Выборы, стр. 25

От Барканду до Убондо девяносто девять миль петляющего, забитого транспортом шоссе. Асфальт с многочисленными заплатами плавился под жарким солнцем. На открытых участках, там, где вырубили тропические леса, вдали мерцали миражи. Вдоль обочин ржавели остовы грузовиков и легковушек, водители которых не вписались в последней поворот. Металлолом, похоже, в Альбертии не собирали.

Дорога из Барканду ведет на север, к Сахаре, и если ехать по ней достаточно долго, пока асфальт не уступит место красному латериту, а затем латерит не сменится пылью и песком, то можно добраться до Тимбукту. Но это длинный путь, и редко кто проходит его до конца.

Путешествуют по местным шоссе главным образом в фургонах-грузовиках. Правая дверца кабины всегда полуоткрыта, чтобы водитель, высунувшись, мог лучше видеть дорогу, а при случае быстрее спрыгнуть в кювет. Водители гоняют фургоны из Барканду в Убонго и обратно, иногда покрывая по шестьсот миль в день, перевозя людей, кур, коз, яростно торгуясь из-за платы за проезд. Ездят они быстро, правила движения если и знают, то смутно. Обгон воспринимают как личное оскорбление.

Шартелль развалился на заднем сиденье, надвинув черную шляпу на лоб, с длинной сигарой, заменившей крепкие дешевые сигареты. В свежевыглаженном костюме, в застегнутой на все пуговицы, кроме верхней, жилетке, красно-черном галстуке и белой рубашке. Ноги его, в черных туфлях, лежали на деревянном столике, откидывающемся со спинки переднего сиденья.

В вестибюле отеля он оглядел меня с головы до ног, выразил надежду, что день будет хорошим, и спросил, не хочу ли я кофе. Мы выпили кофе в ресторане, за столиком с видом на бухту.

— Какая бухта, — в очередной раз повторил Шартелль, после того как заказал яичницу с ветчиной.

Анна уехала в пять утра. Я смотрел, как она одевалась. Потом сидела перед зеркалом и причесывалась. Мы оба улыбались. И молчали, понимая, что время для разговоров прийдет позже. Я чувствовал, что времени нам хватит на все.

Она подошла к кровати и села рядом. Положила руку мне на голову, потрепала волосы.

— Я должна идти.

— Я знаю.

— Ты позвонишь?

— Я позвоню сегодня вечером.

Я поцеловал ее, она встала, пересекла комнату, открыла дверь и скрылась за ней, не оглянувшись. А я лежал, курил и прислушивался к незнакомым чувствам, бурлящим внутри. А когда взошло солнце, я поднялся, принял душ, и спустился в вестибюль на встречу с Шартеллем.

— Знаете, где я вчера побывал? — Шартелль выпустил струю дыма.

— Нет.

— Я засвидетельствовал свое почтение генеральному консулу.

— Я же ездил с вами. Его не оказалось на месте.

— Нет, после этого. Даже после беседы со старичком-англичанином в Управлении переписи.

— То есть вы вновь поехали туда?

— В Барканду несколько консульств.

— И какое же вы выбрали?

— Естественно израильское.

— Клинт, я не собираюсь вытягивать из вас каждое слово. Итак, вы решили пообщаться с генеральным консулом Израиля. Почему?

— Я рассуждал так: если я попадаю в незнакомый город в чужой стране и хочу разобраться в том, что происходит, к кому мне обратиться? Разумеется, к послу Израиля, а если посла нет, то к генеральному консулу.

— И о чем вы говорили?

— О родственниках, юноша, о родственниках.

— Чьих?

— Его и моих. У меня есть родственники в Израиле, а у этого старикана из консульства — в Кливленде, и я с ними, кажется, знаком. Горячие сторонники демократической партии. То есть я сразу стал его земляком.

— Откуда у вас родственники в Израиле?

— Троюродные братья по линии отца. Во мне одна шестнадцатая еврейской крови.

— Я думал, что фамилия Шартелль французского происхождения.

— Совершенно верно, но чуть-чуть еврейско-французского. Так, во всяком случае, говорил мне отец.

— Ясно. И что поведал вам израильский генеральный консул?

— Ну, он уже слышал о «Ренесслейре». Он сказал, что четверо бравых молодцов прилетели в Барканду три дня назад и тут же самолетом отбыли на север.

— Фамилий он не упоминал?

— Нет. Но отметил, что они открыли счет в филиале банка «Барклей» на шестизначную сумму в фунтах. Двое из них — негры, естественно, американские, двое — белые.

— Через Лондон мы можем установить, кто они?

Шартелль кивнул.

— Полагаю, Поросенку это по силам.

— Он сказал что-нибудь еще?

— Ну, он поклялся, что откажется от своих слов, но его правительство опасается, что англичане уходят слишком быстро. Он считает, что начнутся беспорядки, особенно если выборы окончатся «базаром» без явного победителя или хотя бы сильной коалиции. Он также не предполагал дожить до таких дней, когда ему придется признать, что англичане слишком быстро уходят из колонии. Но в Альбертии это произошло.

— Любопытное признание, — кивнул я.

— Вы, часом, не встречались здесь с Мартином Борманом?

— С кем?

— Мартином Борманом. Ну как же, сподвижник Гитлера, который удрал из бункера буквально перед тем, как русские вошли в Берлин.

— Нет, я его не встречал. Во всяком случае в последнее время.

— Если встретите, дайте знать генеральному консулу Израиля, хорошо? Он здесь уже три года и полагает, что сможет вернуться в Тель-Авив, если поймает Бормана или какого-то другого нациста, все еще находящегося на свободе. Он просил нас поглядывать вокруг.

— Обязательно.

— Знаете, где я еще побывал?

— Нет, но уверен, что не останусь в неведении.

— Выпив чашку чая с израильским консулом, я забрел на базар, где сидят эти толстые кумушки в разноцветных одеяниях.

— И что вы там выяснили?

— Я купил несколько бритвенных лезвий у одной, пару сигар — у другой. Немного поторговался, рассказал пару анекдотов. Словом, повеселил их. Очень милые тетушки. Чуть полноватые, но приветливые.

— Понятно, — кивнул я.

— Потом мы коснулись выборов. Как они заспорили! Одна была за вождя Акомоло, другая за старика Альхейджи, третья за того, что с востока… э…

— Доктора Колого, — подсказал я.

— Доктор, адвокат, вождь-торговец, — Шартелль покачал головой. — Как бы не запутаться.

— И каково общее впечатление?