Подставные люди, стр. 18

Он стоял в центре большого зала, начисто лишенного стульев, кресел, удобных диванчиков. Лишь восточные ковры на полу стоимостью семьдесят пять тысяч долларов да четыре или пять картин, которые не затерялись бы и в «Метрополитен», по стенам. Был, правда, письменный стол, обычный современный стол, с шестью отверстиями в торцевой панели, достаточно большими, чтобы через них проскочили снаряды со слезоточивым газом. Искать камеры внутренней телевизионной сети я не стал.

Двое сидевших за столом мужчин привстали, едва мы вошли, но руки их оставались под столом, наверное, на спусковых крючках или кнопках неких устройств, которые, приведенные в действие, разорвали бы нас на куски. Я однажды побывал в приемной вице-президента в Капитолии. Так вот, находившиеся там двое мужчин точно так же привстали, вежливые и внимательные, но готовые к решительным действиям. И я почувствовал, что любое неверное движение обойдется мне очень дорого. Впрочем, после убийств братьев Кеннеди и Мартина Лютера Кинга я не стал бы упрекать их за чрезмерную бдительность.

Убедившись, что Падильо нас признал, мужчины вновь сели, по-прежнему не спуская с нас глаз. Я стоял к ним спиной, но, и не оборачиваясь, знал, куда устремлены их взгляды.

— Обошлось без проблем? — спросил Падильо, ведя нас к лифту.

— Практически да. В подземке Гитнер мог нас нагнать. Он опоздал буквально на пять секунд.

— Я предполагал, что он отстанет на две минуты, — Падильо покачал головой. — Похоже, он действительно кое-чему научился.

— А что у тебя? — полюбопытствовал я.

— Меня преследовал Крагштейн. Уйти от него времени у меня не было, так что он знает, что мы здесь.

— А что с тем парнем, чью машину ты остановил?

— Я дал ему сотню, и он так обрадовался, что спросил, не собираюсь ли я повторить то же самое на следующей неделе. Он сейчас без работы и винит во всем Невилла Чемберлена и Мюнхен [11]. Честно говоря, логика его рассуждений осталась для меня загадкой.

Король тем временем закончил осмотр холла.

— Мистер Падильо, вы полагаете, что в этом доме мы будем в безопасности?

— По оценке экспертов, вломиться сюда сложнее, чем в Форт Нокс [12].

Раздвинулись двери кабины лифта, и я получил еще одно доказательство слов Падильо: впервые на моей памяти я увидел двух лифтеров в одной кабине.

Они выпустили нас на девятнадцатом этаже в небольшую, богато обставленную комнату, где нас поджидал мужчина с тронутыми сединой курчавыми волосами, в темном строгом костюме.

— Добрый вечер, мистер Падильо. Обед скоро подадут, но миссис Кларкманн подумала, что вы захотите отдохнуть...

— Спасибо, Уильям, — Падильо посмотрел на Кассима и Скейлза. — Небольшой отдых также не повредит мистеру Кассиму и мистеру Скейлзу. Кроме того, мистер Скейлз порвал пиджак. Вы сможете ему помочь?

— Разумеется, сэр.

— Благодарю вас. Мы будем в баре. Дорогу я знаю.

— Конечно, сэр, — Уильям повернулся к Кассиму и Скейлзу. — Прошу за мной, господа.

Уильям увел их в левую дверь, а Падильо и я прошли к ту, что находилась напротив лифта. И попали в огромный зал. Пол, выстланный квадратными плитами черного и белого мрамора, три громадные хрустальные люстры, золоченые кресла и кушетки в стиле Людовика XVI, сработанные по меньшей мере за три века до наших дней.

— Кларкманн с двумя «эн» на конце? — спросил я.

— Совершенно верно.

— Кольца цилиндров.

— Ты, как всегда, прав.

— Мистер Кларкманн умер три года тому назад.

— Вижу, ты в курсе событий.

— И все оставил ей.

— До последнего цента.

— Но и она, если мне не изменяет память, не из бедных.

— Миллионов двадцать у нее было.

— Аманда Кент. Сладенькая, как называли ее некоторые бульварные газетенки.

— "Кентз Кэндиз, инкорпорейтед", — кивнул Падильо. — Корпорацию основал ее дед. В Чикаго.

Еще одна дверь привела нас, как и обещал Падильо, в бар. Интимный полумрак, коллекция спиртных напитков на любой вкус, стойка, словно перенесенная из салуна с Третьей авеню, какими они были в начале века. Высокие стулья, несколько низких столиков с удобными кожаными креслами. Падильо прошел за стойку. Чувствовалось, что он здесь не впервые.

— Шотландского, — заказал я, и он наполнил два бокала. После первого глотка комната понравилась мне еще больше. — Слушай, а сколько нужно заплатить, чтобы поселиться в такой квартире?

— Как я и говорил, это кооператив.

— То есть какое-то объединение?

— Чтобы вступить в него, надо купить акции. Одна акция — один этаж. Один этаж стоит миллион.

— А текущие расходы?

— Думаю, тысяч двадцать в месяц, но, возможно, я занизил сумму.

— Не так уж и много, — заметил я. — Конечно, придется потратиться и на обстановку.

— Еще миллион, если тебе нравятся красивые вещи. Впрочем, при удаче можно уложиться в семьсот пятьдесят тысяч.

— По сравнению с бульваром Санта-Моника [13] это большой шаг вперед.

Падильо оглядел комнату.

— Так уж и большой.

— Если не учитывать твое обаяние.

— Я встретил ее на какой-то вечеринке.

— Должно быть, у вас тесные отношения, раз ты можешь практически без предупреждения привести к ней троих гостей.

— Я достаточно хорошо ее знаю.

— У вас серьезные намерения?

— Мне нравится так думать, а я ни в коей мере не хочу огорчать ее.

Я вновь отпил шотландского. Дорогого шотландского. Для меня слишком дорогого, чтобы покупать его даже у оптовиков.

— Наверное, потребуется время, чтобы привыкнуть к такой роскоши. Но можно справиться и с этим. Все решает самодисциплина.

Падильо улыбнулся, без юмора, но с печалью.

— Ты бы протянул шесть месяцев. Максимум год.

— А ты?

— Я даже боюсь начинать.

— Понятно, — я пробежался взглядом по столикам, кожаным креслам. — Теперь мне ясно, почему ты проводишь в Нью-Йорке так много уик-эндов. Вырабатываешь ненависть ко всему этому.

— Твоя интуиция, как всегда, на высоте.

— Это не интуиция.

— А что же?

Я вздохнул и допил виски.

— Зависть. Черная зависть.

Глава 13

Даже если бы компания, возглавляемая сначала ее дедом, а потом — отцом, не производила половину шоколадных плиток, потребляемых в стране, я все равно согласился бы с газетчиками, назвавшими ее Сладенькой. Волосы — цвета ячменного сахара, глаза — корицы, кожа — словно нуга, а голос — обволакивающий, как ириска.

Лет ей было чуть больше тридцати, но, имея восемьдесят миллионов долларов, можно выглядеть и помоложе, чем она и не преминула воспользоваться. В бар она вошла в чем-то белом, наряде, который начнут носить через два или три года, протянула мне руку.

— Я — Аманда Кларкманн. А вы, должно быть, мистер Маккоркл, о котором он только и говорит.

Она дружески пожала мне руку, потом повернулась и поцеловала Падильо в губы, нисколько не стесняясь меня.

— Я упоминал о тебе пару раз, — пояснил Падильо, когда у него освободился рот.

— Не понимаю, почему ты отказываешься переехать в Нью-Йорк, — я пожал плечами.

— Я убеждала его жениться на мне, — улыбнулась Аманда. — Приводила разные аргументы. Мои деньги. Секс. Даже любовь.

— Предложите оплатить его долги, — улыбнулся и я.

— Он много должен?

Я кивнул.

— Девять баксов мне и пять нашему старшему бармену. Взял их на такси в прошлом месяце, да так и не вернул.

— Известно, что банкротство, или его угроза, толкает мужчин на необдуманные поступки, — развил мою мысль Падильо. — Некоторые кончают жизнь самоубийством. Другие убывают к Южным морям. Кое-кто даже женится, — он наполнил третий бокал и протянул его Аманде Кларкманн.

— Расскажите мне о его женщинах, — улыбкой она показывала, что это шутка, но приготовилась внимательно слушать, на случай, что я таки скажу правду.