Свет в заброшенном доме, стр. 16

– Нету?

– Может, она в столовой, – с надеждой сказал Карабай. – Твоих малышей тоже не видать.

За суюнчи я решил зайти к Марии Павловне после ужина.

– Послушай, Многодетный, – положил руку мне на плечо Самовар, – можно у тебя спросить?

– Спрашивай.

– Честно ответишь?

– Честно.

– Кем вам приходится Мария Павловна?

– Никем.

– А ребята говорят, что она приходится вам родной тётей.

– Неправда!

– Тогда ты мне вот что скажи, Многодетный: почему Мария Павловна так любит вас? Всем новеньким новую одежду дают через три месяца, а вы получили в тот же день, как поступили. И подушки у вас новенькие, и одеяла, и матрацы… Можно ещё один вопрос?

– Можно.

– Разве не правда, что Мария Павловна записала на свою фамилию твою сестрёнку Рабию и братца-стихотворца Амана?

– Неправда!

– Но ведь все так говорят.

– Ну и что, что говорят? Всё равно неправда. Просто тётя Русская любит моих младшеньких. Когда она была у нас, взяла их на колени и заплакала. Ещё пообещала дедушке Парпи, что будет нам как родная мать, пока отец не вернётся с войны… Вместо этих пустых вопросов, Самоварджан, ты вот что объясни. Ты хорошо знаешь Марию Павловну?

– А то нет?

– Скажи мне напрямик, кто она по национальности: русская, татарка или узбечка?

– А ты не знаешь? – удивился Самовар.

– В том-то и дело, что не знаю.

По словам Самоварджана, тётя Русская и сама воспитывалась в детдоме. То ли в двадцатом, то ли в двадцать пятом – Самовар и сам не помнил точно – басмачи вырезали её родителей.

– Было тогда Марии Павловне четыре годика, – продолжал Самоварджан. – Один командир-узбек удочерил её, привёз к себе. Но однажды на кишлак налетели басмачи, сунули жену красного командира в мешок, перекинули через седло и ускакали. Командир со своим отрядом кинулся в погоню, но сам попал в засаду и погиб. Добрые люди пожалели малолеток, отвезли родного сына командира и Марию Павловну в сиротский дом в Коканде. Здесь были узбекские мальчики и девочки. Постепенно Мария Павловна превратилась в узбечку. Потом, понимаешь, когда они с сыном того красного командира выросли, они поженились и приехали в этот район учителями.

– А где её муж?

– Погиб на фронте.

– Можно я задам ещё один вопрос?

– Конечно, можно.

– Скажи, а почему тётю Русскую вы прозвали Марайимом-богатырём?

– Что делать, ничего лучшего не могли придумать.

– А она не обижается?

– А чего ей обижаться, ведь у нас все с прозвищами. Учительницу родного языка зовут Значит так, воспитательницу нашу – Ойумереть, главную повариху – Касатик, тебя – Многодетным, меня – Самоваром… Ты видал, как Мария Павловна дрова колет?

– Нет.

– А как мешками зерно таскает?

– Нет.

– А как несла с рынка барашка на плечах?

– Нет.

– Значит, ты ничего в жизни не видал, Многодетный. Однажды мы сказали Марии Павловне, как её прозвали – она так хохотала, что из глаз полились слёзы. Потом говорит: «Ладно, если вам нравится так меня называть, пожалуйста, называйте, я не обижаюсь, но если вы будете плохо учиться и плохо вести себя, тогда пеняйте на себя».

Короче говоря, в этот памятный день, когда я получил свою первую пятёрку по родному языку, мы с Самоваром и Карабаем говорили только о Марии Павловне: и во время ужина, и после ужина, когда девочки устроили танцы, а мы наблюдали за ними со стороны. Обычно молчаливый, Карабай тоже не закрывал рта. Он, например, рассказал, что, получив на мужа «чёрное письмо», Мария Павловна чуть не умерла. Полдня лежала без сознания. Детдомовцы испугались, начали так выть, словно Марию Павловну уже выносили хоронить. От криков этих и привала в себя, видать, тётя Русская. Она обняла всех, кого могла, выдавила из себя улыбку: «Не плачьте, дети мои, успокойтесь, ничего не случилось. У меня всё прошло».

В некотором царстве, некотором государстве…

Когда кончились вечерние игры во дворе, Самовар, Карабай и я опять пошли к Марии Павловне. Нам всё ещё хотелось сообщить ей о моём успехе, получить что-нибудь вкусненькое за приятную весть. В домике директора горела лампа. Сразу войти мы не решились. Подкрались к окну, заглянули внутрь.

На кровати лежит Рабия, прижимая к груди куклу с блестящим лбом. Верхом на деревянном коне сидит Аман. Он схватился за блестящую спинку кровати, подпрыгивает на месте, точно несётся вскачь. Мария Павловна расчёсывает волосы громадным гребешком. Рабия и Аман пристают к ней с просьбой рассказать сказку.

– Уснёте, если расскажу?

– Уснём, – пообещали дети.

– В некотором царстве, в некотором государстве, в городе Коканде, – начала рассказывать Мария Павловна, – жил-был воробей…

– Воробей, воробей, кого хочешь, того бей!.. – запрыгал Аман.

– Только не мешай мне, Аман, а то забуду сказку. Так вот, ковырялся однажды тот воробей в куче мусора и нашёл семя хлопка. Подхватил и полетел к дехканину. Прилетел и чирикает:

Испугался дехканин, посеял семя в землю. Вырос из него большущий куст, на дерево похожий, и на нём видимо-невидимо кураков [37]. А вскоре и хлопок созрел, забелел на кусте. Опять прилетел воробушек, чирикает:

Испугался дехканин, собрал урожай. Взял воробей хлопок, полетел к старухе. Прилетел, чирикает:

Подхватил воробей пряжу, полетел к мастеру. Прилетел, говорит:

Испугался мастер, сшил воробью тюбетейку, узорами украсил. Надел воробушек тюбетейку на голову, полетел во дворец падишаха. Прилетел в царский сад, прыгает с ветки на ветку: «У меня тюбетейка, у меня тюбетейка, а у царя нет, а у царя нет!» Разозлился падишах, велел слугам поймать птицу и обезглавить. А воробушек взлетел на самую высокую ветку – поди поймай его – и чирикает оттуда: «У меня тюбетейка есть, есть, а у царя нет, нет!» Говорят, с тех пор и порхает воробей с ветки на ветку и дразнится: «У меня есть, а у царя нет!»

Ну, теперь будете спать, дети?

Дети не ответили, потому что уже спали. Тётя Русская положила Амана рядом с Рабиёй. Тут мы и решились войти в дом.

– А мы слышали вашу сказку, – признались. – За окном стояли.

Карабай, который никогда не смотрит себе под ноги, опрокинул миску с Катыком [38], приготовленным Марией Павловной для мытья головы.

– Ничего, ничего, не расстраивайтесь, – поспешила тётя Русская успокоить нас, – остатков вполне хватит. Волос у меня немного. А вы, мальчики, впредь не стойте под окнами, заходите в дом без всяких, ладно?

– Ладно, – кивнули мы.

– У вас ко мне дело?

– Мы пришли за суюнчи.

– Суюнчи? – удивилась Мария Павловна.

– Да. Сегодня ваш Многодетный… простите, Ариф получил пятёрку, – пояснил Самовар.

– Пятёрку! – воскликнула тётя Русская.

– По родному языку, – добавил Карабай. Мария Павловна так обрадовалась, что крепко расцеловала нас. Мне она подарила неочиненный красный карандаш, Самовару – ластик, а Карабаю – два пера. И ещё она пообещала купить им рыболовные крючки, если они подтянут меня и по другим предметам.