Время и снова время, стр. 56
Стэнтон слегка встревожился. Конечно, такое иногда случалось, однако убийство в особом, Ньютоновом доме казалось зловещим знаком.
Стэнтон спросил, не помнит ли извозчик, когда это произошло.
– Пару месяцев назад, – ответил тот. – В конце мая или начале июня… Верно, ночью первого июня. Я запомнил, потому что в этот день жена моя именинница.
Стэнтон с трудом сглотнул.
Преступление произошло в ночь его прибытия.
Он там был. Сразу после полуночи. В доме царила тишина, лишь тихонько наигрывал граммофон.
Окажись Ньютоновы координаты немного иными и прибудь он чуть позже, из будущего прямиком угодил бы в жестокое душегубство.
Стэнтон вспомнил склонившуюся над книгой сиделку, которую заметил в приоткрытую дверь. Это она стала жертвой? Скорее всего. Только она бодрствовала. Первый человек, которого он увидел в новом мире, и, похоже, он был последним, кто видел ее живой. Если не считать убийцу. Помнится, на пороге он столкнулся с бородачом в котелке. Тот удивился, увидев полубесчувственную Маккласки. И вскоре, наверное, стал еще одной жертвой убийцы.
Стэнтон похолодел. Все это из-за него? Он принес с собой смерть?
Врачу и сиделке в Константинополе.
Евреям в России. Социалистам в Берлине.
Цветочнице в Сараево. Черчиллю, сыгравшему ключевую роль в спасении прошлого двадцатого века, но уже мертвому в нынешнем.
Где-то пробил колокол. Два ночи.
Что погребальный звон для тех, кто сгинул, словно скот?
Начальная строка «Оды обреченной юности» Уилфреда Оуэна.
Стэнтон вспомнил эти строки. Напоминание, почему он сделал то, что сделал. Да, и сейчас люди гибнут, но число погибших несоизмеримо меньше, нежели в прошлой версии века. Теперь целое поколение не «сгинет, словно скот», как сгинуло поколение Уилфреда Оуэна. А в Ньютоновом подвале Стэнтон оставит предостережение всяким будущим Хроносам, дабы в спешке не наломали дров. Он пожалел, что не захватил с собой сборник Оуэна. Хорошо бы оставить его вместе с письмом. Никакой другой документ лучше не расскажет об устрашающей человеческой способности к саморазрушению и о том, к какой беде это может привести.
Стэнтон расплатился с извозчиком и зашагал по улице, по которой два месяца назад шел вместе с Маккласки. Вот и дверь, через которую он ступил в начало двадцатого века.
В доме мертвая тишина. Никаких заметных перемен, вот только на окнах появились решетки. Будем надеяться, что вход не снабдили засовами. Уж тогда отмычки не помогут.
Но все осталось как было, и Стэнтон проскользнул внутрь.
Знакомым коридором он подкрался к приоткрытой двери и заглянул в щелку. За столом опять сидела сестра, но только старше, седая.
Стэнтон отвернулся. Он никогда не был суеверным, однако сейчас пришла мысль: вдруг у него дурной глаз, которым он пометил ту сиделку к смерти? Может, судьба мстит за попытки Хроносов ее обжулить?
Стэнтон обругал себя дубиной.
Судьба? Дурной глаз? Нелепость.
Однако не большая нелепость, чем поведение того, кто тайно проник в дом и хочет в подвале оставить историю никогда не существовавшего века, которую, может быть, прочтут через сто одиннадцать лет.
Стэнтон добрался до двери в подвал, открыл ее и спустился по лестнице. Отодвинул шкаф, отпер вторую дверь и протиснулся в Ньютонов погреб.
Кромешная тьма. Стэнтон включил светодиодный фонарик и в ярком луче увидел следы, свои и Маккласки, а в центре погреба – пятно, оставленное телом бесчувственной профессорши. Он повел лучом, отыскивая столик и еще не сломанный стул. Пожалуй, надо оставить письмо на столике.
Стэнтон сделал несколько шагов, и тут его внимание привлекло что-то, попавшее в луч фонарика.
Что-то темное на полу.
Какие-то отметины в пыли.
Стэнтон направил на них луч и понял, что это. Еще чьи-то следы. Следы, которых прежде здесь точно не было. Кто-то побывал в погребе уже после него.
На миг Стэнтона ошпарило паникой, словно он увидел привидение. Сердце колотилось как бешеное, не хватало воздуха. Стэнтон постарался собраться с мыслями. Должно быть какое-то логическое объяснение. Ну вот, похоже, он его нашел.
Следы оставил злоумышленник. Тот, который проник в больницу и убил врача и медсестру. Никакой не призрак, обычный взломщик.
Но зачем он полез в подвал?
Что ему тут понадобилось?
Луч фонаря пробежал по следам. Казалось, они никуда не вели. Начинались от двери и потом… обрывались. Как если бы кто-то вошел в погреб, сделал несколько шагов и… исчез.
Стэнтон нащупал в кармане пистолет. Злодей все еще здесь? Разве это возможно? Убийство произошло два месяца назад.
Но если он все еще здесь, почему следы обрываются в центре? Куда он подевался? Растворился, что ли? Пришла мысль, что в веке Стэнтона именно это и происходило с миллиардами людей. Они растворялись в воздухе. Но эти миллиарды уносили свой мир с собой. Они растворялись бесследно.
Где же тот, кто оставил эти следы?
Разглядывая их, Стэнтон напрягся, словно ожидая, что из тьмы выскочит свирепый убийца.
И тут вдруг он понял.
Пятка-носок, пятка-носок.
Следы не шли от двери к центру подвала.
Они шли от центра подвала к двери.
Вторженец не наследил и исчез.
Он возник и наследил.
40
Только что отбило 7.30 утра. В старом календаре, существовавшем до Освобождения, этот день назывался сочельником.
Сто Третий год.
В старом летосчислении 2024-й.
Промозглый рассвет. На шоссе в густом тумане целая бригада регулировщиков Народной Революционной Армии размахивала отражателями и светящимися жезлами.
НРА решила перебазировать Юго-Восточный Мобильно-Ракетный Оборонительный Щит, и в морозном утреннем воздухе над округой, некогда именовавшейся Кембриджширом, стоял рев дизельных двигателей. Регулировщики нервничали и злобились, направляя огромные неуклюжие тягачи, занимавшие почти всю ширину дороги. Гудронированное шоссе покрылось толстой наледью, не дай бог, кто-нибудь сверзится в кювет.
Фургон «мерседес» с логотипом Комитета Внутренней Безопасности юлил, пытаясь протиснуться меж двух громадных тягачей. Завидев его, всякий регулировщик вытягивался в струнку и рьяно отдавал честь. Никому в голову не могло прийти проигнорировать Комитет Внутренней Безопасности. Недостаточное почтение к любому государственному органу, не говоря уже о КВБ, считалось проявлением неуважения к Генеральному Секретарю. За это получали пожизненный срок в лагере. И то, если повезет.
В фургоне сидели четыре охранницы и одна заключенная в форме Сторноуэйского лагеря, закованная в ручные и ножные кандалы. Сторноуэй слыл самым строгим исправительным учреждением Британской области СССР. Форма этого лагеря представляла собой грубую синюю робу с нелепыми клетчатыми манжетами и карманами.
На макушке обритой головы узницы был вытатуирован идентификационный номер. Никто не разговаривал. Охранницы забились в углы фургона, словно желая максимально отдалиться от заключенной.
Не словно. Желая.
Кто ее знает, чего она отчебучит. Даже закованная.
Был случай, когда она цепями задушила охранниц.
Она убила троих своих младенцев. Одного, говорят, съела.
Конечно, ее саму надо грохнуть. Так считали охранницы.
Прострелить ей лысую татуированную башку и утопить в Гебридском торфяном болоте.
Но Партия не убивала людей. По крайней мере, не раньше, чем они покорятся ее воле.
А КТ503b678 еще не скоро покорится.
И потом, даже если ей прострелить башку, она воскреснет. Такая о ней ходила молва. Дескать, КТ503b678 бессмертна. Либо уже призрак. Не счесть историй о ее побегах. В последний раз она долго скрывалась в диких краях. Убила дорожного полицейского и две недели питалась его мясом. Ее обнаружили, но сперва пришлось управиться со сворой диких псов, которых она приручила. Оказалось, все собаки бешеные. Наверное, у нее тоже бешенство. Чем еще объяснить ее безумную ярость?