Голубые фиалки, стр. 20
— Я не об этом. — Он выглядел скорее растерянным, чем сердитым.
— Мне все еще нужны деньги…
— Я не об этом хотел спросить.
— А о чем?
— Почему ты бросилась под пулю, которая предназначалась мне?
Она и сама не знала почему. В тот момент она даже подумать ни о чем не успела. До этого мгновения она и не подозревала, что способна рискнуть жизнью ради чужого человека. Да, наверное, ради чужого она и не стала бы рисковать… Но Грегори… Да, Грегори, которому она лгала и которого беззастенчиво использовала, уже не казался ей чужим.
— Думаю, это потому, что я многим тебе обязана. И потом, ты ведь сделал бы для меня то же самое, правда?
Это был не самый простой вопрос. Грегори растерялся и не знал, что сказать. Никогда в жизни он не заботился ни о ком, кроме себя самого.
Его родители считали, что человек должен всего добиться сам. Да, они воспитали его как джентльмена, и это помогало ему дурачить достойных членов общества. Но родители были уверены, что лучший способ воспитания — выбросить юношу в большой мир, чтобы он сам зубами и ногтями пробивал себе дорогу. Именно так они и поступили с Грегори и его братьями.
Родители вложили в его голову правило: если хочешь выжить и добиться успеха — используй других. Ему пришлось работать, чтобы оплатить учебу в колледже, хотя в семье было достаточно денег, чтобы дать детям образование. Со временем он понял, что родители богаты именно потому, что никогда ни цента не истратили ни на что, кроме поддержания своего положения в обществе.
Кроме того, отец объяснил ему, что жена должна принести хорошее приданое — иначе зачем вообще жениться? И Грегори всегда оценивал женщин с точки зрения выгоды: что он получит на этот раз? Удовольствие, власть, деньги?
Даже Виолетта, такая желанная, была для него до сего дня лишь ступенью наверх, к лучшей жизни. Но теперь все изменилось. Она обращалась с ним не как с мошенником, а как с человеком, которого стоило спасать. Словно его жизнь была важна и ценна для нее. И сейчас Грегори осознал, что и она тоже стала для него чем-то большим, чем просто ключом к благополучию. Но он не смог сказать этого вслух. И потому проворчал:
— Ты вела себя глупо. Тебя могли вообще убить!
— Ах, вот как! Тогда ты точно не получил бы ничего от Майлза!
— Ты чертовски права! — Но ведь минуту назад он даже не вспомнил о Майлзе и его деньгах! Как эта женщина, которая лгала ему и использовала ради своих целей, сумела задеть в его душе какую-то струну?
— Надо было дать этому типу тебя пристрелить, — буркнула Виолетта. — А кстати, что это ты делал в банке?
Грегори отвел глаза и вновь принялся смачивать и отжимать полоску ткани.
— Я… должен был прикрыть твою спину, чтобы защитить свой капитал. Я стрелял в человека… Правда, к счастью, я попал в руку, и с ним все будет в порядке, но я никогда еще не опускался так низко! И знаешь, я думаю, что заслужил немного правды. Почему ты опять солгала мне? Все твои истории — ложь! Если хочешь знать, я не верю, что ты все это делаешь ради какого-то бандита по имени Тип. Думаю, ты его просто придумала.
— Ничего подобного! Ничего я не придумала! А если бы ты знал что-нибудь о любви, то не стал бы выяснять, зачем я это делаю! Но ты ни о ком не думаешь, кроме себя, ты даже не понимаешь…
— Зато я в другом кое-что понимаю!
Грегори поцеловал ее. Он был сердит. Сердит потому, что она настаивала на существовании этого бандита и рисковала из-за него жизнью.
Глава 9
Виолетта растерялась. Она начала сопротивляться, но прикосновение его губ зажгло что-то у нее внутри. Сердце заколотилось, но вовсе не от страха, а скорее от радостного возбуждения. Она ответила на его поцелуй, чтобы доказать себе и ему, что она вовсе не изнеженная девица, что ее тело и душа способны испытывать страсть. Вот только это будет не любовь, как у других женщин, ибо была уверена, что не способна любить. Зато ненавидеть она умеет и живет не ради самопожертвования и любви, а только ради ненависти.
Она позволила его языку проникнуть во влажную глубину ее рта. Грегори гладил ее плечи, и по спине Виолетты пробежала дрожь удовольствия. «Должно быть, это потому, что во мне течет дурная кровь. Я насквозь испорчена. Может быть, я заслужила наказание, — с тоской думала она. — Заслужила весь тот ужас и грязь, которые и были моей жизнью? «
Занятая мыслями о низменности и испорченности своей натуры, Виолетта не остановила Грегори, когда его поцелуй стал глубже, а объятия крепче. О нет, он не сделал ей больно. Может, чуть-чуть, когда задел раненое плечо… Его руки скользнули туда, где рубашка обрисовывала округлость ее груди.
Ладони Грегори наполнились. Он не сжимал ее грудь, оставляя синие пятна на нежной коже, но нежно ласкал чувствительный сосок сквозь тонкую ткань сорочки. Виолетта застонала. Соски ее напряглись, и впервые в жизни она ощутила желание.
— Ты прекрасна, — шептал Грегори. — Ты само совершенство.
Слова болью вонзились в сознание Виолетты. Она не совершенство. Она испорченная, использованная, грязная вещь. Однажды в разговоре с Лайлой Виолетта сравнила себя с гнилым яблоком: снаружи оно гладкое и блестящее, но внутри ничего нет, всю сердцевину съели черви.
— Не надо. — Виолетта отстранилась, и глаза ее наполнились слезами.
— Прости меня. — Грегори выглядел искренне расстроенным. — Я… увлекся. Я хотел показать тебе, что может почувствовать женщина. Ведь ты не испытывала ничего подобного со своим бандитом, правда?
— Ах, значит, вот что ты хотел сделать? Высмеять мои чувства! — А она-то решила, что он желает ее, что она ему небезразлична.
— Ну, сначала я так и хотел, но потом…
— Майлз был прав. Он всегда говорил, что бескорыстно ты даже пальцем не пошевелишь.
— Вот как ты заговорила? Ну уж если на то пошло, Майлз тоже может ошибаться — считал же он тебя воплощением невинности! Думаешь, я не понял, почему ты вчера позвала меня разделить с тобой постель? Господи, Виолетта, неужели ты готова ради Типа не только грабить банки, но и пожертвовать своей честью?
Не дослушав, Виолетта влепила ему пощечину.
— Не смей так говорить со мной!
Грегори опустил голову. Через несколько секунд он сказал каким-то чужим голосом:
— Прости меня. Как думаешь, ты сможешь держаться в седле?
Она и забыла — им ведь нужно бежать от погони, уехать из городка как можно дальше.
— Уверена, что смогу.
— Я приведу лошадей. Чемодан возле кровати. Ты найдешь в нем другую рубашку.
— Спасибо.
Не ответив, он вышел из хижины.
«Да, я, безусловно, умею обращаться с женщинами», — с досадой думал Грегори. Вот уже три дня они скакали почти без остановок, увеличивая расстояние между собой и последним банком. И все это время они с Виолеттой почти не разговаривали. Она больше не просила его спать рядом с ней. Вместо этого она ложилась поближе к набитым деньгами сумкам.
При желании Грегори мог бы легко украсть эти деньги. Но он понимал, что тогда Виолетта просто пойдет и ограбит еще один банк. И неизвестно, чем это закончится — может, чем-нибудь похуже раненого плеча.
Конечно, если он заберет деньги и уедет, ее судьба уже не должна будет его волновать. Соглашение с Майлзом будет аннулировано. И заботиться ему придется только о себе. Как раньше. Может быть, оставшись без денег и в одиночестве, Виолетта прислушается наконец к голосу здравого смысла и вернется к Майлзу?
Кого он хочет обмануть? Когда это Виолетта поступала так, как советовал ей здравый смысл?
Кроме того, Грегори не хотелось становиться изгоем. Если бы Виолетта согласилась вернуться домой, он получил бы долю в фирме, а потом и ее… Они вели бы благополучную жизнь достойных членов общества.
Но Виолетта определенно не собиралась становиться достойным членом общества.
Во время последнего привала, пока они подкрепляли силы вяленым мясом и хлебом, Грегори спросил: