Основы флирта с обнаженным оборотнем, стр. 12

– Мама.

– Знаешь, как важно для нас иметь возможность навестить тебя? Знаешь, как нам необходимо проводить с тобой время? Как ты могла уехать поздно ночью ни слова не сказав? – всхлипнула она, давясь слезами.

– Мама.

– Я не понимаю, что заставило тебя так поступить? – вскричала она. – Что мы сделали, чтобы заставить так себя ненавидеть? Мы просто тебя слишком сильно любим!

– Верно, мама, вы слишком сильно любите меня! – взорвалась я. – Из огромной любви ты проходишь по моей кухне и выкидываешь половину еды, решив, что она вредна для меня. Ты звонишь моему боссу, чтобы он дал мне отгулы на мероприятие, ехать куда я ни за что не согласилась бы. Мне пришлось объяснять начальнику, что за мероприятие такое – то еще унижение. Ты пыталась заставить медсестру гинеколога дать тебе результаты моего ежегодного осмотра…

– Я всего лишь обеспокоенный родитель. И в мыслях не было узнавать информацию, не предназначенную для моих ушей. Если мне что-то рассказывают, в чем моя вина?

– Ты без предупреждения заявилась ко мне домой, застала меня в постели с Рэем Ридли и даже не потрудилась выйти!

– О, детка, ты же знаешь, мне плевать на подобные вещи. Я всегда говорила тебе, что секс – самое естественное выражение твоего внутреннего существа.

– В этом и проблема, мам. Тебе плевать, а мне – нет. Большинству мужчин не нравится голяком лежать в постели с женщиной, пока ее мать, сидя в изножье этой самой кровати, расписывает преимущества тантрического секса.

На другом конце линии мама презрительно фыркнула:

– Ну, любой мужчина, с которым ты встречаешься, должен понимать, что к тебе прилагаются любящие и заботливые родители. Поэтому я всегда знала, что с Томом у вас ничего не получится.

– Его звали Тим. И мужчины хотят встречаться с женщиной, а не с ее семьей, мама. И без того достаточно трудно найти человека, который полюбит тебя со всеми недостатками. А добавлять к этой гремучей смеси еще двух людей уже слишком. Но я уехала не поэтому. Просто какое-то время мне нужно побыть одной, чтобы понять, кто я, вдали от вас. Мне нужно пространство. Я задыхаюсь.

– О, ты всегда была самосознательной личностью, – разозлилась мама. – Не знаю, откуда ты взяла, что у нас есть хоть какое-то влияние на тебя. Бога ради, да ты пользуешься полиэтиленовыми пакетами для продуктов. Но твой отец сказал, что если мы хотим делать в жизни собственный выбор, то должны уважать твой – даже если он идет вразрез всему, чему мы пытались научить тебя.

– Причем тут ваше учение? Дело во мне и в том, чего я хочу от жизни. Вы с папой желаете бороться с системой. Чудно. Лично мне система нравится. Благодаря ей в моем доме электричество, в окрестностях – школы, а в местном «Уолмарте» – мороженое.

– Ты делаешь покупки в «Уолмарте»? – завизжала мама.

Я отодвинула трубку подальше от уха, когда мать принялась за свои обличительные речи о зле усредненной, централизованной розничной империи, которая относилась к своим сотрудникам как к рабам.

– Да, – ответила я. – Теперь ты знаешь мой позорный секрет.

– Значит, ты собираешься сидеть в своей Тмутаракани, закупаться в «Уолмарте» и дышать полной грудью сколько душе угодно? – насмешливо спросила мама.

– Нет, между прочим, я готовлю в ресторане, каждый день встречаюсь с новыми людьми – вливаюсь в общество. Мне это нравится.

– Что за ресторан? – с подозрением спросила мать.

– Нормальный ресторан с нормальной едой и полунормальными людьми.

Я слышала, как она скрежещет зубами по ту сторону провода.

– Так ты снова обугливаешь плоть животных?!

– Да, в ресторане подают мясо, – сказала я, ожидая неизбежного звона, когда мама ударит в свой «гонг праведного гнева», чтобы выпустить негативные чувства. Гневный гонг пришлось заменить, когда мама узнала, что я шесть месяцев работаю в «Тэйст-энд-Гриль», а ей и словом не обмолвилась. Кончилось тем, что в качестве покаяния мне пришлось собирать средства для одной организации по защите прав животных. Но как только мне стукнуло восемнадцать, и я сразу вернулась к работе в авто-кафе после школы и летом, пока училась в колледже.

Мама предпочитала не замечать этого – но изо всех сил била в свой гонг.

– Я не собираюсь злиться, – протянула мама, хотя на заднем фоне я слышала отзвуки гонга. – Я владелица своих чувств. Мои чувства мне не хозяева. Ясно, тебя не заботит, что мы думаем или чувствуем. И что ты полностью отвергла принципы, которые мы пытались всеми силами привить тебе. Я не собираюсь читать тебе лекции об ужасах скотобойни или что потребление мяса животных делает со слизистой твоего толстого кишечника.

– Мама, я не собираюсь оплачивать роуминг за разговоры о моем толстом кишечнике.

Она громко выдохнула через ноздри.

– Я просто хочу попросить тебя как твоя мать, женщина, давшая тебе жизнь, вскормившая, лелеявшая и любящая тебя, порадовать меня и дать свой новый адрес и номер телефона, чтобы мы могли связаться с тобой в случае необходимости.

Я хранила молчание, в основном потому, что мне стало плохо от слова «вскормила». Если я дам ей свой домашний номер телефона, трубка на прикроватной тумбочке будет разрываться утром, днем и ночью. Мобильный я хотя бы могла отключить или перевести звонки на голосовую почту. По крайней мере, эти сведения я могла держать под контролем, удержать еще одну границу. Я тщательно подобрала слова:

– Не думаю, что это хорошая мысль. Я буду звонить тебе по возможности. А ты всегда сможешь написать мне по электронной почте, когда захочешь.

Это был грязный трюк, и я понимала это. Родители до сих пор не обзавелись компьютером. Я совершенно уверена, они считают, что электронные письма прибывают в конвертах, вылетая из дисковода.

– Но как я дозвонюсь до тебя? – вскричала она. – Что делать в чрезвычайной ситуации? А если у твоего отца снова случится приступ?

– Звони мне на мобильный и оставляй сообщения.

– Солнышко, пожалуйста, не поступай так! – Под звук ее причитаний я отняла телефон от уха и нажала «отбой». Я сморгнула горячую влагу, собравшуюся у меня в глазах. Глупо было плакать, как и ощущать вину. Я что, неправа, желая жизни на собственных условиях? Возможно, я пошла на крайние меры, чтобы добиться этого, но теперь не отступлюсь.

Глава 5

Из хренового огня да в отстойное полымя

На следующий день во время обеденного наплыва шоколадные шахматки имели оглушительный успех. Герти Гоган купила с полдюжины, сказав, что отнесет их в офис Нейта. Но тот, придя позже, понятия не имел, о чем я. Абнер Голайтли расщедрился и, помимо гарантированных ножек в тепле и постоянно опущенного сидения унитаза, обещал, если мы съедемся, наступить себе на горло и обзавестись цветным телевизором. Поцеловав старичка в щеку, я вежливо отказалась. Даже Баззу, который вроде уже все меньше и меньше злился на свою ни на что не годную руку, пришлось признать, что печеньки были «чертовски хороши», и попросить принести завтра еще шесть десятков.

На горизонте замаячила победа. Купаясь в триумфе, основанном на сахаре, я даже не возражала, когда в затишье перед ужином Эви оставила на меня салун. Ей нужно было отвезти Базза в клинику на очередной осмотр. Но затем Бену, ночному бармену, стало плохо прямо посреди смены, и мы с Линнетт остались вдвоем. Помощница из нее не ахти какая. В итоге мне пришлось разливать выпивку, мыть стаканы и выставлять счета, пока она крутилась вокруг бильярдного стола и флиртовала с Леонардом Трамбле.

Я сделала мысленную пометку позвонить Дэрби и сообщить, что у нее еще есть надежда.

Немногочисленная в основном толпа состояла из постоянных клиентов, готовых терпеливо ждать, пока я освобожусь и принесу им пива. Черт, да они готовы были для меня столы вытереть, если им разрешат остаться и досмотреть последние минуты матча, пока я мою посуду.

- Эй, милашка на кухне.

Я оторвалась от раковины и вытерла руки о передник. За стойкой сидел незнакомец. Высокий и мускулистый, с большими карими глазами и ямочкам на щеках, которые появлялись, когда он улыбнулся. Судя по надписи «Перевозки Харриса» на зеленой куртке, я предположила, что он дальнобойщик. Частенько они останавливались в Гранди переночевать в мотеле «Эвергрин» или перехватить горяченького в «Леднике». Большинство из них были хорошими, семейными ребятами, которые, немного заскучав, заходили в «Ледник» пообщаться и поесть. А если попросить их показать фотографии своих детей, то щедро оставляли чаевые в сорок процентов.