Времена не выбирают, стр. 7

Зал взорвался от криков, нараставших, как волна цунами, стремительно и мощно:

– Владей!

– Империя!

– А-а-а! Владей!

Сохраняя самообладание, Виктор принял из рук президента Лебедева корону, поднял ее высоко вверх, показывая всем собравшимся, и медленно водрузил ее себе на голову. Сам.

«Сам!»

Зал ликовал и бесновался, но дело было еще не сделано.

Виктор нагнулся к Лебедеву, поднял его с колен и обнял.

– Россия!.. Император!.. Владе-е-ей!

Вот теперь, отстранившись от Лебедева, он смог, наконец, повернуться к Вике. Он обернулся и утонул в сиянии ее глаз.

«Господи, – подумал он. – Господи!»

И, шагнув к ней, поцеловал в губы.

Глава 2

СМЕРТЬ ГЕРОЯ

Давным-давно. Прошлое неопределенное

Все было кончено. Она знала, что их атака уже ничего не изменит, что «меч упал», и слава гегхских королей ушла в ночь забвения. Она все это понимала, конечно, но у нее еще оставалось право, ее личное право, умереть в бою. Мертвые не знают печали, ведь так? Не ведают они ни боли, ни позора, и горе поражения тоже уже не их горе. Поэтому и была она спокойна, когда вела своих рейтаров в последний бой. Поэтому, а еще потому, что зверь в ее душе изготовился к прыжку, и его холодная ярость выжгла все прочие эмоции Нор. Не случившееся еще не существовало и не омрачало ее бестрепетного сердца.

Она не спала в эту ночь, и прошлой ночью Тайра [9] была милостива к ней и не заглянула в зеленые глаза Нор. Гегх называли это состояние «радой» (с ударением на втором слоге), так же как и последнюю узкую полоску света, недолго остающуюся над морем, когда солнце уже зашло. Радой – последний проблеск живого солнечного света, за которым наступает окончательный мрак. Радой – последняя предельная ясность, которая нисходит на ожидающего смертельной схватки бойца. И многие в лагере гегх не спали в эту ночь, в особенности те, кто еще не успел пролить свою или чужую кровь и только ждал, когда наступит их черед.

Накануне в бой вступили уже все до единого вои графства Нор, и многие рыцари тоже. Ушли в туман посмертных долин все ее бароны, и двадцать первых мечей Ай Гель Нор уже никогда не вернутся к своей госпоже. Но рейтары все еще стояли в резерве. Так решил Вер, и Нор приняла волю Зовущего Зарю без возражений. Однако всему когда-нибудь приходит конец, должен был быть предел и ее терпеливому ожиданию. Нор видела лица возвращающихся из пекла бойцов, вдыхала сырой воздух осени, принимала всем телом вибрации натянутых до предела струн судьбы и понимала, что все уже решено, во всяком случае для нее. Второй день сражения должен был стать решающим для гегх и для Нор тоже, потому что сражение, перешедшее из вчера в сегодня, уже не могло продолжиться в завтра. Всему есть предел, есть он и у выносливости людей.

На рассвете она коротко и холодно поговорила с предками рода, мысленно простилась с родными и близкими, которых не надеялась увидеть вновь, и, просыпав немного муки в огонь догорающего костра, плеснула туда же недопитое вино из своего кубка. Долги были выплачены, обязательства соблюдены, жертва богам – «доля идущего на смерть» – принесена. Нор умылась холодной знобкой водой из ручья и подозвала к себе Гая Гаэра. Двадцать третий меч графини Ай Гель Нор и второй сотник ее рейтарского полка был спокоен. Глаза его уже смотрели в вечность, но он все еще оставался ее мечом. Гаэр молча выслушал последний приказ и, по-прежнему не произнеся ни единого слова, прижал сжатую в кулак руку ко лбу, принимая на себя неснимаемое обязательство нанести своей госпоже удар милосердия, если в том возникнет необходимость, и вернуть семье Камень Норов, который графиня носила на груди, если она будет убита в бою.

Следующие часы прошли в ожидании. Мысли графини Ай Гель Нор были неторопливы и просты, но сердцем уже окончательно овладел Зверь. Зверь Норов был жестоким и бесстрашным бойцом, таким, каким и должен был быть Повелитель Полуночи. Он был тем, кто мог превратить обычную охоту в опьяняющее приключение, и любовь – в яростный поединок тел. Он мог подарить счастье и боль и взять жизнь. И только он один был способен наполнить сердце человека холодной яростью не ведающего страха смерти бойца. Однако верно и то, что Старый Барс был коварен и избирателен в своих предпочтениях, и выбор всегда совершал по одному ему ведомым причинам. То, что графиня была отмечена его расположением, стало очевидно еще тогда, когда она делила свой досуг между куклами и мечом. И с тех пор он всегда – сколько она помнила – был с ней. Выбором Охотника можно было гордиться, и Нор гордилась им едва ли не больше, чем своим происхождением. Впрочем, высокое покровительство Барса стоило дорого и зачастую требовало от человека больше, чем он мог отдать. К тому же вполне могло случиться и так, что Ай Гель Нор окажется последней в роду, кому посчастливилось узнать счастье единения с Великим Отцом. К сожалению, такое предположение могло оказаться истиной. Наследников одна из немногих в десяти поколениях способная открывать сердце Зверю не оставила и, скорее всего, уже не оставит.

– Я жила, – сказала она себе, глядя в низкое, сеющее мелкий холодный дождь небо. – Мы жили. Мы больше не будем жить.

Нор улыбнулась богам, которые наверняка смотрели на нее сейчас сквозь плотные сизые тучи, и в этот момент воздух дрогнул от низкого рева боевых труб.

Пора!

Это был голос судьбы, голос последней необходимости, посылающей людей в бой, в отчаянное пламя безнадежной битвы.

Солнце едва показалось над верхушками деревьев Королевской Десятины, и сизый туман еще стелился над стылой землей Легатовых полей, когда аханки атаковали, бросив в бой всех еще остававшихся в строю рыцарей. Ощетинившийся опущенными копьями рыцарский бивень был направлен прямо в сердце гегхского построения. За ним, оставаясь до времени позади, но все больше смещаясь вправо по мере приближения к гегх, двигалась легкая кавалерия – восемнадцать регулярных сабельных рот, не участвовавших в сражении, бушевавшем накануне. Замысел пославшего их в бой был очевиден. Таранный удар рыцарей должен был опрокинуть гегхское каре, а легкая кавалерия – атаковать гегх во фланг. Но опрокинуть гегх было отнюдь не просто. Они встретили аханков в плотном строю, твердо стоя на занятой позиции.

Расстояние между армиями было значительным, а поле боя – за вечер и ночь – освободилось, трудами похоронных и лекарских команд, от убитых и раненых накануне, так что аханки успели набрать скорость и сомкнуть строй. Неумолимое и все более ускоряющееся движение бивня, идущего в атаку навстречу встающему над гегхским каре солнцу, было исполнено грозной мощи и мрачного величия. Казалось, ничто не способно остановить этот железный поток, но вои гегх, не дрогнув, приняли удар тяжелой кавалерии на длинные пики. Три залпа вейгов [10] – кое-кто из лучников успел послать даже четыре стрелы – и длинные (до пяти метров) пики ополченцев Северного Ожерелья [11] сломали острие бивня, однако не смогли полностью остановить набравшую скорость бронированную лавину.

Рыцарские кулаки [12] вломились в центр гегхского фронта и увязли в нем, прорезав его почти до середины. Теперь тяжелые прямые мечи, булавы и выставившие наружу стальные острия скорпионы бросивших копья рыцарей противостояли алебардам, глефам [13] и пружинным вилам горожан и рыбаков Беломорья.