Красные журавли, стр. 11

Миусова окрестили Железным Ником не случайно. Лётному делу он служил преданно, кажется, и вовсе не помышляя о личной карьере, и даже со своеобразным рыцарством, в котором иногда угадывалась известная театральность. Однажды на КП, где за столом руководителя полётов восседал Миусов, появился некий достаточно высокопоставленный генерал, раздражённый каким-то беспорядком на стоянке самолётов, и хотя и в сдержанном, но все-таки повышенном тоне принялся выговаривать Миусову за это. Не поворачивая головы, лишь на секунду скосив глаза и не выпуская из правой руки микрофона, Миусов в своей обычной ленивой манере обронил:

— Товарищ генерал, вы мешаете мне работать, — он гнусавил заметнее обычного, и только это обстоятельство и выдавало его волнение.

Генерал на мгновение онемел. Свидетели этого разговора очень выпукло и в чисто авиационном стиле характеризовали потом этот драматический момент фразой: «Глаза у генерала стали квадратными!» Налившись кровью, генерал вспыхнул и, уже не сдерживая своего командирского голоса, в весьма красочных фразах принялся «чистить» и «регулировать» нарушившего субординацию офицера. Генерал был новым человеком в округе и плохо знал Железного Ника. Сохраняя каменную неподвижность лица и по-прежнему не поворачивая к начальству головы, Миусов выжал тангенту микрофона и гнусаво-хладнокровно скомандовал самолёту, который, заходя на посадку, только что доложил о проходе дальнего привода:

— Двести семнадцатый, посадку запрещаю, на второй круг.

После лёгкой заминки — все шло в норме и уж очень неожиданной была команда — пилот ответил:

— Двести семнадцатый понял, ухожу на второй круг.

— Поняли правильно.

Аккуратно положив микрофон на стол, Миусов встал по стойке «смирно» и негромко, невыразительно, без всякой тени эмоций сказал:

— Товарищ генерал, на связи восемь самолётов, три на посадочном манёвре. Садитесь и руководите полётами. Или, я убедительно прошу вас, не мешайте работать мне.

Генерал онемел вторично. Он был многоопытным человеком и хорошим специалистом, он отлично представлял, какое это сложное дело — руководство полётами, тем более что летали в облаках, — и как трудно, практически невозможно вот так, с ходу включиться в эту тонкую хитроумную работу. Знал он и ту практически безграничную власть над полётами, которой располагал человек со скромной повязкой, украшенной буквами РП на рукаве, и меру тяжкой ответственности, которую этот человек незримо нёс на своих плечах. И, секунду помедлив, генерал резко повернулся и, печатая шаг, в мёртвой тишине, нарушаемой лишь динамиком громкоговорящей связи, покинул КП.

В конце лётного дня генерал присутствовал на разборе полётов. Кое-кто, кто с сожалением, а кто и со злорадством ждал громов небесных, которые должны были обрушиться на Железного Ника за «непочитание родителей», но ничего такого не произошло. Генерал, ни словом не обмолвившись о происшествии на КП, устроил жестокую трёпку командиру батальона и инженеру полка за беспорядки на стоянке и вскользь, будто нехотя, отметил чёткое руководство полётами подполковником Миусовым. Полковое начальство сразу воспрянуло духом, а командир полка и в особенности замполит долго и слёзно убеждали Миусова воспользоваться случаем и, пока не поздно, извиниться перед начальством. Миусов в конце концов согласился. В благоприятный момент его буквально подтолкнули к генералу. Глядя несколько в сторону, Миусов в обычной своей манере проговорил:

— Товарищ генерал, прошу прощения, если я был излишне резок с вами, — и набычившись, с заметно усилившейся гнусавинкой добавил: — Но это диктовалось необходимостью!

Приподняв брови, генерал некоторое время хмуро разглядывал ладную, подтянутую фигуру вытянувшегося перед ним офицера, его суровое лицо с рублеными, но правильными, почти классическими чертами. Странно, это лицо вовсе не казалось красивым в расхожем смысле этого слова и вряд ли привлекало внимание женщин… И неожиданно расхохотался:

— Молодец!

Генерал долго тискал руку Миусова, похлопывал его по спине и повторял:

— Давно меня так не чистили. Молодец! Так и надо!

Интересно, что Миусов вовсе не выглядел смущённым и растроганным, он воспринимал слова генерала как должное и лишь чуточку улыбался уголками жёсткого рта. Вот он какой был — Железный Ник!

Гирин был свидетелем и этой сцены, и сцены на КП. И в его отношении к суровому, педантичному подполковнику произошёл резкий и окончательный перелом.