Светлая и Темный, стр. 2
От мрачных мыслей отвлекла кондуктор, которая, молча глядя на меня, ждала денег за проезд. Достав из кармана заранее приготовленную мелочь, я заплатила, затем, взглянув ей в лицо, тут же заставила себя мысленно встряхнуться. Не хочу выглядеть так же как она: смиренной, уставшей и как будто безжизненной. Словно робот, а не человек. Эта незнакомая женщина, судя по всему, просто существовала, а не жила, возможно, не умела или не хотела искать положительные стороны или яркие краски в окружающем мире. Мне стало жаль ее.
Мы с кондуктором дернулись, из?за того, что наш автобус неожиданно прибавил скорость. Я заметила желтый свет светофора в лобовом стекле и поняла: водитель решил проскочить перекресток в последний момент. Женщина, чуть слышно выругалась, хватаясь за поручень за моей спиной, а затем краем глаза я увидела огромную тень «Камаза», несущегося прямо на нас.
«Видимо, водитель многотонной махины тоже решил проскочить на желтый свет…» — эта логичная мысль была последней. Последовавший чудовищный удар по касательной в кабину и салон автобуса и жуткий скрежет металла выбили из меня не только мысли. Затылком я ударилась о локоть кондуктора, что в первый момент спасло меня от перелома позвоночника. Все это сознание отмечало за доли секунды.
Люди закричали. Автобус начал сжиматься, словно гармошка, передние сидения, отрываясь от пола, наезжали на задние. Я ощутила, как невероятная по силе боль разливается от коленей и выше. Чувствовала, что, скорее всего, либо оторвало ноги, либо основательно размозжило колени. Сознание почти отключилось, остались лишь чувства и ощущения. Боль в ногах перекинулась на левую руку, полоснула по щеке, затем застряла в груди, не позволяя вдохнуть, с чудовищной силой раздирая все тело. Легкие заполнил запах крови, я ощущала, как она быстро заливает лицо. А еще вслед за вытекающей из меня кровью, в тело начал проникать лютый холод.
В тот момент, когда боль исчезла совсем, и остался сплошной обволакивающий холод, я поняла — это все! Для меня в этом мире все закончилось, а самое обидное, что даже картинки из моей жизни не промелькнули, как водится. Неужели нечего было посмотреть или вспомнить?
Неведомо откуда, но я точно знала: мое тело уже умерло, а душа рыдала по несбывшемуся, непрожитому и неиспытанному. Вскоре и последние ощущения начала поглощать тьма, а я безмолвно выкрикнула в пустоту: «Силы небесные, как же так? Ведь я не любила, толком не жила и не летала… от счастья, неужели конец?»
Странное ощущение, когда еще не погасшая частица сознания бьется в истерике и борется за фактически уже ускользнувшую жизнь, не давая крошечной искорке жизни полностью раствориться в темноте. Я боролась с отчаяньем смертника, который знает, что бой проигран, но пока дышит, не прекращает сопротивляться. Именно эта толика моего сознания каким?то образом цеплялась за пустоту, искала выход из нее, безмолвно кричала. Так утопающий барахтается в глубине в судорожных поисках глотка воздуха и пытаясь выбраться на спасительную поверхность.
Я не увидела, а скорее ощутила разрыв в темноте. Что?то непонятное пронеслось мимо меня, обдавая новой волной пугающего холода, странным, жутковатым облегчением и мрачным сумасшедшим удовлетворением. А в месте разрыва и выхода этого непонятного источника загадочных чувств и «живых» эмоций я на секундочку почувствовала чье?то тепло и устремилась к нему. Не важно, что там! Важно — там тепло, а не как тут — темно и жутко!
Спустя мгновение с того момента, как я скользнула в потусторонний «разрыв», меня сперва обдало живым теплом… А затем вернулась боль, вспыхнувшая с такой силой, что я начала задыхаться как совсем недавно, вроде бы. Но только в этот раз мой судорожный вдох принес не только боль, но и облегчение. Я могла дышать! А боль… боль означала, что я все?таки жива. Боль оказалась моей союзницей в борьбе за жизнь, ведь я держалась за нее как за спасательный круг.
Теперь я чувствовала, что дышу, теперь я чувствовала боль и только теперь я позволила темноте укрыть кроху своего сознания. Почему?то была уверена, что худшее осталось позади, а борьба за жизнь мною выиграна.
Глава 2. Жизнь такая странная штука…
Фаина Раневская
Я быстро шла по пугающе пустому коридору вместе с няней. Света свечей едва хватало, чтобы раздвинуть окружавшую темноту. Гулкий звук от подошв моих башмаков эхом возвращался из казавшегося бесконечным каменного тоннеля. Хорошо, что рядом шаркала разношенными башмаками старенькая женщина, жилистой морщинистой рукой держась за мое плечо. Перед высокими двустворчатыми дверями я сжалась от страха, а моя няня Сальма едва слышно прошептала:
— Будь хорошей девочкой, Сафира. Не зли его лишний раз. Пока не поймем, что там произошло, рта не раскрывай.
— Хорошо няня! — послушно ответила я.
Прилагая усилия, она отворила передо мной одну из тяжелых дубовых створок, подтолкнув вперед, сама тоже зашла следом, но осталась стоять у входа. В этой неизменно жуткой для меня комнате оказалось неожиданно много народу. Не смея поднять глаза от пола, я по обуви и нижней части одежды присутствующих смогла определить, что в спальне отца находятся трое драков и четверо слуг — людей мужского и женского пола. Еще здесь была старая знахарка Нона, которая жила в лесу за замком, но являлась по первому зову его владельцев.
В нос ударил уже знакомый запах крови. Не успела я предположить, почему в спальне отца так пахнет, как услышала его скрипучий усталый, но все равно злой голос:
— Сафира подойди ближе ко мне.
Я не посмела ослушаться, хотя от страха подгибались колени. Где же мамочка? Она всегда старалась находиться рядом, когда отец желал видеть рядом свою пока единственную дочь и наследницу. По — прежнему не поднимая взгляда от пола, медленно приблизилась к огромной кровати с тяжелым бархатным балдахином, подобранным золотыми плетеными нитями.
Набравшись смелости, я посмотрела на отца и задрожала от ужаса. Он лежал облаченный в белую рубаху, прикрытый до паха цветным покрывалом. Я не видела лица, мой взгляд был прикован к окровавленным тряпкам внизу его живота. Нона начала менять эти тряпки на сильно пахнущую травами влажную тряпицу, и когда положила повязку на кожу, отец зашипел от боли. При этом он резко выбросил руку и, больно впиваясь когтями в мою кисть, подтянул к себе и с ненавистью зашипел:
— Полюбуйся, доченька, что твоя мать с твоим отцом сделала. Пыталась зарезать меня, лживая сука… хотела прервать мой род. Великий род драков Дернейских!
Не смея смотреть ему в лицо, я рванулась прочь, но он крепко сжимал мою руку. Рыдания подступили к горлу, слезы вот — вот выльются наружу. А в голове билась лишь одна мысль: «Где мамочка?»
Знахарка прикрыла тряпочку, пропитанную лечебными травами, парой толстых и сухих, и хрипло произнесла:
— Мой лорд, вы сильный драк, и эта рана больше не угрожает вашей жизни, об этом я позаботилась. Берегите свое единственное дитя. Леди Амалия выполнила свою угрозу — больше вы не сможете зачать потомства.
Отец с ненавистью оттолкнул меня, да так сильно, что я больно ударилась о каменный пол. Начала приподниматься на руках, но тут, неожиданно заглянув в проем между полом и днищем кровати, заметила с другой стороны комнаты роскошное желтое платье матери. Затем, замерзая от ужаса, поняла, что это ее окровавленное тело. На меня смотрели мамины мертвые тусклые серовато — желтые глаза, а не золотистые как раньше. Крик застрял в горле, когда отец яростно прошипел:
— Будь ты проклята, Амалия! Будь уверена, я найду способ отомстить тебе… — голос его сочился ненавистью, словно ядом, отец немного помолчал, и после передышки озвучил видно только что пришедшую в голову идею. — За твое предательство ответит дочь, я позабочусь, чтобы она прожила достаточно долго, чтобы успеть продолжить мой род, но каждый день она будет проклинать тебя, Амалия!