Дежа вю, стр. 22

— Морозов? Это хто ж такой? — призадумалась бабка, открывшая Тине дверь. — Да ты проходь, проходь, милая.

Она прошла, оглядывая исподлобья квартиру, которая должна была стать ее семейным гнездышком. Типичное жилище одинокой пенсионерки — краны капают, обои еле держатся, повсюду вязаные финтифлюшки: салфеточки, прихваточки, весьма странного вида игрушки, то ли зайцы, то ли слоны, на кухне — колченогая табуретка в единственном экземпляре и запах лекарств.

Вот тебе и гнездышко.

— Так, Морозов-то, это ж сосед наш! Он поперву тут квартиру снимал, а потом купил, а потом мы сюда въехали, — вспомнила старушка и, внезапно решив проявить бдительность, взглянула на Тину строго: — А он тебе зачем?

— По личному вопросу, — в тон ответила та. — Как это вы въехали в его квартиру, а?

— Ну, он же только первый взнос внес, а потом перестал платить, вот квартира снова государству и отошла, а мы…

Тина поморщилась, досадуя, что задала какой-то совершенно никчемный вопрос, и быстро придумала другой:

— А куда он переехал, знаете?

— Да не говорил он, дочка, — пожала плечами хозяйка, — и лет-то много прошло, у него, поди, адрес не раз менялся!

— А что, он давно здесь не живет? — уточнила Тина просто так, чтобы отвлечься и не разглядывать пристально чужие стены, которые когда-то могли стать своими.

Или не могли?! Судьба — она все-таки одна или много разных? Вот самое время думать об этом! Когда все так нелепо, странно, даже страшно, и хочется немедленно оказаться дома, в ванной, и чтобы за дверью топали Сашка с Ксюшкой, а на бортике сидел Ефимыч в обнимку с подносом и горестно вздыхал, глядя как Тина руками таскает огромные куски мяса. Чтобы телефон трезвонил, и домашний, и сотовый, и, как обычно, она нужна была всем сразу. И в зеркале проступала синим под глазами усталость.

Как всегда. Ничего другого не было и не будет.

— …так что, считай, уж больше десяти лет прошло, это точно!

Тина кивнула. На самом деле больше. Значит, Морозов переехал почти сразу?

— …ни дня он тут не жил, даже вещи не перевез, — бабка вдруг быстро перекрестилась и сжала Тине запястье. — Тут ведь дело-то, дочка, страшное приключилось, Морозова этого ну до слез жалко!

— А что такое? — без интереса спросила Тина, думая, как теперь этого, блин, Морозова искать.

— Невеста у него погибла, да прямо перед свадьбой! — выпалила старуха вроде как жалостливо, но сияла при этом чище медного таза. Вероятно, не каждый день попадались слушатели, которых интересовала страшная и печальная судьба незнакомца.

Впрочем, Тина тоже была не из их числа. Какое ей дело до событий десятилетней давности?! Даже если речь идет о Морозове! Вернее, нет — тем более, что речь идет о Морозове! Или опять не так…

…Невеста у него, значит, погибла? Одну он предал, вторая погибла, не стоит ли парню задуматься?

Тина ужаснулась собственным мыслям и, чтобы переключиться, стала слушать бабушку внимательней. Однако сосредоточиться на рассказе не удалось, и Тина все думала: «Как он мог, как он мог, как он мог?!»

— А вы не помните, в каком точно году это было? — спросила она, решив доконать саму себя окончательно.

Мысленно гадала, на сколько его хватило: год, два? Или вторая невеста появилась сразу? Или она была не вторая, а Тина, соответственно, не первая, и он обыкновенный бабник, хотя тринадцать лет назад ей казался необыкновенным. И вовсе уж не бабником!

Не буду больше вспоминать, очень твердо сказала она себе.

— А перестройка-то у нас в котором году была? — между тем высчитывала бабушка. — Вот тогда и случилась у парнишки беда.

Тина от удивления присвистнула.

— Вы, бабушка, ничего не путаете?

Старушка оскорбленно подпрыгнула на табуретке, отчего та едва не рассыпалась.

— Ничего, милая, я не путаю! Все прекрасно помню! Ой! — Она вдруг принялась совершенно по-девчоночьи грызть дужку очков. — Ой, а ведь… Да, путаю немножко…

— Немножко?

— Немножечко, — смутилась окончательно бабка. — Не перестройка то была, а этот… как его… путч в тысяча девятьсот…

— Девяносто первом, — машинально подсказала Тина.

Снова этот проклятый год! Кто-то лежит в могиле с этой датой, кто-то накануне свадьбы в этом году погиб…

— Бабушка, — чужим голосом позвала Тина и подняла на хозяйку безумный взгляд, затуманенный страшной догадкой, — а время года какое было, а?

— Когда?

— Ну… когда невеста умерла.

— Тьфу ты! Я же тебе рассказывала! На майские праздники. Кататься они поехали…

Тина, чувствуя, как стремительно охватывает душу липкий ужас, спросила, кто это — они.

— Да жених с невестой, — сердито откликнулась бабушка, — Морозов, которого ты ищешь-то, и девчушка его. Говорят, она совсем молоденькая была, лет семнадцать.

— Почти девятнадцать, — поправила Тина, — просто я худая была очень и роста маленького, вот и думали, что старшеклассница.

— Как это «я»?! — не поняла бабушка. — Ты что ли тоже там была?

Нет, хотелось завопить ей что есть мочи. Ее там не было! Но в этом ее пытаются убедить.

Кто и зачем?!

Надо подумать, сосредоточиться и подумать очень серьезно. Она не могла умереть в девяносто первом году накануне собственной свадьбы. Конечно, в определенном смысле, она на самом деле умерла тогда. Но об этом известно только ей. Она себе памятник не ставила и могилы не рыла. Это сделал кто-то другой. Кто и зачем?!

— Эй, милая, на-ка водички попей, совсем ты что-то бледная.

— Спасибо.

Она отдышалась слегка, сфокусировала взгляд на хозяйке.

— Бабушка, расскажите еще раз, что тогда произошло?

Старушка захихикала:

— Я гляжу, у тебя склероз почище моего! Только что ведь все тебе доложила! А где твой Морозов живет, не знаю…

— Он не мой, — немедленно отреагировала Тина.

— Да уж, понятно! Мне Авдотья Семеновна еще тогда говорила, не женится он, Морозов-то! Авдотья Семеновна — человек знающий, к ней погадать из Новосибирска едут, понимаешь?

— Цыганка, что ли? — зачем-то поинтересовалась Тина.

— Сама ты цыганка, — обиделась за соседку бабушка, — потомственная колдунья просто, наша, сибирская.