Санкция Айгер, стр. 42

Спустился туман, и туристы всю ночь слышали шум лавин. На Айгере прижилось еще одно название – Траверс Хинтерштоссера.

7:0 в пользу Огра.

На протяжении всего 1937 года группа за группой штурмовала Айгер, но все возвращались ни с чем. Список жертв горы чудом не увеличился во время беспрецедентного спуска Ворга и Ребича с Привала Смерти.

Но счет не изменился.

В июне 1938 года двое итальянцев (а национализм в те годы процветал и в Италии) разбились насмерть у Вредной Трещины.

Но технологии веревок и крючьев упорно совершенствовались, тогда как природные орудия горы оставались такими же, как и в незапамятные времена, так что в июле того же года команда немцев наконец-то вычеркнула северную стену Айгера из списка “невозможных”.

9:1 в пользу Огра.

Джонатан пристально смотрел прямо перед собой, все еще разворачивая в уме свиток с именами жертв Айгера.

– Что-то не так? – спросила молодая англичанка у телескопа.

Он про нее и забыл.

– Почему вы на меня так смотрите? – она улыбнулась, предвидя несомненный ответ.

– Я смотрю не на вас, дорогая. Я смотрю мимо вас.

– Какое разочарование! Позвольте к вам присоединиться? – Его молчание она истолковала как приглашение. – Вы так сосредоточенно смотрели на эту гору, что я просто не могла вас не заметить. Я очень надеюсь, что вы не собираетесь на нее взбираться.

– О нет. Больше никогда.

– А вы раньше забирались?

– Пытался.

– И что она – очень сердитая?

– Очень.

– Насчет альпинистов у меня есть одна теория. Кстати, меня зовут Рэнди – Рэнди Никкерс.

– Джонатан Хэмлок. И что же у вас за теория, Рэнди?

– Ну... можно немножко вина? Спасибо. Я из вашего стакана, если не возражаете. В общем, я считаю, что мужчины ходят в горы из-за какого-то разочарования. Мне кажется, тут есть что-то наподобие сублимации других желаний.

– Разумеется, сексуальных?

Рэнди с важным видом кивнула и сделала глоточек.

– Да, скорей всего. Это ведь полушипучее вино?

Он положил ноги на пустой стул и немного откинулся, подставляя себя солнечным лучам.

– В нем наличествует та веселая искорка, как в швейцарских девушках, краснеющих от внимания сельских молодцов, но чрезвычайно этим довольных. Но это радостное настроение лишь оттеняет чуть ядовитую терпкость, столь созвучную вздорному нраву крестьян Оберланда и в большой степени присущую малолактической ферментации этого вина.

Рэнди на мгновение замолчала.

– Я очень надеюсь, что это вы меня просто поддразниваете.

– Разумеется, Рэнди. А вас обычно разве не поддразнивают мужчины?

– Только не мужчины. Тем, как правило, больше хочется переспать со мной.

– И получается? Как правило?

– Ну, в последнее время очень даже неплохо получается. У меня в Швейцарии нечто вроде отпуска, а потом я вернусь домой и начну добродетельную и размеренную супружескую жизнь.

– И пока есть время, даете вкусить от щедрот своего тела?

– Примерно так. Но не подумайте, что я не люблю Роднея. Это самый очаровательный человек, честное слово. Но он – Родней.

– И он богат.

– Да, кажется. – Она на мгновение нахмурила лобик. – То есть, конечно, я надеюсь, что он богат. Да, конечно, богат! Господи, как вы меня напугали! Но самое замечательное в нем – его фамилия.

– То есть?

– Смит. Родней Смит.

– И это самое замечательное, что в нем есть?

– Нет, сама по себе фамилия “Смит” не так уж грандиозна. Полагаю, что это даже довольно заурядная фамилия. Но это значит, что наконец-то я избавлюсь от своей фамилии. Сколько я из-за нее натерпелась!

– По-моему, “Рэнди Никкерс” – это совсем неплохо.

– Вы так говорите потому, что вы – американец. Это я по вашему акценту могу определить. Но “никкерс” на британском сленге означает “трусики”. И можете себе представить, как по этому поводу резвились девчонки в школе?

– Ясно.

Он забрал у нее стакан и налил себе вина. Ему стало любопытно: что же в нем есть такого, что притягивает к нему дамочек с приветом?

– Вы меня понимаете? – спросила Рэнди, забыв, что она о чем-то лишь подумала, но не произнесла вслух.

– Не совсем.

– Ну, у меня есть теория, что незнакомые люди в беседе моментально обращаются к темам, представляющим наибольший взаимный интерес. Вот и мы сейчас разговариваем о трусиках. Это нас в чем-то выдает, да?

– Вы занимаетесь конным спортом, – сказал он, принимая тот принцип наибольшей нелогичности переходов, которому следовала мысль Рэнди.

– Да, еще бы! Демонстрирую дядюшкиных лошадок. Как это вы только узнали?

– Не то чтобы узнал – скорее, высказал такую надежду. У вас нет ли теории насчет женщин, которые любят, чтобы у них между ног был сильный зверь?

Она призадумалась.

– Знаете, я как-то об этом не думала. Но вы, наверное, правы. Это нечто вроде вашего альпинизма, да? Всегда так приятно, когда находится что-то общее. – Она пристально на него посмотрела. – Откуда-то я вас знаю. Имя знакомое. – Она еще раз призадумалась. – Джонатан Хэмлок... Вы не писатель?

– Не совсем. Но книги пишу.

– Все! Вспомнила! Вы пишете книги об искусстве и всяком таком. В Слейде от вас без ума.

– Да, там неплохая школа. Как нам, по-вашему, лучше поступить, Рэнди? Прогуляться по деревне? Или сразу в постель?

– Прогулка по деревне – это грандиозно! Даже романтично. Я очень рада, что мы будем заниматься любовью. У меня есть теория насчет любовных занятий. Я считаю это первоклассным способом сближения. Стоит только переспать с мужчиной – и оглянуться не успеешь, как вы уже ходите под ручку и зовете друг друга по имени. Я предпочитаю звать людей по имени. Скорее всего, это из-за собственной моей фамилии. Я вам говорила, что означает “никкерс” в Британии?

– Да.

– Ну, тогда вы поймете, почему я больше люблю обращаться по имени. У меня есть теория насчет позиций...

Узнав, что завтра утром Рэнди возвращается в Лондон, Джонатан не был безутешен.

КЛЯЙНЕ ШАЙДЕГГ, 6 – 7 ИЮЛЯ

Утром потребовалось одеваться дважды, и они чуть не опоздали на поезд. Когда поезд уже отъезжал от платформы, мисс Никкерс опустила окошко в своем купе и крикнула на прощанье:

– Знаешь, Джонатан, у тебя правда потрясающие глаза!

Потом она уселась на свое место, рядом с возвращающимся домой лыжником, и тут же принялась излагать ему одну из своих теорий.

Джонатан улыбнулся, вспомнив ту тактику, к которой она прибегала для самовозбуждения – называть все органы, местечки и позы самыми земными именами.

Он пошел вверх по крутой мощеной дороге, соединявшей деревню с отелем. Он уже договорился с местным проводником о тренировочном подъеме на западный склон Айгера. Хотя тому было далеко до северной стены, западный склон тоже попил кровушки и требовал к себе самого уважительного отношения.

Помимо тренировки и акклиматизации была еще одна причина, по которой он старался как можно меньше времени проводить в отеле. Как всегда, несмотря на величайшие предосторожности, хозяева отеля каким-то образом пронюхали, что грядет попытка штурма Айгера. Были разосланы конфиденциальные телеграммы, лучшие номера-люксы бронировались для богатых Айгерских Пташек, которые вскорости начнут стаями слетаться в отель. Как и все альпинисты, Джонатан презирал и на дух не переносил этих падких на развлечения вечных курортников, жаждущих пощекотать свои загрубевшие нервные окончания сильными ощущениями за чужой счет. Он был рад, что Бен и другие члены команды еще не приехали, поскольку вместе с ними налетит и целая стая стервятников.

На полпути к отелю Джонатан свернул в придорожное уличное кафе выпить стаканчик водуазского. Нестойкое горное солнце ласкало щеку...

– Когда-нибудь покупаешь вино девушкам, с которыми знакомишься в барах?

Она подошла сзади, из темных глубин кафе. Ее голос ударил его как обухом. Не поворачиваясь и успев полностью совладать с собой, он потянулся и выдвинул для нее стул. Она села и некоторое время с грустью смотрела на него.