Великий обман. Выдуманная история Европы, стр. 21

В лучшем обществе

Еще один подделыцик, на которого указывает Агустин Салес в письме к Майянсу от 19 июля 1741 года, – Губерт Гольциус. Согласно этому письму он – «Как и Гардуэн» – изготовил многочисленные монеты и медали для испанских городов. Этот первый профессиональный археолог Нового времени и почетный гражданин Рима (1566) происходил из известной голландской семьи художников (р. 1526, Вюртцбург – ум. 1583, Брюссель). Славу ему принесли исторические труды (прежде всего, трактаты «От Цезаря до Карла V» и «Памятники греко-римской старины», Антверпен, 1645), а также каталоги монет.

Салес подчеркивает, что солидные должности, безупречный образ жизни, известность и авторитет (каковыми обладал, например, и Дон Лоренцо, выдумавший в 1672-1673 годах святого Донатуса) таких личностей, как Игуэра и Гольциус, не помешали им фальсифицировать историю (Майянс, с. 703) [45]. Я готов высказаться решительнее: подлог стал возможен именно благодаря их престижу и высокому положению. Вряд ли подобное удалось осуществить кому-нибудь другому. Разумеется, сами по себе должности и авторитет не являются основанием для обвинений; эти обстоятельства можно рассматривать как косвенное основание для подозрения.

Николас Антонио упоминает также известного Луку Гольстениуса, родившегося в 1596 году в Гамбурге. 22 лет от роду он едет учиться в Италию и на Сицилию. Вернувшись и впав в нужду, Гольстениус решает посетить Лондон и Оксфорд (1622), а в 1624 году переезжает в Париж, где и переходит в католическую веру. В 1627 году кардинал Барберини берет его с собой в Рим, и некоторое время спустя его избирают кардиналом и назначают на должность заведующего библиотекой Ватикана. Эта работа стала его основной жизненной задачей. На этом посту он остается до самой смерти (1661). В церковных кругах он пользуется непререкаемым авторитетом как ученый (обладавший коллекцией книг и рукописей огромной ценности) и ревностный католик, обративший в католицизм нескольких князей. По заданию Монте Кассино он написал историю мучениц Перпетуа и Фелиситы, «Страдания Бонифатия» и многое другое. Большой известностью пользовалось его жизнеописание Пифагора (1630, Рим), а также изданные им тексты классических и церковных авторов. В печатное собрание его сочинений вошли также 114 писем.

В письме к Хуану Лукасу Кортесу от 5 сентября 1663 года Николас Антонио упоминает Гольстениуса: «Однако собрание документов Всеафриканских соборов, которыми он (Гольстениус) нас пугал (sic!), имеет совершенно непригодный для печати вид, хотя кардинал Барберини прилагает все мыслимые усилия, чтобы извлечь из его писаний любую возможную пользу» (Майянс, с. 646). Иронический тон Антонио, занимавшегося разоблачением подделок, позволяет предположить, каково его собственное отношение к этим «Всеафриканским соборам». Бросается в гласа то шитое толстыми нитками обстоятельство, что многие отцы церкви и Вселенские соборы были их изобретателями «переселены» в Северную Африку. Риск разоблачения в этом случае сводился к минимуму: после «нашествия „сарацинов"» можно было спокойно утверждать, что все письменные свидетельства существования ранней церкви были, разумеется, уничтожены. Проверить на практике, как обстоят дела в находящейся под османским суверенитетом Северной Африке не представлялось возможным.

Получатель этого письма Хуан Лукас Кортес передал Антонио очень показательное письмо знатока арабского Хуана Дурана де Торрес (датировано 26 мая 1660 года; Майянс, с. 671). Арабист этот сразу после вежливого приветствия пишет Антонио: «Удивляет меня то обстоятельство, что вы ни словом не упомянули в нашей переписке монсиньора Гольстениуса, каковой, по моему разумению, есть первый в этой научной школе». Антонио знал, чем занимался «первый в научной школе», и не хотел лгать. (Гельцер, как я покажу впоследствии, тоже был убежден, что никакой рукописи у Гольстениуса не было.)

Как фальшивки Майянс отметает также следующие тексты: «Хронику» Педро Сезараугустано (также из Сарагосы), знаменитую раннюю церковную историю Испании «Самая ранняя Испания», многочисленные письма епископов и пап и даже арабский текст «историографа Разиса», которого, в отличие от известного врача Разиса, никогда не существовало в действительности. В «Разиса» поверил даже Антонио, который дважды цитирует его на страницах своей разоблачительной книги. Мы, однако, никак не можем принять за историческое лицо этого вымышленного араба, чье сочинение изобилует анахронизмами (иногда он «промахивается» на целое столетие). В наши дни церковь, которая за два столетия до Антонио выдумала этого арабского историка, сама перестала считать его достоверным и «вырезала из большого исторического пирога».

Чтобы доказать христианское присутствие в Испании, деятели клира высасывали из пальца множество исламских и даже иудейских авторов, благо на церковь работали первоклассные арабисты и гебраисты. Они и писали нужные заказчикам подделки, как об этом повествует Майянс. Правда, когда меняется догма, некоторые сочинения становятся опасными; в этом случае они разоблачаются как поддельные. Это и делает Майянс, освобождая церковь от авторов, которые стали опаснее, чем признание поддельности их произведений. Свою главную задачу – доказать присутствие католической церкви в доисламской Испании, они в любом случае выполнили: тезис этот прочно укрепился в нашем сознании, пусть даже отдельные авторы, его поддерживающие, впали в немилость.

Майянс, однако, защищает «позднеантичный» текст о побережье Испании, приписываемый Руфусу Фестусу Авиено (создание ученых гуманистов); он только корректирует его в тех местах, где приводятся сведения о Толедо. Хотя они издавна считаются достоверными, но из-за того, что Толедо трудно отнести к разряду прибрежных городов, Майянс выкидывает их из своей редакции.

В ходе этого критического рассмотрения старого наследия Майянс двигает туда и сюда святых и епископов и все другое, что поддается такой корректировке. Вообще же, Майянс не решается покушаться на основы: занимаясь частными случаями подделок, он признает тем не менее истинной догматическую установку церкви. Сантьяго для него – первый епископ Испании, а Исидор Севильский – отпрыск знатного готского семейства. Оба эти положения в наши дни уже не считаются верными.

Уже Антонио сомневался в том, что такой важный источник, как сочинения Бероза, был собран и дополнен в 698 году в Толедо неким Юлианом Лукасом; шеститомную Книгу мучеников своего противника Хуана Тамайо он считает полностью вымышленной. «Нужно вычеркнуть все упоминания о святой мученице Марте, чествуемой 20 сентября, ибо она не была ни святой, ни мученицей, но грешницей и иудейкой», – пишет Антонио в своем развернутом именном индексе [46]. Даже великий Болланд изобретал фальшивых святых! Антонио не мог этого не знать: они состояли в переписке.

Работы святого Дионисия Ареопагита, приписанные ему якобы на «Константинопольской конференции 532 года», были подделаны Аполлинарием. Так считает Антонио, не подчеркивая, что этой фальшивкой лишний раз пытались обосновать историчность самой конференции. После этого разоблачения, по мнению Антонио, становится необходимым изъять некоторые места в текстах отцов церкви, например, Оригена и Дамаскина. Больше всего изумляет уже даже не сам факт подлога, но беззастенчивость, с которой этими подлогами занимались.

И все-таки странно, что прошло так много времени, прежде чем вскрылась вопиющая ложь Игуэры и его фальшивка стала кандидатом на исключение из списка источников. А что было бы, если бы эрудит Антонио – считавший поначалу, что речь идет только лишь об изменениях в оригинале, – не засел за свой фундаментальный труд (трактат на 750 страницах в два столбца форматом ин-октаво), вышедший из печати почти через сто лет после времени написания. Кстати, не обошлось здесь и без «вражеского финансирования». Посвящение королю Португалии Жоао V позволяет предположить, кем была заказана и оплачена работа, без которой мы бы и понятия не имели о многих подделках.