Привет, я люблю тебя, стр. 23

Водитель выезжает из города и едет по ухабистой дороге, которая вьется по горам над бирюзовой водой. Мы проезжаем мимо заливов, где вдоль берега в несколько рядов стоят различные плавсредства – от современных паромов до одноместных яликов.

Пляжи пустуют на холодном ветру. Вода лениво набегает на берег и неторопливо откатывается назад, в океан. Я наблюдаю, как песок постепенно сменяют поросшие кустарником скалы и крутые обрывы.

Чем дальше мы едем, тем сильнее становится ощущение, будто я перенеслась назад во времени. Когда вокруг нет линий электропередачи и рекламных щитов, а есть только горы и океан, я могу представить, как все было до развития промышленности. Я перегибаюсь через Джейсона и открываю окно. Нам в лица ударяет солоноватый воздух. Джейсон морщится и отбрасывает с лица волосы, но я радостно улыбаюсь ему, и он соглашается потерпеть.

Впереди появляется деревушка, примостившаяся у самой воды. Других признаков цивилизации в поле зрения нет. Асфальт заканчивается, и машина едет по песчаной грунтовке мимо домиков, настолько сильно потрепанных ветром и морской водой, что кажется, будто они вот-вот развалятся.

Водитель останавливается у причала, уходящего далеко в спокойную воду. На берегу уже настянуты шатры, и вокруг них суетятся члены съемочной группы. Несколько человек собрались возле камеры и устанавливают ее на линии прибоя.

Я выхожу из машины, и от красоты у меня захватывает дух. Я медленно впитываю в себя лежащий передо мной пейзаж и жалею, что у меня с собой нет фотоаппарата, хотя и понимаю, что снимок все равно не сможет передать ни аромат, витающий в воздухе, ни тихий шорох волн, ни сонное спокойствие деревушки, чьи жители ушли на работу в море – их лодки виднеются по всему заливу.

У нас в Теннесси нет ничего подобного. Можно поехать за город и летним вечером слушать пение цикад или подняться в Смоки-маунтинс [25], но места, не тронутого современностью, не найти.

Софи берет меня под руку и тем самым отвлекает от моих мыслей. Я понимаю, что ребята уже куда-то ушли, вероятно, гримироваться или переодеваться. Софи приводит меня в шатер с едой, но я отказываюсь есть яблоки в тесте и фрукты – все это выглядит так, будто лежит здесь со вчерашнего дня.

– Съемки начнутся не раньше чем через час, – говорит Софи. – Хочешь взглянуть на деревушку?

– Да! – Я спешу вслед за ней из шатра.

Мы идем по улочкам рыбачьей деревни и молчим. Я останавливаюсь, чтобы полюбоваться прекрасными пейзажами, а Софи идет дальше. Я достаю телефон, вставляю в ухо один наушник и нахожу мелодию, которая в полной мере соответствует моменту, – Bitter Sweet Symphony группы «Верв». Скрипки навевают ощущение нереальности, и мне хочется танцевать. Или бежать. Или раскинуть руки в стороны и кружиться, кружиться, кружиться.

Тревога, копившаяся во мне с приезда – вернее, с «инцидента» с Нейтаном, – медленно отступает от меня, я перестаю чувствовать ее в глубинах души. Впервые с того вечера, когда брат позвонил мне, я могу дышать полной грудью. Наверное, это умиротворение исчезнет, как только я вернусь в школу. Но сейчас я буду в полной мере наслаждаться тем, что не надо сдерживать эмоции и можно быть настоящей.

Я иду по деревне, и позади меня собирается стайка детишек, их огромные темные глаза с любопытством наблюдают за мной. Девчушка лет семи решается подойти поближе. Я вытаскиваю из уха наушник и машу ей.

– Аньён-хасейо, – говорю я, не зная, какой у них тут язык – корейский или местный диалект.

Девочка хихикает, и я понимаю, что нужно было поздороваться в менее официальной форме.

Девочка подходит еще ближе, и я наклоняюсь. Она пальцем дотрагивается до моих волос, которые от влаги закрутились в тугие колечки.

– Еппоён, – говорит она. Моих знаний корейского уже хватает, чтобы понять: она сейчас сказала, что я красивая.

Детей окликает пожилая женщина, и вся ватага с радостными воплями убегает. Наверное, бабушке понадобилась их помощь.

Я прохожу мимо еще одного дома и вижу, как из-за двери выглядывает мальчуган. И тут меня осеняет: да это же то самое, что я искала и нашла здесь, вдали от школы, в крохотной деревушке, о существовании которой я и не подозревала! То, ради чего я приехала в Корею.

Свобода. Она ощущается с особой остротой именно здесь, в этом затерянном краю, где ты чувствуешь себя абсолютно чужой. Но в хорошем смысле.

В потрясающем смысле.

Глава одиннадцатая

Я тыльной стороной ладони вытираю пот со лба, и в это же время по моей спине пробегает дрожь. Сдерживаясь, чтобы не застонать, я прижимаю руку к животу. Тошнота только усилилась. С того момента, как я вылезла из постели, у меня не было возможности ни поесть, ни попить.

Группа установила камеру на плотике, таком шатком, что кажется, будто он вот-вот перевернется. Рыбаки подводят лодки к причалу и вытаскивают свой улов. Воздух наполняется тяжелым запахом рыбы, и меня начинает страшно мутить.

Софи болтает с одним из операторов, а я стою в сторонке, не готовая демонстрировать свои знания корейского – или их отсутствие. Мне хватило короткого разговора с детьми.

По дорожке вдоль пляжа к нам приближаются трое рыбаков, одетых в одинаковые черные штаны до колен и соломенные шляпы. Меня удивляет, что их руки пусты, но, когда они подходят ближе, я узнаю их и не могу сдержать хохот. Джейсон сердито смотрит на меня из- под широких полей шляпы.

Софи прерывает разговор с оператором и тоже от души смеется.

– Ой, какие вы смешные! – произносит она между приступами веселья.

Йон Джэ кружится.

– Разве? А мне нравится. Я подумываю о том, чтобы так ходить в школу.

Джейсон хмурится. Когда он ловит мой взгляд, я вынуждена прикусить губу, чтобы не улыбнуться. Хоть какая-то польза от тошноты – она мешает мне хохотать.

На площадке появляется режиссер, и съемки начинаются. Парни забираются в лодку, слишком маленькую для троих. Йон Джэ выдают шест, чтобы управлять лодкой, Джейсон и Тэ Хва держат гигантскую сеть.

Мы с Софи стоим слева от камеры и тихо хихикаем. Я снова жалею, что у меня нет фотоаппарата. Джейсону стоило бы взглянуть на то, какой он смешной в своем смущении. Он выглядит абсолютно чужим в этой лодке.

Режиссер орет: «Мотор!», и ребята принимаются «рыбачить». Я плохо разбираюсь в аспектах этого вида деятельности, но точно знаю, что они все делают неправильно.

Йон Джэ удается отойти от берега на несколько футов, мышцы его рук напрягаются, когда он отталкивается шестом от дна, преодолевая приливную волну. Тэ Хва и Джейсон пытаются закинуть сеть. Они бросают ее, и она шлепается на воду рядом с лодкой.

Взбешенный неудачами, Джейсон ставит ногу на борт лодки и наклоняется вперед, чтобы закинуть сеть подальше…

И падает в воду.

С громким всплеском, лицом вниз.

Он выныривает и отплевывается, мокрые волосы облепляют его голову. Убедившись, что он не собирается тонуть, мы с Софи уже не сдерживаемся и хохочем во все горло. Чтобы от хохота меня не стошнило, я вынуждена прижимать руку к животу.

Джейсон выбирается на причал, срывает с себя шляпу и идет к берегу. Когда он проходит мимо меня, капающая с него вода попадает мне на туфли.

– Эй, поосторожнее! – со смехом кричу я.

– А ты сама сядь в лодку и попробуй! – парирует он.

Его тон вызывает у меня приступ раздражения, и я не замечаю, как упираю руки в боки.

– Я пошутила. Расслабься.

Он быстро уходит прочь, что-то бормоча по-корейски.

Я вздыхаю.

– Послушай, Софи, а о чем эта песня?

Она щурится, глядя на блики солнца на водной глади.

– О безнадежной любви. В припеве говорится о том, как ты неожиданно влюбляешься в человека, который сильно отличается от тебя, и пытаешься преодолеть пропасть между вами. Это трудно перевести на английский.

Я киваю, но слова о неожиданной любви западают мне в душу. Мне хочется узнать, когда Джейсон написал эту песню, но я молчу. Песня, вероятно входит в их альбом, она из тех, что они исполняли в клубе, на концерте. И все же я мысленно перебираю всех девчонок, с которыми он общался, и пытаюсь вычислить, мог ли он написать эту песню об одной из них.