, — замочил ее и еще двоих на Четвертое июля. Сам же видел про это по телевизору. Я взял у всех троих много чего, но уже все сбыл, кроме этой вещицы, никто не заплатит мне столько, как ее родня. Получу что-то вроде выкупа, когда шум поутихнет, а мне нужны деньги, чтобы с квартиры не погнали».

Коллинз пожал плечами. Он и сам не знал, что думать об этом.

Ларри попросил его описать медальон. Многие из взятых у жертв вещей упоминались в газетах, и Ларри явно хотел услышать о тех деталях, которые не стали достоянием журналистов.

— Можешь еще что-то сказать? — спросила Мюриэл, когда он ответил Ларри.

— Не-а.

— Даже имени этого типа? — спросил Старчек.

— Не знаю, начальник, вроде бы его кто-то называл Ронни, что-то в этом духе.

— Думаешь, он натрепался, что убил тех троих?

Коллинз посмотрел на обоих. Теперь он наконец держался естественно.

— Может быть. Сейчас я чертовски надеюсь, что нет, но сами понимаете, пьяный чего только не скажет. Держался он с важным видом, это уж точно.

Коллинз правильно делает, подумала Мюриэл, говоря все честно. В конце концов, если окажется, что Шланг не убийца, она все-таки сможет замолвить за него словечко.

Ларри задал еще несколько вопросов, на которые Коллинз не смог ответить, и они отправили его обратно в камеру. Ничего о нем не говорили, пока не вышли из громадной крепости, которую представляет собой тюрьма.

— Можно ему верить? — спросила Мюриэл.

— Видимо. Если б он хотел соврать, то мог бы сделать это гораздо лучше.

Мюриэл согласилась.

— А сам Коллинз не может быть в этом замешан?

— Если замешан и Шланг выдаст его, ему конец. Коллинз способен это понять. Так что держу пари — нет.

Мюриэл тоже так считала. Спросила, многое ли из того, что Коллинз говорил о камее, было в газетах.

— Мы не говорили, что это медальон, — ответил Ларри. — В нем фотографии дочерей Луизы, сделанные после крещения. И знаешь, эта вещица для семьи в самом деле много значит. Фамильная ценность из Италии. Мать получила ее от своей матери, та от своей. И этот подонок Шланг так или иначе должен что-то знать.

— Будешь звонить Гаролду?

— Сначала встречусь со Шлангом.

Ларри опасался, что начальник отдела отправит других детективов искать Шланга. Полицейские вели учет произведенным арестам, в Макграт-Холл словно было установлено электрическое табло с показателями. Старчек, как и все остальные, хотел иметь высокие.

— А я ничего не скажу Мольто, — пообещала Мюриэл.

Они стояли на пронизывающем холоде, сближенные, как бывало очень часто, быстрым взаимопониманием. От дыхания поднимался пар, воздух пахнул бодрящим, навевающим грусть ароматом осени. Вдоль тюремной стены выстраивалась очередь вечерних посетителей, состоявшая главным образом из молодых женщин. Большей частью с ребенком или двумя. Кое-кто из детей плакал.

Наконец Ларри взглянул в тусклом свете на Мюриэл.

— Пора выпить? — спросил он.

Она посмотрела на него прищуренным глазом.

— Предложение несколько опасное.

— Ты любишь опасность.

Это было правдой. Мюриэл всегда любила опасность. И Ларри представлял собой часть этой опасности. Но она решила повзрослеть.

— Мне завтра вести перекрестный допрос подсудимого. Нужно подготовиться.

Она чуть улыбнулась с очень легким сожалением, потом повернулась к прокуратуре на другой стороне улицы.

— Мюриэл.

Когда она снова посмотрела на него, Ларри похлопал себя по бокам руками. Губы его шевелились, но он явно не знал, что еще сказать. Они стояли в сумерках, лицом к лицу, и ее имя, произнесенное с легчайшим оттенком печали, осталось последним словом.

8

8 октября 1991 года

Шланг

— Шланг? — спросил Карни Ленахен. — Мы постоянно гоняемся за этим придурком.

— Он кто? — спросил Ларри. — Наркоман?

Кристина Возницкая, напарница Ленахена, ответила:

— Вместилище всех пороков.

Она назвала настоящее имя Шланга: Ромео Гэндолф. Ларри записал его. Они находились в помещении для инструктажа шестого участка. Было начало девятого утра. Инструктаж заступившей смены только что окончился, и полицейские собирались выехать на патрулирование. Возницкая была очень симпатичной, но с массивной челюстью, высокой и сухощавой. Напоминала Ларри ремень для правки бритв. Ларри застал здесь ее отца, когда больше пятнадцати лет назад начинал в шестом участке службу в полиции. Стэн Возницкий тоже ездил на патрулирование вместе с Ленахеном. Жизнь идет по кругу, подумал Ларри.

— Воришка он, вот кто, — сказал Ленахен. — И торговец краденым. Предпочитает совмещать одно с другим. Хуже цыгана. Мы задерживаем этого недоумка примерно раз в месяц. Эд Норрис вчера забрал его.

— За что?

— Все за то же. У леди Кэррол магазин париков на Шестой улице. Это она так называет себя, леди Кэррол. В общем, она слегка подвыпила и не заперла заднюю дверь. Этот дурачок, Шланг, как раз и работает по задним дверям. Забирается в шкаф и сидит там до закрытия. Вчера утром она видит, что половина ее товара исчезла. А большинство проституток на Шестой улице ходят в новых париках. Поэтому Эд продержат здесь Шланга весь вечер, но тот не признался. Но это дело его рук. Можешь мне поверить. Наверняка распродал их все.

Карни, должно быть, недолго оставалось до пенсии, ему явно было не меньше шестидесяти. У него все, даже лицо в тусклом свете ламп, было серым. Такие полицейские Ларри нравились. Они все видели, все совершали, и все-таки в них оставалось что-то хорошее. В семьдесят пятом году, когда Ларри начал службу в шестом участке, Карни все еще выражал недовольство тем, что управление приобрело патрульные машины с кондиционерами. Говорил, что это прибавляет хлопот, так как задержанные не хотят вылезать из машин.

— У Шланга было что-то изъято? — спросил Ларри. — Когда Норрис забрал его?