Дурная компания, стр. 9

Я неожиданно вспомнил грозные предупреждения раввина из Министерства по делам религий о том, что в последнее время большое число иммигрантов в Израиль приезжают обманным путем, покупая документы и не имея ни малейшего отношения к еврейской национальности.

Такого массового и явного подтверждения своих слов он явно не ожидал. Толпа была точной копией зала ожидания где-нибудь на Казанском вокзале в Москве. Крестьянского вида востроносые бабы с котомками, скуластые, повязанные платками, по виду откуда-то из Мордвы, совершенно советского вида мужчины в поношенных костюмах, тоже почему-то с котомками, в которых белели вещи, завернутые в рваные газеты, девушки помоложе с широкими бедрами в меховых сапогах, похмельные парни, напоминающие сельских хулиганов на прогулке, от которых хотелось по старой привычке шарахнуться в сторону. На каменном полу лежал один из них, без рубашки, в грязных туфлях, громко стонал и ничего не соображал. Мужчина постарше, с бледным, опухшим лицом сочувственно наклонился над ним.

- Парень, паспорт-то у тебя есть? - спросил он.

- Где мы? - нечленораздельно спросил парень и снова громко застонал.

- В Израиле, в Израиле, дурень! Упился, паспорт у тебя где, дурак? -Он схватил парня под руки и несколько раз встряхнул его.

- Ребята, оставьте, я полежу, - промычал парень, но мужик рывком поставил его на ноги и потащил за собой к очереди.

Я на секунду закрыл глаза и с ужасом представил себе, что дела в России, видимо, совсем плохи, если измученное ее население рвется въехать в крохотный клочок земли, с трудом заметный на политической карте мира. Жалкий ручеек пассажиров, доставленный рейсом из Амстердама, совершенно потерялся в огромной степной толпе, с ужасом пытаясь избежать ее. За будочками паспортного контроля сиял белизной пустой зал аэропорта, и на плакате бородатый основоположник сионизма Теодор Герцль иронично скрестил руки на груди, словно наблюдая за всем происходящим. "Добро пожаловать в Израиль", - гласила надпись и плавно переходила в рекламу лимонада "Спрайт" и израильского банка "Дисконт".

Ощущение от всего происходящего у меня было совершенно нереальное, впечатления и переживания последних недель переполнили меня, и я уже не пытался анализировать иррациональность наблюдаемой мной сцены. Усатый таксист, похожий на араба, ласково усадил меня в свой старенький мерседес, и мы помчались вдоль моря на север. Над горами поднимался нежный розовый рассвет, белые домики с черепичными крышами осветились розоватыми бликами, и воздух, наполненный ароматами цветения, бил в лицо и наполнял собой все окружающее.

Загадка сцены, которую я наблюдал в аэропорту, выяснилась только через несколько дней, и вся ее ночная магия и загадочность сразу поблекла, приобретя вполне рациональный оттенок. В эти дни в Израиль приехал на гастроли бывший Кировский театр оперы и балета, и степная толпа состояла из плясунов, работников сцены и участников огромных массовок, изображающих половецкие пляски, князевы дружины и татар.

Кто же мог до такого додуматься?

Глава 3. Долги, которые нас выбирают.

Я вышел из просторного стеклянного здания аэропорта. Я находился в Америке. Все хлопоты и трудности прошедших нескольких месяцев были позади.

Мной были уговорены изворотливые и подозрительные чиновники, получены многочисленные официальные бумаги, выстояны очереди в пыльных и грязных прихожих ведомств, занимающихся взиманием долгов с неблагодарных репатриантов, а также ведомств, занимающихся призывом последних в армию и уточняющих их возможные связи с разведывательными органами страны, из которой они бежали.

Ведомство, взимающее долги, которые за время моего проживания на берегу Средиземного моря достигли весьма значительных размеров, находилось на маленькой улочке в пыльном портовом районе, застроенном складами и бесчисленными маленькими лавочками. Вход в ведомство почему-то пролегал через галантерейный магазин, и дремлющий усатый араб, в прохладном полумраке сидевший за стойкой, увешанной брюками и кофтами, всякий раз просыпался и зорким взглядом впивался в лицо потенциальному покупателю. Русских, пришедших платить свои долги, он различал сразу же и мгновенно прикрывал глаза, предаваясь сладкой нирване.

На втором этаже по темному и душному коридору ходила жуткого вида старуха, ругалась и протирала пластиковый пол с прожженными следами от окурков грязной тряпкой, оставляющей после себя коричневые разводы. В конце коридора находился сортир, в котором стояла мутная, испускающая зловоние лужа и сквозь пыльное битое стекло, наполовину заколоченное фанеркой, виднелась узкая серая портовая улица, забитая продирающимися сквозь нее машинами, складами и крохотными конторками.

На старом кожаном диване, скамейках, деревянных, серых от грязи, скамейках и стульях сидела очередь задолжавших бывших граждан Советской империи, которым по каким-либо причинам необходимо было пересечь границы исторической родины еврейского народа. Часть из них явно хотела сбежать куда глаза глядят, отчаявшись от нищеты и отсутствия работы, другим действительно необходимо было посетить родных или просто уехать в командировку. За дверью, обитой дермантином, сидела вершительница их судеб - пожилая дама с недобрым лицом, одинаково подозрительно относящаяся и к тем, и к другим, стоя на страже финансовых интересов государства.

Дама эта около двадцати лет назад была молодой советской женщиной, возможно, активной комсомолкой, но вовремя принятое решение воссоединиться с Народом Kниги и солидный срок пребывания в "стране молока и меда" явно возвышал ее над относительно свежими эмигрантами, с которыми она разговаривала исключительно на иврите с заметным русским акцентом. Люди путались, пугались, особенно старики, тогда дама с недовольным видом разъясняла по-русски суть дела и затем снова безжалостно переходила на иврит.

В коридор выходило несколько дверей, за которыми располагались мелкие конторы. Сразу же при входе, напротив лестницы на одной из таких дверей висело объявление, накорябанное по-русски с несколькими грамматическими ошибками: "Долги дальше! Не Стучат! Просба дверь не открыть!". Над объявлением висела табличка на иврите: "Саша Кац. Помощь в составлении долговых обязательств". Из двери изредка выходил старик, совершенно не вязавшийся с самим местом и всем обликом грязного коридора. Он был в солидном пиджаке и в туго завязанном галстуке с золотой брошкой. Саша Кац долго возился, обстоятельно запирая массивную дверь ключом, висевшим на толстой металлической цепочке. Ходить он мог только опираясь на резную трость и, покряхтывая, исчезал где-то на лестнице. Из-за другой двери доносился оживленный иврит, и примерно раз в десять минут из нее выходила средних лет смуглая женщина в просторных восточных одеждах. Она шла набирать воду для очередной порции кофе и всякий раз презрительно и с некоторым подозрением окидывала взглядом жалких просителей, сидящих в ожидании своей судьбы. Вода находилась в специальной пластиковой бутыли в комнатке, запирающейся на ключ. Если бы не эта мера предосторожности, бутыль бы была выпита страждующими русско-еврейскими должниками.

Долги, из-за которых происходило чрезвычайное количество мелких и крупных неприятностей, включали стоимость провоза человеческих тел из далекой России, доставку их багажа, а также материальную помощь, выдаваемую вновь прибывшим в первые полтора года их вживания в местную жизнь. Хотя помощи этой хватало лишь на съем квартиры, деньги эти по израильским понятиям были немалыми и, главное, накрепко привязывали вновь прибывших к древней земле. Через пять лет жизни на исторической родине долги прощались. Хотя вопрос с долгами был весьма противоречивым, новоиспеченным эмигрантам, решившим пересечь границы государства, приходилось претерпевать многочисленные унижения. Им не выдавался иностранный паспорт, приходили домой повестки в суд, а по возвращении на историческую родину паспорт зачастую отбирался. Мне довелось знать человека, спокойно вернувшегося из командировки в Америку и не обратившего внимания на роковую повестку, требующую сдать паспорт в министерство внутренних дел с целью дальнейшего невыезда. В скором времени он был вызван в полицию и оштрафован на значительную сумму, причем паспорт у него все равно отобрали.