В поисках энергии. Ресурсные войны, новые технологии и будущее энергетики, стр. 139

Хотя сам Дорио был тесно связан с Гарвардом, его ARD в основном занималась коммерциализацией технологий, разработанных в Массачусетском технологическом институте (MIT). MIT, в отличие от других университетов, не стеснялся связывать свои лаборатории и учебные аудитории с рынком. Более того, это было частью его миссии, в отличие от большинства университетов Лиги плюща, которые создавались как школы богословия. MIT согласно его уставу 1861 г. должен был способствовать «практическому применению науки в сочетании с… коммерцией».

Несмотря на свой довольно автократичный стиль управления, Дорио привлек ряд талантливых коллег, в том числе молодого кандидата наук, окончившего аспирантуру MIT, Самуэля Бодмана, который позднее стал министром энергетики США. «Жорж Дорио был человеком с неоднозначными качествами, – вспоминал Бодман. – С одной стороны, он был притягательным, обходительным и замечательным. С другой стороны, он был склонен к интеллектуальному доминированию и мог обращаться с людьми довольно бесцеремонно».

Венчурный бизнес был делом нелегким. «Не идите в венчурные капиталисты, если вы хотите спокойной жизни!» – любил говорить Дорио. Каждая компания, какой бы успешной она ни стала впоследствии, прошла по меньшей мере через пару кризисов или катастроф, неотъемлемой частью которых, по словам Дорио, были телефонные звонки «в два часа ночи, когда вам сообщают об очередном происшествии».

В 1960-х гг. территория вокруг большого Кеймбриджа, штат Массачусетс, включавшего в себя и Гарвард, которая тянулась на север и на запад вдоль автострады 128, стала первым крупным инкубатором новых технологий в стране.

ARD соприкоснулась с энергетикой лишь пару раз, один раз с нефтедобывающей компанией Zapata Off-Shore, основанной недавним выпускником Йельского университета Джорджем Бушем-старшим. Но это были исключения. «Энергетика требовала слишком много денег, – вспоминал Бодман. – Именно поэтому мы с ней не связывались. Она считалась вотчиной крупных компаний. Даже мысль о том, что там могли быть перспективы у маленькой компании, представлялась нелепой»¹¹.

Идем на запад

Еще более крупный центр венчурного капитала вырос в другом месте. Этим местом был Стэнфордский университет, а инициатором его создания – Фредерик Терман, декан инженерного факультета, а позднее проректор Стэнфордского университета. Работая над кандидатской диссертацией в MIT, Терман увидел, насколько важна связь исследовательского университета с рынком, и твердо решил создать высокотехнологичную индустрию среди фруктовых садов университетского городка Стэнфорда в долине Санта-Клара. Так «долина услады сердца» превратилась в Кремниевую долину. Среди прочего, Терман создал Стэнфордский технопарк, чтобы связать университет с деловым миром. Именно благодаря Терману познакомились два выпускника Стэнфорда Уильям Хьюлетт и Дэвид Паккард. В результате на свет появилась Hewlett-Packard, крупнейшая компьютерная компания в мире¹².

На основе видения Термана сформировалась оригинальная, со множеством взаимосвязей экосистема Кремниевой долины, которая включает в себя Стэнфорд и Калифорнийский университет в Беркли, венчурных капиталистов с Сэнд-Хилл-роуд, с Юниверсити-авеню и из Сан-Франциско, а также ученых, инженеров и предпринимателей. Одной из первых венчурных фирм, которые оказали большое влияние на формирование Кремниевой долины, была Kleiner Perkins (позднее – Kleiner Perkins Caufield & Byers), основанная в 1972 г. Изначально партнерами в ней были Юджин Кляйнер, семья которого бежала из Вены в годы Второй мировой войны и который позже примкнул к одному из первых стартапов Кремниевой долины, и Том Перкинс, который окончил MIT и Гарвардскую школу бизнеса, работал в Hewlett-Packard и слушал курс «Производство» Жоржа Дорио в Гарвардской школе бизнеса.

Kleiner Perkins решила усовершенствовать модель венчурного бизнеса, превратить его в нечто, отличное от традиционной финансовой деятельности, а также от традиционных исследований и разработок. Это означало непосредственное участие во всем – от управления и разработки стратегий до доводки технологий и поиска талантов. Такая модель стала общей для венчурного бизнеса. В отдельных случаях она включала концептуализацию потребностей и технологий для удовлетворения этих потребностей, а затем поиск технологов и предпринимателей для воплощения идей в жизнь. Весь процесс был сконцентрирован на ускорении выхода на рынок. Верный способ получить отказ в венчурном финансировании тогда заключался в представлении бизнеса стартапа как «научный эксперимент». С тех пор ничего не изменилось. Венчурные капиталисты, по их словам, «отслеживают происходящее в университетских лабораториях», однако они как можно дальше обходят то, что кажется научным экспериментом. Именно в этом заключается главное различие между венчурным капиталом и собственно исследованиями и разработками, где важен именно эксперимент¹³.

Genetech, Apple Computer, Adobe, Google, eBay, YouTube, Facebook – все эти компании вышли из Кремниевой долины, наряду со многими другими, которые, может быть, не столь известны, но технологии которых значат очень много для современного мира.

Крест на карьере

Однако долгие годы энергетика не представляла особого интереса для венчурного капитала. Ею занимались Bell Labs и другие крупные лаборатории известных компаний, национальные лаборатории, исследовательские институты и университеты, но только не венчурные капиталисты.

Одним из немногих исключений была Нэнси Флойд. Она создала первую венчурную фирму, специализирующуюся исключительно на энергетике. После распада телефонной монополии AT&T в начале 1980-х гг. она участвовала в создании телекоммуникационной компании, которая позже была продана IBM. «Я увидела, какую роль может сыграть технология в разрушении регулируемой отрасли», – вспоминала Флойд.

В 1994 г. Флойд решила создать свою венчурную фирму Nth Power, чтобы воспользоваться возможностями дерегулирования электроэнергетической отрасли. Однако ни ее, ни Nth Power никто не ждал. Три года она провела в разъездах, встречаясь с инвесторами по всему миру, как оказалось, совершенно незаинтересованными инвесторами. Поскольку ее средства подошли к концу, Флойд стала останавливаться в гостиницах, где за ночь брали $39, что давалось ей непросто, ведь, по ее словам, «она не девчонка, привыкшая останавливаться в номерах по $39 за ночь».

Но она по-прежнему демонстрировала то, что позднее назвала «общим качеством всех успешных предпринимателей», – упорство, и в 1997 г. ей наконец удалось привлечь средства нескольких инвесторов. Легче от этого, правда, не стало. Первые несколько лет напоминали «сизифов труд»¹⁴.

Еще одним инвестором, ранее других пришедших в энергетику, был Айра Эренпрайс, партнер компании Technology Partners. Впервые Эренпрайс вложил средства в энерготехнологическую компанию в конце 1990-х гг. «Большую часть своей карьеры я провел в сфере IT, где в соответствии с законом Мура каждые 18 месяцев появляется следующее поколение продуктов, – сказал Эренпрайс. – Когда, как председатель совета директоров энерготехнологической компании, я стал соприкасаться с энергокомпаниями, то узнал, что линза инноваций, через которую они смотрят, – это десятилетия».

Эренпрайс тоже чувствовал себя одиноким в этой сфере. «Мои собратья по венчурному бизнесу считали, что я утратил рассудок, – вспоминал он. – А друзья говорили, что я ставлю крест на карьере»¹⁵.

Возможности на $6 трлн

Примерно в 2003–2004 гг. сообщество венчурных капиталистов вдруг увидело возможности в сферах энергетики и экологически чистых технологий. Причиной был не только рост цен на энергоресурсы. «Обеспечение энергетической независимости США, проблема глобального потепления и наличие технологий, которых у нас не было в 1979 г.» – вот как Рэй Лейн, партнер Kleiner Perkins, объяснил решение своей фирмы войти в энергетическую индустрию. Масштабы возможностей впечатляли. В своем анализе Kleiner Perkins оценила годовой рынок информационных технологий в $1 трлн, а годовой рынок энергетических технологий – в $6 трлн.