Дальняя дорога, стр. 28
Лорка воспользовался паузой и наконец-то задал вопрос, который давно жёг ему язык:
— Тимур реанимирован в вашей клинике?
— Да, — не сразу ответил Неговский.
— И потерял память?
— Полная, абсолютная амнезия. — Неговский исподлобья сочувственно поглядывал на Лорку. — Вашего друга случайно подобрал исследовательский батиход на шельфе Гавайских островов. Его подобрали слишком поздно: восстановить дыхание и работу сердца удалось, но кора головного мозга успела умереть. К счастью, на подводном корабле находился представитель нашей клиники. Он знал, что комплекс юнизации позволяет в принципе восстанавливать нервные клетки даже после их фактической смерти, и настоял на срочной транспортировке утонувшего сюда, в Приморск. Тут и приняли решение об экспериментальном юнилечении пострадавшего, а также о том, чтобы сохранить все в тайне до тех пор, пока не выяснятся результаты этого лечения. К сожалению, они не радуют.
— Но если лечение было начато, — не совсем уверенно предположил Лорка, — значит, кто-то надеялся и на лучший исход?
Неговский удивлённо взглянул на него.
— Как это кто? Разумеется, Латышев. Если бы не надеялся, он бы никогда не взялся за лечение вашего друга. Он и сейчас надеется, но на что надеется — не говорит.
Опершись рукой о край стола, Лорка поднялся на ноги.
— Я должен увидеть Латышева, — проговорил он, высказывая скорее решение, чем просьбу.
— Разумеется, — поддержал его Неговский, — он охотно поговорит с вами.
Лорка в сомнении качнул головой.
— Не уверен. — И коротко рассказал врачу о своих затруднениях.
Неговский поморщился.
— Скорее всего профессор просто не разобрался, в чем дело. Не судите его строго. Он своенравен, даже капризен, но очень честен и справедлив. А проблема юнизации так популярна, что его нет-нет да и тревожат по пустякам.
Неговский оказался прав. Латышев принял Лорку в своём просторном кабинете буквально через минуту. Латышев долго молчал, иногда взглядывая на посетителя, сидевшего за столом напротив него. У профессора была ещё крепкая фигура, львиное лицо и утомлённые глаза. Большие старческие руки тяжело лежали на столе.
— Вы друг Тимура Корсакова? — спросил он наконец.
— Да.
— Близкий друг?
— Близкий.
Латышев провёл ладонью по щекам, точно пытался разгладить свои морщины.
— И вы явились сюда, чтобы узнать, можно ли вернуть ему прежнюю жизнь?
— Не только узнать, но и сделать все возможное для этого.
В утомлённых, бесцветных глазах Латышева мелькнула насмешка.
— А по-вашему, что нужно сделать?
— Не знаю. Впрочем, мне известен рибонуклеид, который довольно эффективно стимулирует подсознательную память.
Латышев взглянул на него с некоторым интересом.
— Рибонуклеид Ревского?
— Он уже известен вам? — не скрыл удивления Лорка.
— Вся мировая информация, касающаяся мозга и его функций, в частности и памяти, поступает в нашу клинику по каналу, параллельному с главным компьютерным. — Профессор пожевал губами. — Конечно, когда мы предпримем очередную попытку разбудить память Тимура Корсакова, он получит ударную дозу нейростимуляторов. Возможно, в составе препарата будет и рибонуклеид Ревского. Но этого мало. Мало! — Латышев внимательно взглянул на Лорку, потом прикрыл глаза густыми седыми бровями и спросил: — Тимур любил свою жену? Я имею в виду настоящую любовь. Как близкий друг, вы должны знать об этом.
Лорка не отвечал, удивлённо глядя на старого профессора.
— Я спрашиваю не из праздного любопытства. — В голосе Латышева послышалось раздражение.
— Думаю, что любил.
— Думаете?
— Уверен.
Старый профессор секунду пристально смотрел на Лорку, потом отвёл взгляд, пожевал губами и ворчливо спросил:
— Вам говорили, что мои методы вызывают полную амнезию?
— Говорили.
— Чепуха, — сказал старик сердито, — не верьте этому. — И пояснил удивлённому Лорке: — Это верно лишь в отношении сознательной памяти, а мозг неизмеримо глубже этой верхней надстройки. Если бы амнезия была тотальной, разрушилась бы не только сознательная, но и подсознательная, родовая память. Исчезли бы все инстинкты и безусловные рефлексы. Остановилось бы дыхание, замерло сердце, прекратился обмен веществ. Люди умирали бы в ходе самой юнизации. Но они живут! Я уверен, — Латышев костяшками пальцев сердито постучал по своему высоченному лбу, — прошлое крепко хранится в их головах и после юнизации, но оно спит! Спит летаргическим сном, а я, старый, не знаю, как разбудить его.
Латышев пошевелил губами и, глядя в сторону, продолжил:
— Есть одно чувство, глубокое, как сама жизнь. Любовь. Я не верю, что настоящую любовь может стереть клиническая амнезия. Раньше остановится сердце, а потом уже умрёт любовь.
Латышев замолчал. Лорка сидел тихонько, боясь потревожить его мысли. А старик потёр ладонью лоб и продолжал уже другим тоном, в котором не было ни ворчливости, ни скрытой боли, зато слышались менторские нотки:
— Любовь, как я мыслю, и есть та самая ниточка, которая может из бодрствующего подсознания привести в спящий разум. И разбудить его.
Он вдруг оборвал себя, в упор взглянул на Лорку и предложил:
— Вот если вы уверены, что Тимур Корсаков искренне и глубоко любил свою жену, можно рискнуть и устроить им встречу.
— А в чем риск?
Латышев объяснил это толково, подробно, обстоятельно. И пока он объяснял, сочувственно и в то же время чуточку ехидно поглядывал на Лорку. Федор внутренне поёживался — для любящего сердца риск был страшным.
Глава 13
Валентина пришла запыхавшись, щеки её зарумянились от быстрой ходьбы, волосы растрепались.
— Что случилось, Федор? — напряжённо улыбаясь, спросила она. — Почему от Тима нет вестей?
Лорка улыбнулся ей в ответ.
— Сейчас объясню. Сядем, Валя. Так будет удобнее.
Беседка была скрыта в густой зелени. Лорка, придерживая за локоть, бережно усадил Валентину на диван.
— Валентина, — сказал он без паузы, — об этом вы должны были узнать раньше. Но все так перепуталось.
Он умолк, потому что Валентина стала бледнеть.
— Он жив? — шёпотом спросила она. Бледность Валентины приобрела меловой оттенок, по глазам её Федор понял — она вот-вот потеряет сознание.
— Успокойтесь, — он сел рядом и взял её за руку, — жив.
Руки её были влажными и вялыми. С заметным усилием она овладела собой.
— Жив? — недоверчиво переспросила она.
— Жив, — подтвердил Лорка, — вы сегодня сможете его увидеть.
Кровь медленно приливала к её щекам, мелкие капельки пота высыпали на верхней губе, глаза переполнились слезами.
— Зачем же вы так? — с укором сказала она.
Тут наконец слезы хлынули из её глаз.
Лорка молчал. С нелёгким сердцем он думал о том, что главное объяснение с Валентиной ещё впереди. Вот он сказал ей, что Тим жив. И это правда, но не вся правда.
Лорка глубоко задумался и перестал контролировать себя. Лицо его отяжелело.
— Тим тяжело болен, Валентина, — начал он издалека.
Она перебила с вновь вспыхнувшей тревогой:
— Он может умереть?
— Нет!
— Он изувечен…
— Нет, уверяю вас.
— Да что же с ним такое? — с сердцем спросила она.
— У него амнезия. — Лорка, решившись наконец открыть ей истину, сказал это, будто прыгнул в воду холодную.
— Что? — Она не поняла, а поэтому испугалась.
— Амнезия, — пояснил Лорка, — полная потеря памяти.
— Да-да, знаю, — быстро сказала она. — А это страшно?
Наморщив лоб, Валентина насторожённо вглядывалась в лицо Лорки. Она не столько вникала в смысл его слов, сколько вслушивалась в интонацию его голоса, старалась догадаться, чем все это грозит её Тиму. В эти мгновения она была почти ясновидящей, бесполезно пытаться скрыть от неё правду или смягчить её.
— Страшно, Валя.
Она отвела глаза, задумалась, потом спросила быстро:
— Он и меня забыл? И Ниночку?