Студенты, стр. 28

— Да у меня не выйдет. Надо ж тренировку… — бормотал он, краснея и от смущенья упорно глядя в пол.

Однако по тому, с какой легкостью он сразу же, во всю грудь распахнул эспандеры, все поняли, что шансы второй группы очень значительны. «Раз… два… три… четыре…» — хором считали зрители. — «Пять… шесть!» — кричали они угрожающе. — «Семь!..» — рекорд Лагоденко был побит. Андрей Сырых продолжал выжимать победу. «Десять… двена-а… трина-а…» — ахали зрители. «Пятнадцать!» — Андрей бросил эспандеры на пол.

— Уф!.. Ну вот, — сказал он, кашлянув, и отошел в сторону.

Лагоденко уничтоженно улыбался. Бутылка пива, правда, досталась ему, потому что победитель, оказалось, пива не любил, но это словно подчеркнуло всю унизительность поражения. Лагоденко мужественно пожал Андрею руку и сказал, что выиграл он честно, «хотя с таким плечевым поясом это не фокус».

С этого дня и началась их дружба.

Андрей в потемках нашел койку друга и толкнул его в плечо.

— Где ты был? Что так поздно? — спросил тот, сразу же садясь на койке. Очевидно, он не спал.

— Я был на своем заводе. Петька, у меня замечательный день, — заговорил Андрей необычно взволнованным шепотом. — Сегодня я проверял себя. Я тебе говорил, что я взялся вести литературный кружок на заводе? На своем заводе! Ну вот, и сегодня было первое занятие. Начали в половине девятого и кончили вот только в двенадцатом. Ребята, правда, незнакомые у меня, все молодежь, из цехов. И один инженер, стихи пишет. Но какой народ! Споры затеяли!.. Я им сегодня лекцию прочел о современной литературе. Час я говорил, а два часа потом спорили!.. Рассказывать?

— Давай.

— Ну, слушай… — Андрей улегся в постель, придвинул Лагоденко к стене и накрылся одеялом. — Есть там один мальчишка, Батукин, он при мне еще учеником работал. Вот он и насел на меня: почему поэты мало о рабочих пишут? Они там все новое читают, библиотека богатая. Да о многом говорили! Насчет Драйзера меня спрашивали, Джека Лондона… Ты спишь или нет?

— Нет, пока не сплю.

— У них есть комсомольская газета. Я обещал им помочь и еще кого-нибудь из наших привлечь. Это ж интересно, правда?.. Там сейчас такие дела творятся! Ты знаешь, я свой завод не узнал. Вошел на территорию — и заблудился! Честное слово… Новые люди гремят, новые рекорды, оборудования понаставили… все на потоке… Сейчас бы там поработать! Так меня вдруг потянуло! — Он вздохнул, радостно заерзал на койке. — Понимаешь, у меня все время, все эти годы было какое-то чувство вины перед заводскими ребятами — вот ушел, оторвался от них, забыл вроде… А они не забыли меня, помнят! И завод помнит. А теперь так приятно опять вернуться, уже другим человеком, и помочь им по-новому. Очень было приятно… Да что ты молчишь, Петро?

— Слушаю тебя. Никогда я от тебя столько слов зараз не слышал.

— Ха-ха! Я могу хоть всю ночь говорить. Да! А как же именины прошли? Жалко, я не мог.

— Хорошо прошли.

— Да? Ну, подарки я им принес. Завтра отдам, Девчатам конфеты, а Лешке фотобумаги купил, сатинированной, он все искал. Там один слесарь есть, Балашов… Петька, да ты спишь!

— Нет, Андрюша. Думаю. — Лагоденко помолчал и добавил: — Послезавтра комсомольское собрание. Ты спи сейчас, ладно, Андрей? А мне тут подумать надо.

9

В среду Палавин пришел в институт. Вадим встретился с ним в раздевалке, и они вместе поднялись наверх. Звонка еще не было. По коридорам и лестницам группами и в одиночку бродили студенты, беседовали, курили, стояли возле факультетских и курсовых газет, развешанных по коридору длинным пестрым рядом.

— Как здоровье? Поправился? — спросил Вадим, глядя на свежее, гладко выбритое лицо Сергея. — Вид у тебя не слишком болезненный.

— Это с улицы, с мороза. А ты больше и зайти не мог?

— Понимаешь, всю неделю так туго с временем…

— Ясно! Семинары, доклады, девушки.

Сергей намекающе мигнул Вадиму и обнял его за плечи.

— Какие там девушки!.. Всю неделю над рефератом сидел.

— Ну, не девушки, так… наверно, спортом увлекся? Конькобежным?

Вадим посмотрел на него удивленно — и оба вдруг расхохотались.

— Ну и змей ты, Сережка! — Вадим обхватил Сергея за бока и, прижав к подоконнику, стал сконфуженно тискать и мять его.

Их разнял Спартак Галустян, секретарь курсового бюро комсомола, — смуглый, густобровый юноша с блестящими черными глазами южанина и буйной шевелюрой. Он был в своем лучшем черном костюме, который всегда надевал в дни комсомольских собраний.

— Брэк! Брэк! — закричал Спартак, оттаскивая Вадима за рукав. — По очкам победил Белов. Ребята, сегодня в три часа собрание, помните?

— Ну как же!

— На группе у вас объявили?

— Вчера после лекций.

— Чтоб все до одного, как пуля!

К Вадиму и Сергею подходили знакомые студенты, перекидывались несколькими словами, спрашивали закурить, другие приветствовали издали — подняв руку, кивая или просто дружески подмигивая. С Сергеем здоровались чаще, у него было больше знакомых, и не только филологов, но и с других факультетов.

Перед звонком к Сергею подбежала пухленькая, с тонкими белыми косичками, похожая на школьницу Валюша Мауэр.

— Сережа, Сережа, подожди! Здравствуй, не уходи, ты мне нужен! — затараторила она, вцепляясь в Сережину пуговицу. — Здравствуй, Вадим. Ты знаешь, Сережа, что у нас, конечно, будет новогодний вечер?

— Знаю, конечно.

— Так вот, тебе поручается написать текст «капустника».

— Псс! — присвистнул Сергей. — Это невозможно.

— Как невозможно? Ты пишешь стихи? Пишешь! Ты член клубного актива? Член! Ты комсомолец, наконец, и всегда принимал участие…

— Стоп, не тарахти! Невозможно, потому что я занят сейчас до бровей. Я повесть пишу.

Выпуклые глаза Валюши изумленно расширились.

— Повесть? При чем тут повесть? Я тоже пишу работу об осетинском фольклоре, Вадим тоже что-то делает. Все работают. А это общественная нагрузка, и ты не имеешь…

— Нет, имею! Не агитируй, сделай милость, — ворчливо сказал Сергей, задетый тем, что упоминание о повести не произвело на Валюшу должного впечатления. — У меня нет времени, ты понимаешь?

— Абсолютно не понимаю! — воскликнула Валюша пылко. — Это возмутительно!

— Ну, возмущайся.

— Да, да! Я вот скажу об этом на собрании! — угрожающе крикнула Валюша, убегая к своей аудитории, потому что прозвенел звонок.

— А я скажу о том, как вы вообще ведете клубную работу! — сказал Сергей ей вдогонку и добавил вполголоса: — Каждая пигалица будет тут… — Вдруг он обернулся и крикнул: — Валентина, постой!

— Ну что?

— Когда вы собираетесь?

— На той неделе, наверно. Сегодня же комиссию выберут.

— На той неделе… — Он сосредоточенно нахмурился, подергивая двумя пальцами верхнюю губу, потом сказал решительно: — Хорошо, я приду. К понедельнику я, вероятно, закончу одну часть, и мне так и так надо делать перерыв. Ладно.

— Ну, вот то-то же!

Собрание началось с обсуждения клубной работы и подготовки к курсовому новогоднему вечеру. Скуластый кудрявый парень в мешковатой гимнастерке, член клубактива, рассказывал о проделанной работе. В зале слушали невнимательно, переговаривались шепотом, скрипели стульями, в задних рядах начинали курить. Тогда Спартак вставал и, перебивая докладчика, резким голосом призывал к порядку.

Лена сидела рядом с Вадимом и, положив локти на спинку переднего стула, задумчиво слушала. У нее было такое лицо, словно она сидит на концерте в консерватории.

Первая часть собрания прошла довольно гладко и быстро, без особенных споров. Клубный совет, как водится, покритиковали, досталось и замдиректора по хозчасти, который второй год обещал студентам бильярд и инструменты для духового оркестра; потом обсуждали программу новогоднего вечера и избрали для подготовки этого вечера специальную комиссию. В нее вошли Валюша Мауэр, Палавин и еще человек пять.