Не было бы счастья, стр. 23
Через десять минут Ирина Федоровна вернулась и застала Женю в той же позе — скрюченной на диване и неистово трущей мокрые глаза.
— Откуда в тебе столько сырости? — поразилась бабушка. — И главное, по какому такому поводу?
— Это нервное, — объяснила Женя, — без повода, то есть.
— А… Ты опять что ли себя жалеешь? Ну-ну, дело интересное, — и добавила довольно: — Эта-та фря уехала…
— Кто?
— Ну, невеста настоящая, я же тебе говорила, пришла сразу после тебя и, по-моему, конкретно запудрила мозги моей дочери.
Женя хихикнула. Бабушкина манера выражаться забавляла ее безмерно, хотя и бесила в той же степени, когда старушка заговаривала о Женькиных проблемах так, словно они яйца выеденного не стоили.
— Она вам не нравится? — полюбопытствовала Женя насчет невесты.
— Да я ее в первый раз вижу! Как и все наши! Ей, видать, Илюху никак не удалось уломать, вот одна самостоятельно приперлась.
— Стойте-ка, это такая высокая, в кожаной юбке, с ногами?
— Ну есть у нее ноги, — настороженно согласилась бабушка, — а насчет юбки не знаю, очень сомнительно, что это можно юбкой считать. Так, видимость.
— Я ее в аэропорту видела, — заявила Женька, довольная тем, что удалось разговор со своей персоны перевести на персону совсем незнакомую, — они там с Ильей спорили.
Ей внезапно стало жарко, будто она голову сунула в горячую русскую печь.
С Ильей. Боже мой, с каким Ильей, это же тот полудурок, что орал на нее несколько часов назад, обвиняя во всех смертных грехах. Она совсем забыла, что он существует на свете, да еще и имеет наглость проживать в этом доме. О господи, господи, в доме, где она собралась остаться. Зализать раны. Отогреться слегка у чужого счастья.
Фигушечки на рогушечки, сказал бы, наверное, мальчик Данила Ильич.
Как же все это глупо!.. Глупо, глупо!
Она взглянула на Ирину Федоровну с тоскливым отчаянием.
— Вы извините меня, пожалуйста, — быстро залопотала Женька, — но мне все же надо ехать. Домой, понимаете? Мне надо! Я тут остаться не могу!
Бабушка внезапно развеселилась.
— Тебя невеста что ли так напугала? Так они вроде пока тут жить не собираются! Да если бы и жили, тебе-то что за горе?
— Невеста ни при чем!
— А кто при чем? — сощурилась бабушка.
Ну да, так и надо было сказать — ваш внук. Вот кто. Прямо и откровенно. Именно он виноват во всей этой истории, и никто больше. И только из-за него Женя не может остаться в этом доме, где так замечательно у распахнутых окон пахнет хвоей и уютно поскрипывает старая лестница.
Чтоб его черти задрали, этого самого внука!
Его слова всплыли в голове, будто непотопляемая лодка, нашпигованная боеприпасами. И кто-то начал стрелять, прямо Женьке в лицо: «У вас хорошо получается давить на жалость! Но даже не вздумайте изводить моих родственников своими дурацкими воплями! Не смейте играть на их добрых чувствах!»
Наверное, он пытался заступиться за семью. Даже не наверное, а точно. Только почему при этом надо было оскорблять человека?
Теперь ясно, что этому человеку в его доме оставаться никак нельзя.
А Женька уж было расслабилась. Так приятно было ощущать чью-то заботу, слушать чье-то ворчание, за которым скрывалась тревога и желание хоть немного взбодрить. Женя могла сколько угодно прикидываться перед собой, что ее это не волнует и не трогает. Но ее и волновало, и трогало, и хотелось, чтобы так было всегда. Чтобы постоянно был рядом кто-то, кому есть дело до ее опухшей лодыжки, ее слез, ее воспоминаний, ее усталости.
Ирине Федоровне вот было дело.
А Женька вынуждена ее расстраивать, спорить с ней и демонстрировать решимость, которой она вовсе не испытывала.
— Пойдем-ка, голубушка, в ванную, — пропела бабушка, — давно уж пора.
— Ну я, правда, не могу, — простонала Женя.
— Можешь, можешь. И хватит уже этих реверансов. Я тебе еще раз повторяю, здесь ты никому не помешаешь, и тебе никто мешать не будет. Возражения не принимаются. Я в таком состоянии тебя в твою дыру не отпущу!
— А… а что скажет… мм… хозяин дома?
От неловкости на секунду даже уши заложило, и Женька не сразу поняла, что Ирина Федоровна от души хохочет над ее вопросом.
— Хозяин дома? Хозяин дома? — гоготала она, похлопывая себя по бокам. — Мы тут все за хозяев, милая ты моя!
Ирина Федоровна утерла веселые слезы, блестящие в морщинках возле глаз, и спокойно уже произнесла:
— Ты, конечно, об Илье волнуешься, да? Ну уж не снасильничает он тебя, ей-богу! Не дикарь! И потом, он дома редко бывает, все в поездках да в офисе. Пойдем, ну! Хозяин дома!
— Ирина Федоровна, да мне неудобно!
— Неудобно на потолке спать, — отмахнулась бабушка, — одеяло падает!
Глава 8
Лифт вежливо тренькнул, сообщая о прибытии, и Кочетков, терпеливо позевывая, ждал, пока народ рассосется.
— Илья Михайлович, погодите минуточку.
Из-за стеклянной стойки ресепшен выглядывала молоденькая девочка, беленькая, аккуратненькая и очень смущенная.
Кажется, Илья однажды отдал ей букет цветов, предназначавшийся совсем другой даме. Дама повела себя непозволительно, закатила скандал чуть не у дверей компании, хотя Кочетков велел ждать его в ресторане, а потом еще порывалась дать ему пощечину. Да-с, случались с ним такие проколы. Он-то полагал, что девушки «для баловства» сами все понимают, а они замуж хотели или, по крайней мере, на полное содержание. Их Илья Михалыч очень в этом отношении устраивал. Вот и начиналось. Тогда он стал очень честен. Илья начинал свидание с рассказа о себе, и монолог его длился минуты две. Абсолютно искренний монолог о своих желаниях и возможностях, этакий устный контракт с обычным перечислением условий, прав и обязательств. Говорить правду легко, особенно, когда тебе плевать, как к этому отнесутся. После его откровений многие сбегали моментально, обзывая его «подонком», «скотиной бесчувственной» и даже «канцелярской крысой». А другие также цинично усмехались в ответ.
И оставались вполне довольны «подонком» и «скотиной».
Девочка за стойкой все смотрела на него. Может, после того букета ждала продолжения?
— Вас Катерина Борисовна ищет, звонила вот…
— Да я только что оттуда, — удивился Илья, — что, шефу чего-нибудь надо? Забыл что ли чего?
— Я не знаю. Она не сказала. Вы позвоните отсюда, спросите у нее сами.
Илья раздраженно шагнул за стеклянную стойку ресепшен. Девочка заполошенно оглянулась, места для двоих тут явно не хватало. Она вскочила со стула и стала бочком пробираться мимо Ильи, как бы случайно задевая его юным, крепким бюстом. Он устало вздохнул и попятился. Вот только служебной интрижки ему не хватало!
Илья вдруг пришел в сильное раздражение, и снова навалилось все разом: и лето, в которое некогда окунуться, и дом, в котором некогда жить, но где ждут и огорченно вздыхают каждый раз, когда он не является к ужину, а то и на ночь не приходит.
Яростно стуча по клавишам, он набрал приемную шефа. Блин, почему этой белокурой прелестнице не пришло в голову позвонить самой, к чему эти танцы вокруг ресепшен?! Какого черта?! Он адвокат или где? В кабинете до сих пор дрелят, собственная секретарша отправилась в отпуск, девочка вот вместо того, чтобы работой своей заниматься, глазки строит! Что за жизнь такая пошла?!
Он все ворчал и ворчал, слушая длинные гудки на том конце провода. Наконец, Катерина соизволила подойти.
— Это Кочетков, — сообщил Илья злобно, — вы меня зачем искали?
— Ой, Илья Михалыч, вам тут Трошина звонила уже два раза, говорит, что-то срочное.
Трошина была фамилия Риты, и Илья аж вспотел от злости, моментально вспомнив события в аэропорту. Ну почему всем от него чего-то надо?! И всем срочно!
— Вы записываете? — тарахтела между тем Катерина.
— Что?
— Ее мобильный. Она сказала, что у вас есть номер, но на всякий случай…
— Спасибо, Катя, спасибо, — сказал Илья и повесил трубку.