Райское место, стр. 92

– Все договоры подписывай сам, потом как-нибудь уладим это Дело, – ответил я. – А на обложке пусть стоит «Делберт Энсон». Понимаешь…

– Заткнись.

Ларри О'Доннел и Паула Энсон, вместе взятые, не смогли бы добиться такого эффекта одним словом.

– Ты бестолковый мальчишка, Уолт, – продолжал Терри. – И я ограничиваюсь этим определением только потому, что понимаю: ты приписывал авторство ребе, а потом Риденсу из каких-то добрых побуждений. Надеюсь когда-нибудь узнать их. А пока запомни: денег, которые «Сигнет букс» дает за эту книгу, хватит, чтобы оплатить пребывание Делберта в клинике в ближайшие десять лет. Но я дал бы втрое больше, лишь бы знать, что этот парнишка напишет что-нибудь еще. Скажи, почему это случилось с ним? Почему он лежит полумертвым бревном, когда идиоты вроде тебя бегают на своих ногах и мелют всякую ерунду?

Я смотрел в окно и видел моухейское поле, согнутую спину Делберта, блеск внезапно вскинутых глаз и сияющую улыбку. Видел его ссутуленные плечи в танцзале – и то, как он распрямился, кидаясь на выручку Айрис. Видел струйку крови, стекающую с прокушенной губы мальчика, стиснутые в бессильной ярости кулаки – и драку с моухейцами ради спасения незнакомой женщины. Летящее на ступеньки каменное корыто со мхом. И «браунинг» – но в руке у Делберта, а не у Ларри. «Уолт, теперь ты!» – а сам лицом к лицу с озверевшими монстрами… «Ты умер из-за дружбы, Уолт», – однажды сказал мне О'Доннел. Вот и с Делбертом случилось то же самое. Потому что он, как и я, принадлежал к числу идиотов, которые умирают за своих друзей и только потом понимают, что произошло.

Но разве это объяснишь в двух словах?

– Потому что он везучий, – ответил я. —т Иначе лежал бы сейчас не в палате, а рядом с Джейком.

Терри возмущенно фыркнул, но я не дал ему возможности еще раз обругать меня. Повесил трубку и вернулся к работе над книгой, которую вы сейчас держите в руках.

ЭПИЛОГ

Вы видели отпечаток грязной обуви на последней странице моего романа. Если, конечно, издатель не дал указание его убрать. Я просил Терри настоять на том, чтобы след сохранили, хотя бы его контуры, можно ведь отпечатать их серым цветом, но знаю: он ни за что не станет ссориться с издателем из-за такой мелочи. Может, и правильно. Такое один раз позволь – скоро все авторы начнут марать страницы грязью, пролитым кофе, пятнами от селедки и варенья. А некоторые потребуют, чтобы эти пятна во всем тираже были точно такого же происхождения, как на рукописи. И если фамилии этих придир будут звучать похоже на Клэнси, Оутс или Роулинг, редакторам, как ни крути, придется согласиться. А дальше что, представляете? Да издательства только на закупках варенья разорятся подчистую!

Но если отпечатка и нет, знайте: на беловом варианте рукописи он был. Рифленый отпечаток подошвы мужского мокасина размера девять с половиной. Моего собственного. Я обул эти мокасины, отправляясь к Терри с рукописью в конце ноября. Еще на мне были джинсы и темно-зеленый свитер. А Терри, естественно, был в костюме от «Брукс бразерс». Он же деловой человек, не какой-нибудь писака-выдумщик.

Я положил рукопись на его стол и, прихватывая края листов, словно собирался их перетасовать, объяснял, о чем там идет речь и как я все это выдумывал. Просто взбрело в голову, без связи с реальностью. Фантазия, ничего больше. Не знаю, будет ли книга успешной. Ничего не знаю, Терри, это твое дело знать. Вот посмотри, как я закончил историю.

Я вытащил последний лист из-под стопки, когда у меня в кармане затренькал мобильник (забывать его дома я отучился раз и навсегда). Пришлось извиниться. А через восемь секунд лист, который я держал в левой руке, полетел на пол, и я запрыгал по комнате как сумасшедший, так, что массивный стол Терри трясся. Или мне это казалось. Плевать. Пусть бы все здание развалилось, я на руинах бы плясал от счастья.

И раз уж единственным воспоминанием о той прекрасной минуте остался след моего мокасина на листе моей же рукописи, я хочу, чтобы он был сохранен. Сделайте одолжение: если его нет, возьмите карандаш и нарисуйте. А я взамен подтвержу вашу догадку.

Ну да, конечно. Вы снова правильно угадали. В кабинете у Терри я услышал из трубки голос женщины. Медсестры. «Мистер Хиллбери? – уточнила она. – Это из клиники Греймана. Делберт Энсон пришел в себя десять минут назад. Он говорит связно и очень хочет вас видеть».

А на второй день рождественских праздников мы с Делбертом медленно шли по аллее кладбища на северной окраине Глендейла note 7. Я подстраивался под его еще осторожный шаг, а он все время оглядывал себя: это был его первый выход из больницы и первый раз в жизни, когда он вырядился в совершенно новую одежду.

– В таком виде можешь сниматься для журнала мод, – сказал я. – Пара снимков плюс еще один гонорар от издателя – вот и заработаешь свой первый миллион.

Мальчик смущенно улыбнулся. У него по-прежнему была восхитительная улыбка. Потрясающие глаза. И великолепные рассказы, хотя это признать писателю тяжелее.

– Могила Джейка в следующей аллее. Делберт кивнул.

Камень, выше стандартных плит, был виден издали. А когда мы остановились перед ним, я получил от Делберта еще одну улыбку. Самую благодарную из всех, хотя особо благодарить не стоило: мне самому нравилась эта фраза:

«Только хорошие люди умирают молодыми в Монтане».

Но то, что мы остались живы, еще не делает нас плохими, правда?

Делберт положил на могилу цветы, что-то прошептал и погладил камень, а я вдруг вспомнил наш давний спор.

– Дэл, – вполголоса окликнул мальчика. – Помнишь, я говорил тебе, что могу с первого взгляда определить, какие передо мной люди?

– Помню, – кивнул Делберт.

– Это было вранье.

– Я знаю. Просто мы все думаем, что…

Он осекся на полуслове. Прикусил губу, рука скользнула в карман, и я увидел шариковую ручку, обернутую листком бумаги из школьной тетрадки. Делберт разгладил лист, глядя мимо меня, чуть заметно шевеля губами.

Великая Идея?! У него тоже? Нет, не может быть!

– Делберт…

– Подожди!

Единственным местом, куда можно было примостить листок, был камень, и Делберт сделал это, не задумываясь. Согнувшись в неудобной позе, записывал какие-то свои выдумки на могильном камне Джейка, – и это была идеальная панихида по моему лучшему другу. И неопровержимое доказательство того, что жизнь продолжается. Вечно и неизменно.

А она в самом деле продолжалась во всех направлениях. Даже в том, о котором я никогда больше не хотел слышать. Но господь, как редактор, редко считается с желаниями писателя.

Делберт наконец оторвался от записей, огляделся по сторонам, словно только что осознал, где находится, и улыбнулся.

– А знаешь, Уолт, – сказал он, – здесь райское место.