Борька, я и невидимка, стр. 15
«Боря, я решила стать актрисой».
«Ой, Вика, правда?»
«Конечно».
«Ой, Вика, здорово!»
«Может быть, певицей…»
«Ой, Вика!..»
«Или лучше – в кино».
«Ой, Вика…».
«Или, может быть, в театре».
«Ой, Вика, как же я?»
«Ты? Ты будешь смотреть меня по телевизору», – холодно скажет Вика, и они разойдутся в разные стороны.
Так думала Вика. Наконец ей надоело разговаривать с собой, и она сообщила Борьке:
– Боря, я, наверное, буду актрисой.
– Актрисой? – спросил бесхитростный Борька. – А примут?
Вика посмотрела на Борьку сузившимися глазами.
– Кого примут?
– Тебя, – пояснил Борька. – Туда ведь только со способностями принимают.
– Уходи лучше отсюда, – сказала Вика.
Борька оторопел. Он никак не мог сообразить, что произошло с Викой. Разве он сказал что-нибудь обидное? Или, может быть, в актеры берут теперь и неспособных? Как их понять, девчонок?
И все же Борьке не хочется уходить. И по затылку бить то же не хочется. Такой уж чудак Борис Таланов.
Он идет рядом с Викой и, как нам это ни противно, пытается с ней разговаривать.
– Вика, смотри, «Чайка» идет…
– Вика, Владимир Иванович здорово катается. Да?..
– Вика…
А Вика молчит, как фонарный столб.
Молчание тяготит Борьку. Ему хочется разозлиться, а он не может, потому что он такой человек. Они идут вдоль забора, и Борька заглядывает в дверку. С груды кирпича смотрят на него, не мигая, два желтых огня.
– Вика! Кошка!
Вика останавливается. Кошка – это не Таланов, на кошку можно взглянуть.
Желтые огни уставились на Вику.
– Киса, – ласково зовет Вика. – Кис-кис-кис… – В ее голо се столько нежности, что трудно не понять, насколько кошка милее для нее, чем Таланов.
Но Борька все же не понимает.
– Хочешь, я тебе ее поймаю?
Вика пожимает плечами.
Борька взлетает на груду кирпича. Желтые огни исчезают. Борька осматривается и видит торчащий рядом рельс. Он уходит куда-то в небо. Борька задирает голову. Рельс оказывается ногой крана. Кран такой большой, что вблизи его незаметно.
– На кран полезла, – говорит Борька.
– Не остроумно, – отзывается Вика.
– Вика, я на кран полезу! – кричит Борька.
– И не остроумно, – повторяет Вика.
«Не остроумно? Прекрасно». Борька ставит ногу на лестницу и быстро взбирается на площадку, где расположена кабина. Сейчас он на уровне третьего этажа. Отсюда прекрасно видно, что делается в окнах дома на другой стороне улицы. В одной комнате ужинают под голубым абажуром, во второй – под оранжевым, в третьей – смотрят телевизор. Они не знают, что их видят. Борьке становится весело.
– Боря, слезай.
Вика стоит уже под краном. Борька смутно видит, как белеет ее лицо. Вика смотрит на него, задрав голову. Сейчас бы самое время плюнуть па нее сверху. Но Борька не любит таких штучек. Ведь уже говорилось, что он человек особенный.
Перебирая руками заснеженные перекладины, он лезет все выше. Он старается смотреть только вверх и неожиданно замечает, что улица придвинулась почти вплотную. Она прямо под ногами. Борька стоит на верхней площадке, держась руками за перила, и слышит голоса прохожих. Оказывается, сверху еще лучше слышно. Во всяком случае, голос Вики доносится совершенно отчетливо.
– Боря, слезай, пожалуйста.
«Пожалуйста? Прекрасно!» Теперь – на стрелу. Здесь уже нет лестницы. Стрела наклонно уходит в небо. Борька ползет по косым перекладинам. Ему жарко и весело. Ну что, Данилова! Смотри. Любуйся.
Рука Борьки скользит по металлу, из-под нее срывается пласт снега. Снег падает долго-долго. Борька провожает его взглядом и вдруг неожиданно сознает, что от него до земли как раз столько, сколько падал снег. И тут же с ужасом Борька всем телом ощущает, что вокруг ничего нет – ни внизу, ни сбоку, ни сверху. Он уже не может смотреть по сторонам, он боится пошевелиться. Он смотрит только вниз. А внизу, словно маятник, раскачивается маленькое пятно – Вика.
– Боря!
Борьке кажется, что Вика кричит очень громко, так громко, что он может свалиться от одного этого крика.
– Замолчи, – шепчет Борька.
И тут же начинают бить часы на башне в доме напротив. Никогда раньше Борька не слышал, чтобы они били. Бом! Бом! Все сильнее, все громче… Эти удары отдаются в голове. И Борьке кажется, что если часы не умолкнут, то сейчас все дома и кран – все вокруг начнет рушиться и падать.
– Боря, я боюсь…
Это Вика раскачивается на земле. Она плавно ходит: вперед – назад, вперед – назад. Почему она так маячит? Борька смотрит вниз, широко открыв глаза. И вдруг понимает, что Вика раскачивается вместе с землей. И это значит, что качается кран.
– Боря, я позову кого-нибудь… Боря…
«Не надо», – хочет сказать Борька и не может. Ему кажется, что если он произнесет хоть слово, то сейчас же сорвется. Но Вика и сама понимает, что не надо. И вот голос ее доносится уже с первой площадки, где кабина.
– Боря… Боря, не молчи. Почему ты молчишь?..
Голос Вики теперь ближе, и это придает Борьке храбрости. Медленно он передвигает руку вдоль перекладины. Так же медленно вытягивает ногу. Теперь он на несколько сантиметров ниже. Снова рука, снова нога…
Внизу беззаботно шумит улица. Никто не видит Борьку. Никому нет до него дела. У кабины тихонько скулит Вика. Она боится лезть выше. И слезть она теперь тоже боится. Она плачет, задрав голову, и мысленно клянется, что никогда не будет актрисой. Никогда! Лишь бы спустился Борька.
А Борька уже на верхней площадке. Стараясь не смотреть вниз, он осторожно нащупывает подошвами перекладины лестницы. На Вику сыплется снег. И вот Борька ставит ногу на нижнюю площадку. Ставит осторожно, так же, как делал это наверху.
– Ты чего?.. – говорит он дрожащим голосом. – Видишь… я же слез.
– Дурак, – всхлипывает Вика. – Идиот ненормальный… Я маме расскажу… Елизавете Максимовне… всем…
Борька и Вика спускаются вниз. Борька впереди, Вика – сзади. На твердой земле все кажется проще: часы бьют негромко, дома не раскачиваются, кран – самый обыкновенный.
Вика уже не плачет. Борька, хотя у него все еще дрожат руки, подбирает свои и Викины лыжи. Они выходят на улицу и идут рядом.
– Боря, смотри, опять «Чайка», – мирно говорит Вика. Борька улыбается и кивает головой.
– А тебе страшно было?
Борька снова кивает. Такой уж он человек.
– Очень?
– Ага.
– И мне очень.
Они идут по улице, и Вика уже не разглядывает себя в витринах.
Оставим их на время. Пусть идут. Им еще долго идти вместе.
Про урок труда
Уроки труда у нас ведет Алексей Иванович. Он не учитель, а просто рабочий. Он давно на пенсии, потому что ему семьдесят два года. Но работает он больше всех – целый день в мастерской. На него если посмотреть, сразу скажешь, что он не учитель, а рабочий. И даже лучше, что он не учитель. Потому что он никогда не жалуется классному руководителю. А если кто плохо себя ведет, он говорит:
– Уходи, пожалуйста. Не хочешь работать – уходи. Казнить я тебя не буду. Даже отметку поставлю – четверку. Только не мешай.
Но из нашего класса еще никто не ушел. Ребята его любят. Потому что он какой-то честный. Если у нас чего-нибудь не получается, он прямо переживает. Будет по два часа показывать и объяснять, пока не получится. И если там напильник сломал нечаянно или заготовку испортил, ничего не скажет. А вот если кто лодырничает, он обижается, как маленький. Честное слово, просто по лицу видно, что обижается. Как будто он ни когда лодырей не видел.
В шестом «Б» он одному тоже сказал про четверку. А тот говорит: «Поставьте». Алексей Иванович взял и поставил. А тот ушел. И Алексей Иванович никому не жаловался. На другой день тот ученик снова пришел. Алексей Иванович ему сказал: «За отметкой пришел или работать?» А он говорит: «За отметкой». Алексей Иванович опять поставил четверку. Так Алексей Иванович наставил ему целую кучу четверок. Тот просто не знал, что делать с этими четверками. А ребята перестали с ним разговаривать. Тогда он говорит ребятам: «Исключайте меня из пионеров». А ребята говорят: «Мы тебя нарочно не исключим, чтобы тебе было стыдно галстук носить». Тогда он пошел к Алексею Ивановичу, попросил вычеркнуть четверки. Алексей Иванович сказал, что просто так он не вычеркнет, но может обменять каждую отметку на деталь. И тому ученику пришлось работать в два раза больше – за новые уроки и за старые. А ребята с ним не разговаривали, пока он не обменял последнюю четверку. Они сговорились и не замечали его, как будто его вообще нет. А после того как он обменял последнюю четверку, ребята встретили его у школы и стали по очереди с ним здороваться: