Тайна инженера Грейвса, стр. 34

Глава 14

Известие о том, что Батейн сотрудничал с Грейвсом, не только удивило Рене, но и обеспокоило его, заставило задуматься. Он вдруг почти физически ощутил, как вокруг него затягивается некая незримая, но несокрушимая петля, приковывающая его к делу Грейвса, не дающая ему свободно действовать и располагать собой. Митчел, Аттенборо, Серлин, Шербье, Лонгвиль, Пьер, Робер, Хирш, Баррис и вот теперь Батейн — все они причастны к этому делу, все заинтересованы в нем так или иначе, все они и помогают и мешают. Их совместные, на первый взгляд, диффузно направленные усилия образовывали некую хитрую равнодействующую, Рене чудилось, она нацеливается, помимо воли каждого участника, чьей-то опытной, жесткой рукой. Чьей? Дяди Майкла, Аттенборо, самого Грейвса?

Наши опасения — все равно что снежный ком: достаточно подтолкнуть его под уклон, как дальше он покатился сам, все время нарастая в объеме. Рене вспомнил «хвост», рыжий Боб Лесли куда-то исчез. Хорошо это или плохо? И с дядей Майклом уже давно не было контактов. Телефон Смита у журналиста был, но использовать его разрешалось только в самом крайнем случае, а до этого еще не дошло. Обычно же детектив сам звонил Хойлу и путем наивного, с точки зрения Рене, но надежного, по уверению Смита, кода, основанного на заранее обусловленных иносказаниях, они легко договаривались и информировали друг друга. Дядя Майкл молчал уже больше недели! Что бы это значило?

Рене так задумался, что появление возле столика молодой прекрасно сложенной женщины застало его врасплох.

— Вы любите одиночество?

— Очень, — суховато ответил Хойл.

— И прекрасно, — безапелляционно заявила женщина, отодвигая стул.

Рене вовсе не собирался флиртовать и пускаться в любовные авантюры, но вежливая ссылка на даму, которая вот-вот должна подойти, нисколько не помогла.

— А я разве не дама? — спросила дева и бесцеремонно уселась за столик. — Меня зовут Анна.

Она была явно навеселе, но не исключено, что больше представлялась пьяненькой, чем была ею на самом деле. Поставив локти на стол, она бесстыдно глядела прямо в глаза Хойла нахальными чуть улыбающимися глазами.

— Вы англичанин?

— Увы, — скорбно вздохнул Рене.

— Это сразу видно. Только англичанин может сидеть как столб, когда все порядочные люди танцуют.

— Простите, разве могут столбы сидеть? Мне всегда казалось, что они стоят.

Анна захохотала, запрокинув голову, демонстрируя белые, как сахар, маленькие зубки и свежую, без единой морщинки шейку.

— Мой скучный, как Тауэр, англичанин шутит. Как вас зовут?

— Меня? — переспросил Хойл, раздумывая, стоит ли говорить ей свое настоящее имя, все зависело от того, кто она и зачем подсела к его столику. И представился: — Меня зовут Рем.

— Рем? Разве это человеческое имя? По-моему, это собачья кличка. По крайней мере, так зовут песика моей подружки. Впрочем, так звали и одного из основателей Рима. Ромул и Рем основали великий город, поездка в который стоит так идиотски дорого, — закончила она грустно.

— Вы изучаете древнюю историю? — вежливо поинтересовался журналист.

— Изучаете! Я бакалавр искусств, окончила Сорбонну. А вы думали, я уличная девка? — эти последние слова она выговорила с каким-то особенным удовольствием.

Рене мягко улыбнулся:

— Знаете, сейчас как-то стерлись грани между людьми. Стандартизация душа нашей эпохи.

Теперь в смехе Анны Рене слышались истеричные нотки.

— У вас острый глаз, — сказала она, переводя дыхание, — верно. Порядочные женщины стараются хоть немного походить на уличных девок доступность распаляет мужчину. А дорогие проститутки изо всех сил стараются играть в порядочность и строгость — это и пикантно и доходно. А вы, — вдруг в упор и без улыбки спросила она, — какую роль играете вы?

— Вот уже несколько лет пытаюсь быть журналистом. — Встретившись взглядом с официанткой, Рене подозвал ее улыбкой и кивком головы.

— Кому это вы строите глазки? — сейчас же воинственно спросила Анна, оборачиваясь.

— Надеюсь, вы выпьете со мной?

— Разумеется. Причем виски. А не вот этой подкрашенной водички, — она кивнула на «Шатонеф дю паи».

Пока Рене просил чистый бокал, Анна бесцеремонно и весьма неодобрительно разглядывала официантку.

— Ее миссия детопроизводство, — заключила она, когда девушка отошла от столика.

— Серьезная миссия.

— А у вас?

— Журналист должен быть всегда убежден в серьезности своей миссии. Как только эта убежденность теряется, нужно менять профессию, — Хойл проговорил это, глядя, правда, не на собеседницу, а на соусницу, стоявшую посредине стола.

— Рыцарь пера и бумаги, — презрительно сказала Анна, — почему вы не приглашаете меня танцевать?

— Не хочу нарушать таинство стриптиза.

Она мельком взглянула через плечо и передернулась.

— Мерзость! Зрелище для сластолюбивых стариков и импотентов.

— Пожалуй, вы слишком категоричны, — Рене поймал ее внимательный пытливый взгляд и опустил глаза. — В стриптизе есть и элементы эстетики.

— Вам мало для этой эстетики спальни? — Анна смотрела через плечо туда, где грустная девушка, подчиняясь ритму танго и словно позабыв об окружающих, сбрасывала с себя одежду.

— Эстетика! Если это эстетика, то почему нет мужского стриптиза?

— А в самом деле, почему? — заинтересовался журналист.

— Потому что равенство полов — блеф, а ваша эстетика только прикрывает скотство. Эллины были в десять раз выше и чище нас. Они любили саму гармонию человеческого тела, а не половую функцию, которая в нем скрыта. Они умели любоваться и мужским, и женским совершенством. С Афродитой соседствовал Арес, с Аполлоном — Артемида. Могущество олицетворял Зевс, а мудрость — Афина. Мы будем пить или нет? — вдруг прервала она себя с досадой.

Рене наполнил ее бокал и с улыбкой поднял свой. Пить Анна умела, впрочем, судя по всему, она умела многое. Теперь она смотрела на него не столько с озорной, сколько с грустной улыбкой.

— Как вы думаете, почему я к вам подсела?

— Любовь с первого взгляда? — предположил Рене.

— Любовь — это миф. Милый пуританин, вы, наверное, мечтаете об энергичной сексуальной партнерше?

Рене вежливо улыбнулся:

— Вы считаете себя энергичной?

— Разумеется. К тому же я независима и свободна как птица.

— Свободна? — Рене покачал головой. — В наше время невозможно быть свободным. На всех нас лежат незримые цепи условий и обязательств.

— Лежат. Только у одних это тяжелые ржавеющие кандалы, а у других нежные шелковые путы.

— Сети, — грустно подсказал Хойл.

— Сети, — согласилась Анна. — Хотите, я оплету вас своими сетями, милый журналист?

— Надолго?

— А если на всю жизнь? — Анна вздохнула и вдруг тихо, совсем тихо спросила: — Вы ведь Рене Жюльен Хойл, я не ошиблась?

У Рене екнуло сердце, но он сумел остаться невозмутимым. Что ж, по крайней мере, и внезапная отлучка Батейна, и нахальство этой девы получили какое-то объяснение.

— Допустим, — медленно проговорил он.

— Я еле опознала вас, все сомневалась. Вам привет от дяди Майкла, Рене. А вести не очень приятные.

Хойл успел овладеть собой и улыбнулся.

— Что ж, скушаю и такие.

— За вами организована крупная охота, поэтому будьте максимально осторожны. В свою гостиницу не возвращайтесь. Ваш друг с машиной?

— Да.

— Попросите его подвезти вас к «Амбассадору», подниметесь в триста шестой номер. Запомнили? «Амбассадор» и триста шесть. Там вас будут ждать друзья. — Наверное, она заметила настороженность, мелькнувшую в глазах журналиста, потому что добавила: — Вы можете позвонить портье и убедиться в этом. — Анна будто стряхнула с себя серьезность и призывно улыбнулась. А как насчет моих сетей, милый пуританин? Пусть не на всю жизнь, а хотя бы на вечер?

Рене понял, что поведение Анны было вовсе не игрой, а естественным проявлением натуры; другое дело, что у нее была и чисто утилитарная задача.