Масло в огонь, стр. 16

— Колю в мэрии, — отвечает она.

— Уже больше часа, как он ушел оттуда, — говорит Раленг. — Я только что был там. Совет как раз в это время заседал и принял решение, которое мы должны ему срочно сообщить…

— Так подождите его. Едва ли он задержится! — заключает матушка, указывая пальцем в нужном направлении.

День клонится к вечеру. Мама зажигает свет и отступает, пропуская обоих мужчин, которым давно уже все тут известно. Без колебаний они идут по коридору, разделяющему дом — как и семью — на две равных половины: мамины владения, куда входит большая комната и наша спальня, и папины владения, куда тоже входит спальня и нечто вроде кабинета, расположенного в самой глубине дома. Раленг отворяет дверь, нажимает на выключатель, находящийся возле наличника, и затворяет ее за собой. После минутного колебания я, сочтя, что мама могла бы быть и полюбезнее, оставила ее и пошла развлекать гостей. Проведя гребенкой по волосам, я подхожу к неплотно прикрытой двери.

— Приветливая, как всегда, — замечает Раленг.

— Ее можно понять, — возражает ему Каливель. — Если бы с наших жен снять скальп, да обрезать им уши, да еще если бы у них была такая же отвратительная внешность, интересно, сколько времени мы бы возле них вытерпели. Так что у мадам Колю не слишком сладкая жизнь.

— А вы думаете, Бертрану сладко?

Один — ноль в пользу Раленга. Подождем минутку, чтобы они не заподозрили, что я их слышала: это бы их смутило. Вот теперь входим. Раленг, клюя носом, развалился на стуле. Каливель разглядывает комнату. Он был здесь уже раз пять или шесть, но она все еще удивляет его, и, надо признать, есть чем — «логовище», как я ее называю, не походит ни на какую другую комнату. Ни плинтусов, ни деревянных панелей, ни паркета, ни обоев, ни ковра, ни занавесок. Ничего, кроме плиточного пола да некрашеных стен. На одной из них — телефон, провода которого нигде не соприкасаются с первоклассной электрической проводкой, целиком спрятанной в стене. Письменный стол, шкаф для бумаг и четыре металлических стула. Единственное, что тут может загореться, — это книги, стоящие на полках, сделанных из сен-гобенских плит. Каливель, из профессионального интереса к любым печатным изданиям, подходит, разглядывает названия — все книги связаны с тем, чему посвятил себя их владелец. «Борьба с огнем», «Учебник по печному делу», «Учебник по пожарному делу», «Горючие материалы», «Краткое руководство по пиротехнике», «Зажигательные стрелы», «Теория Плутона», «Греческий огонь в фосфорной бомбе», «Испытание огнем», «Искусство огня», «Боги огня» (Вулкан, Сварог, Агни, Чжу Жун, Нина), «Огнеупорные тела», «Калории и охлаждение», «Безопасные лампы» и рядом — «Легенды о саламандре», «Il Fuoco» [3] Габриэля д'Аннунцио, «Огонь» Барбюса, «Харчевня королевы Педок», формуляры, расчетные таблицы, журналы страховых компаний, ежегодники, каталоги фирм, специализирующихся на продаже огнеупорных и огнестойких материалов. На полу, возле этажерки, валяются два проспекта «Сикли», сумка для инструментов, соединительные трубки, наконечники к шлангам разного сечения, образцы стекловаты, горного льна, огнеупорного холста, стопка складных проспектов, выпущенных «Крестовым походом за осторожность». В борьбе с огнем папа совмещает разные должности: он и сержант пожарной команды, и местный агент «Секанез»; кроме того, он представляет фирму, в чьих интересах старается распространить маленький, простой в употреблении красный огнетушитель, который должен стоять в каждом гумне; кроме того, он работает на общество по продаже химикалиев, выпускающее чудодейственную жидкость, которой нужно пропитать деревянные балки, чтобы они не загорались. И наконец, папа — секретарь Лиги осторожных (в Сен-Ле насчитывается три ее члена — Раленг, Трош и Бессон), в обязанности которого входит бороться с палаточниками, целлулоидными игрушками, самодельной проводкой электричества, запрещенной Французской электрической компанией.

— Вас это интересует, мосье Каливель?

Вот это неожиданность! Для них, как и для меня. Папа выходит из своей спальни, бесшумно ступая в клетчатых войлочных домашних туфлях.

— Могу поспорить, что жена и дочь сказали, будто меня нет дома, — говорит он (так громко, что его слова могут быть обращены и к тем, кто находится на кухне). — Они не услышали, когда я вернулся. А я так устал, что только взглянул на пчел, да тут же и лег. Садитесь, прошу вас.

— Любопытная у вас библиотека, — замечает учитель, присев на стул одной половинкой, как всегда делают классные наставники, чтобы иметь возможность быстро повернуться и настигнуть того, кто больше всех шумит.

— Я стараюсь изучить как следует то, чем занимаюсь. Мне интересно все, что связано с огнем.

— Огонь, огонь! — продолжает Каливель, никогда не упускающий случая показать свою — не слишком глубокую — культуру. — Да ведь огонь — это только слово, видимость, химическая реакция, обыкновенное ускорение броуновского движения!.. Огонь подобен богу. Оба они всюду и нигде. Без них не обойтись, но их не существует.

Папа так и подскакивает.

— Хм! Что вы тут мне заливаете? Огня не существует! Шутите, что ли?! Сразу видно, что вы никогда не имели с ним дела. А будь вы как я…

Он уже тянется к войлочному шлему.

— Ладно, поговорим о вещах серьезных, — вмешивается Раленг. — Ты знаешь, Бертран, что у нас делается. Жандармерия на ушах стоит. Люди дерут глотку на всех углах; все в жуткой панике. Через пять минут после твоего ухода собрался совет, и все согласились, что надо, мол, покупать сирену и мотопомпу, но такую мощную, чтобы струя могла достать до верхушки колокольни.

Сержант Колю берет себя в руки.

— Я свое мнение уже высказал, — говорит он с видом профессионала. — Что до сирены — спору нет! Но уж помпа без воды — или почти без воды — это все равно, что улей без пчел. А я бы вначале купил пчел.

— Вот и я того же мнения, — соглашается Каливель.

— Община делает, что может, — продолжает Раленг. — А если департамент нам подсобит, у нас будет водонапорная башня. Во всяком случае, голосованием мы в общем-то вопрос решили, и совет назначил комиссию — мосье Каливеля и меня, — чтобы разузнать, какого типа насос лучше брать, какой марки, за какую цену. Правду сказать, мы только…

— Ясно, ясно!.. — прерывает его папа. — Мобилизуйся, Бертран! Ну что ж, значит, условились. Вам придется только отчет подписать. А я уже подумал, нам бы «бюртон — пятьдесят два».

Он встает, обрывая разговор, — ведет он себя не многим любезнее матушки.

— Я потом тоже кое-что вам подскажу — для большей безопасности. Нужно все сделать, чтобы положить конец «Черной серии». [4] Слишком дорого обходятся моей компании все эти истории.

— Ба! — простодушно восклицает Раленг. — А с другой-то стороны, люди стараются застраховаться подороже.

— Какие у вас красивые старинные подсвечники, — говорит Каливель, который совсем вышел из разговора и внимательно разглядывает два медных канделябра эпохи Людовика XV, стоящие по обе стороны камина.

Раленг, не особо, видимо, увлекающийся антиквариатом, кидает на них рассеянный взгляд, но затем, чем-то заинтересовавшись, подходит ближе. Интересует его не то, что внизу, а то, что над розетками. Внимание его привлекли наши свечи теплого бежевого цвета с тонкими прожилками, которые мы делаем сами, по старинке, из неочищенного ульевого воска.

— Странные свечи! — замечает он. — Сроду таких не видывал.

VIII

Бывало, что мы ужинали в молчании, только вилки позвякивали, — таких ужинов я опасалась больше всего. Бывало, что воздух дрожал от крика, что легче переносить, ибо любой спор длится меньше молчания, в нем бывают передышки, хотя бы для того, чтобы перевести дыхание, подыскать новые доводы. Бывало, что мы ужинали с невидимкой. Папа не замечал мамы, мама не замечала папы, и каждый из них удостаивал вниманием только меня. Бывало, наконец, — и надо признать, чаще всего, — когда наши ужины проходили под знаком перемирия, когда матушка, щадя мои нервы, а заодно и свои, снисходила до того, чтобы произнести несколько банальных фраз, несколько дежурных фраз, вроде: «Хлеба бери, пожалуйста… Телятины еще хочешь?.. Передай мне соль», или даже: «Ты заходил к такому-то?» — некий зародыш беседы, который развивался иногда до обмена десятком реплик и вносил в атмосферу известную разрядку, без которой обитатели дома Колю давно уже были бы кандидатами на отправку в приют святой Жеммы.