Неудачник, стр. 50

Несколько вечеров назад, во время столь редкого в нашем доме затишья, мы с женой ударились в воспоминания о «добрых старых временах», когда мы были молодыми, а наши дети — еще малышами.

— Не знаю, как только мы все это выносили, — сказала Альберта с нежностью и ужасом. — Ведь дети были такими живыми и своевольными! По-моему, Джимми, они унаследовали твой характер.

— Кто же станет спорить, — кивнул я. — Даже подумать невозможно, чтобы ты...

— Ну конечно. — Альберта пожала плечами. — Конечно, прежде всего, ни одна женщина в здравом рассудке не вышла бы за тебя замуж. А если бы и вышла, то скоро сошла бы с ума. И если уж говорить о браке, мистер Томпсон...

— Да?

— Ты так и остался мне должен двадцать долларов, которые занял, чтобы нас обвенчали.

— Возвращаясь к теме разговора, — сказал я. — Наши дети были сущим наказанием, ты согласна? Правда, они до сих пор не изменяют своему бойкому характеру, но по сравнению с тем, какими они были... когда Пэт было шесть, Шэрон три, а Майку — два...

Наши дети — Пэт, Майк и Шэрон. Не успев появиться на свет, они с первого взгляда соображали, что их родители — всего-навсего наивные и добродушные простофили, и с тех пор не обращали на нас внимания. И что касается авторитета, то со стороны казалось, что они взрослые, а мы — дети. Они не знали, что такое высокий стульчик, детская кроватка, ночной горшок и другие сопутствующие детству предметы.

Каждый требовал себе взрослой кровати. Каждый настаивал на использовании обычного туалета и ни разу не заплакал, если, что случалось нередко, проваливался в глубь унитаза. Высокий стульчик, молочко, детская пища — нет, это было не для них. Еще не научившись ходить, они уже сидели за столом; они добивались этого права, в противном случае объявляли голодную забастовку. Усевшись на кипу книг, чтобы дотянуться до стола, они отважно размахивали длинными острыми ножами — у каждого был свой любимый. И пока мы с Альбертой взирали на это с беспомощным ужасом, вся ветчина или девятифунтовый ростбиф исчезали как по волшебству.

Они курили мои сигареты, присваивали себе мое пиво. Они взяли на себя полную ответственность за наше домашнее хозяйство и за все, что его так или иначе касалось.

Пэт, старшая девочка и, кажется, наименее сумасбродная из них, доставляла нам сравнительно мало хлопот. Но только сравнительно! Казалось, Пэт так и родилась со словарем преподавателя колледжа и с театральными наклонностями, и первые способности она использовала для удовлетворения вторых. Стоило на пять минут оставить ее одну в комнате с телефоном, как она превращалась в миссис Томпсон или в общественного секретаря миссис Томпсон. Она обзванивала магазин за магазином, заказывая себе товары, необходимые для своих спектаклей. И она была такой бойкой и речистой, что добивалась кредита там, где мы с Альбертой терпели полный крах.

Майк, наш самый младшенький, обладал свойством, которое я всегда терпеть не мог в людях, — он был положительным вредителем человеческой природы, любителем грубых шуток. Посетители нашего дома непременно обнаруживали у себя в шляпах, сумочках и тому подобном детские пеленки. Пеленки, которые выглядели намного неприятнее, чем были на самом деле. Подобно Пэт, у Майка была сильно развита артистическая жилка. Смешав остатки от обеда с горчицей и майонезом, он достигал массы настолько похожей на настоящую, что обманывал свою мать и меня.

Шэрон, наш средний ребенок, вторая дочка... Шэрон. Я мог бы написать про нее книгу — десятки книг. Но, будучи ограниченным пределами данной рукописи, лучше сосредоточусь только на ее главной и доставляющей больше всего проблем странности.

Шэрон подбирала бездомных животных и принимала их в школу, где была и ее директором, и учительницей.

Толкая детскую коляску, которую мы купили еще для Пэт и в которой она и другие наши дети решительно отказывались кататься, Шэрон бродила по переулкам и закоулкам, отыскивая самых больших и безобразных кошек и дворняжек, которых только могла найти. Она усаживала в коляску вместе кошек и собак. И от нее исходили такое невероятное обаяние и такое миролюбие, что животные даже не пытались удрать и, что удивительно, не дрались между собой.

— Будьте холошими лебятами, — говорила она, поднимая одной рукой дворняжку, а другой шелудивого кота. — Будьте длузьями.

Затем их сажали в коляску, и хотя друзьями они не становились, но вели себя безупречно.

Набрав полную коляску животных, она катила ее домой, а там — прямиком в ванную. Она по очереди мыла их, перевязывала им раны, затем вела на кухню. Уничтожив на несколько долларов еды, довольные, они направлялись за ней в гостиную — в ее «школу». И там, усадив всех в ряд, Шэрон читала им лекции о личной гигиене, о том, как важно быть «длузьями», и на другие подобные темы.

Не знаю, какие качества должны были они проявить, чтобы перейти из одного класса в другой, но некоторые классы они заканчивали очень быстро, в течение какого-нибудь часа, тогда как для других учеба затягивалась до вечера. Во всяком случае, дополнительных занятий никогда не требовалось; и каждый день в школе появлялись новые ученики.

Нетрудно, наверное, догадаться, что с такими детьми, как наши, возникла необходимость обзавестись собственным домом. И за несколько месяцев до того, как я оставил работу в писательском проекте, мы переехали в новый дом. Разумеется, я приобрел его в кредит. А что касается мебели — нужно было обставить восемь комнат, — я получил довольно существенную скидку, а остальную сумму должен был выплачивать постепенно из своего заработка, что обеспечивало мне жизнь в долг до самой смерти. Но, несмотря на боязнь долгов, я считал переезд мудрым поступком.

Дом был беспорядочно выстроенным кирпичным коттеджем с просторными комнатами, стены которых были оклеены обоями. При доме имелся огромный задний двор, гараж и помещение для прислуги. На эту недвижимость была назначена неправдоподобно низкая цена — до того низкая, что я даже насторожился, заподозрив какой-то подвох. Но я вроде бы неплохо разбираюсь в строительстве, и при тщательном осмотре постройка показалась первоклассной. Итак, как я сказал, мы приобрели его и переехали.