Лучшие книги XX века. Последняя опись перед распродажей, стр. 11

Этот Неопознанный Литературный Объект – «Прекрасная дама» Альбера Коэна (1895—1981) – появился в 1968 году, в разгар псевдореволюции буржуазной молодежи, устыдившейся своего мещанского благополучия. Альбер Коэн – дипломат в отставке, осевший в Женеве, в домашнем уединении, ему 73 года, и это его третий роман, после «Солаля» и «Манжклу». Не могу понять, как другу детства Марселя Паньоля [84] удалось снести это золотое яичко – столь фантастическую историю любви, юной, неистовой, страстной и в то же время, мрачной, жестокой, унылой, невообразимой.

Тридцатые годы. Солаль, красавец еврей родом с Кефалонии, высокопоставленный чиновник в Лиге Наций, влюбляется в замужнюю женщину, Ариану, и кадрит ее на протяжении 350 страниц до тех пор, пока она не бросает своего жалкого мужа Адриена Дэма, который стреляется с горя. Влюбленная чета, обретя наконец свободу, будет предаваться любви не три года (отсылка к неведомому шедевру [85]), но целых три главы, до самой смерти: любовь за закрытыми дверями, «возвышенный и неугасимый пламень», приводит либо к скуке, либо к саморазрушению. Точно такая же история рассказана уже в тысячах романов: Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Поль и Виргиния, Даниэль Дюкрюэ и Фили Хаутман, но тогда почему же Ариана и Солаль так трогают наши сердца?

Я думаю, книга обязана успехом своему мощному, выразительному почерку, абсолютно раскрепощенному, одновременно и циничному, и возвышенно-романтическому (сам Коэн именовал свой стиль «великолепно разросшейся раковой опухолью»). Следует знать, что Коэн не писал эту книгу, а диктовал ее в течение 14 лет своему секретарю, а затем своей жене Белле; этим объясняются некоторые ее длинноты (например, монологи Арианы, сидящей в ванне), но, главное, ее завораживающий лиризм. Построение фразы у Коэна, его манера внезапно напрямую обращаться к читателю, критиковать своих собственных героев, самому выходить на сцену, очень современна: она напоминает стиль Бориса Виана и предвещает появление Эшноза [86]. Кроме того, книга пронизана чисто еврейским юмором, и приниженным, и горделивым, высмеивающим братьев автора по крови и прославляющим страдания его народа. Как все великие книги, «Прекрасная дама» – неисчерпаемый кладезь: при каждом новом чтении она открывает вам новые миры. Ее можно рассматривать как памфлет против нацистских преследований, как руководство для стареющих плейбоев по обольщению дам в духе Ретифа де ла Бретонна [87], как критику современного брака и прустовской ревности, как злейшую сатиру на бюрократию со времен Куртелина [88], как восторженную песнь истинной любви, несравнимой с фальшивыми страстями, как карикатуру на праздную, самовлюбленную буржуазию (та же Ариана одновременно и трогательна, и смешна), и прочая, и прочая…

Осмелюсь высказать мнение, что «Прекрасная дама» должна была бы занимать не 32-е место в этом списке, а стоять на одном из первых пяти. Конечно, книга не идеальна, но это совершенно неважно: все, что красиво, – не идеально, возьмите, к примеру, хоть меня.

Я люблю вас, Альбер Коэн, блистательный старец, не нуждавшийся в виагре, чтобы поддерживать свою мощь. «Прекрасная дама» – не книга, она – наркотик, завещание потомкам, дар небес, крестный путь, глас эпохи, произведение искусства, которым наслаждаются, которым дорожат, которое дарят друзьям и которое делает людей лучше, помогает им прозреть, преображает их, заставляя смеяться, плакать, любить и ждать смерти стоя, в гордом одиночестве, и… О Господи, не пора ли мне кончать со своими слезливыми кривляньями?

№31. Жан Жионо «ГУСАР НА КРЫШЕ» (1951)

Перед тем как стать фильмом дядюшки Гийома Раппено [89], «Гусар на крыше» был романом Жана Жионо, французского Фолкнера (слава тебе, господи, наконец-то хоть один парень с Юга!). Такое впечатление, что наша коллегия из 6000 выборщиков горячо привержена именно экранизированным книжкам. Иначе как объяснить тот факт, что в нашем хит-параде века появились такие произведения, как «Презрение», «Под солнцем Сатаны», «Унесенные ветром» или «Имя розы»? Да очень просто: люди видели их в кино, а это куда менее утомительно, чем читать.

А ведь истинный шедевр литературы не поддается экранизации, он создан для того, чтобы остаться на страницах книги, и вот доказательство: никому еще не удалось воплотить на экране «Путешествие на край ночи», «Улисса» или «Прекрасную даму». Но я что-то заболтался, и вообще это не мое дело, вернемся к «Гусару на крыше», самому стендалевскому роману Жионо.

Первым делом нужно выяснить, какого черта гусару понадобилось на крыше. Ну так вот: он спасается от эпидемии холеры, разразившейся в 1838 году в Маноске, родном городе Жионо. Героя зовут Анджело Парди (не путать с Брандуарди [90], который вовсе не гусар, а бардсард, в смысле сардинец). Анджело – итальянец, проезжающий по Провансу, усеянному посиневшими трупами; он растирает больных, чтобы вернуть их к жизни, наподобие Фабрицио дель Донго, если бы этот последний действовал как доктор Росс в «Скорой помощи» [91]. Он влюбляется в Жюльетт Бинош… пардон, в Полину де Теюс [92], и они вместе храбро идут навстречу всем опасностям, но вот она тоже заболевает, и Анджело врачует ее, то есть растирает изо всех сил, трет ей ступни, икры, бедра, добирается до живота (надо же, а живот-то теплый, даже горячий!), и она уже обращается к нему на «ты», тогда как он по-прежнему говорит ей «вы», а потом и вовсе возвращает мужу, ибо он человек чести (а может, слегка «гормосессуален», как выражался Кено?).

Итак, нас вовлекают в road-book [93] – эколо– (а иногда и демаго-)…гический роман с множеством неожиданных ходов, с благородной щедростью типа «Возьми все что хочешь!», с отважными и добрыми героями, и все это приправлено ужасами, жестокостью, бесстрашием и пейзажами – почти такими же роскошными, как в глянцевом журнале «Южный берег». Вывод: даже когда «Гусар на крыше» был только книгой, он уже был фильмом. Нет, лично мне милее паскалевский «Король скучает» [94].

Конечно, стоит слегка поскрести эту блестящую оболочку, и нам откроется, что Жионо стремился создать истинного героя романа, каких больше не бывает. Его пацифизм, проповедующий возврат к земле, стоил ему тюремной отсидки после Освобождения, в качестве вдохновителя вишистов. Ну что за дурацкая мысль – публиковать свои сочинения в газете под названием «La Gerbe» [95]! Может быть, поэтому после войны он и придумал своего идеального героя, проходящего через все испытания с завидным хладнокровием, – героя, каким не был сам? Благодаря этому он стал как бы предком современных «гусаров» (Нимье, Деон и Хеденс шлют ему горячий привет). Он проповедует литературу не правую, но правильную, стремясь реабилитировать авантюрный жанр в духе Дюма с его благородными, неустрашимыми героями.

И потом, ну как не растрогаться перед столь замечательной историей несвершившейся любви, очень близкой (странное микробное совпадение!) к «Любви во времена холеры» Гарсиа Маркеса [96]. Самые прекрасные страсти – те, что не сбылись: представьте себе, что Полина решила сбежать от мужа и поселиться где-нибудь в предместье Турина вместе с красавцем Анджело, – разве стоило бы тогда о них говорить? Конечно, нет, да и фильм в этом случае назывался бы иначе – «Отвратительные, грязные и злые» [97].