Честный вор, стр. 28

Я думал о том, чтобы завести себе кота и назвать его Осберг, когда серый рассвет прокрался в мою комнату. Часы показывали четверть восьмого, и самая длинная ночь в моей жизни подошла к концу. Самая длинная, потому что каждую ее секунду я пересчитал, как минимум, дважды.

Давно уже я не встречал зарю и, встав с кровати, подошел к окну. Тяжелые облака затянули небо, готовые разразиться холодным дождем, и я решил, что ничего не терял, просыпаясь не раньше десяти утра.

Выпив натощак чашечку кофе, я принял душ, побрился и плотно позавтракал. Затем надел темно-синий костюм, голубую рубашку, черный галстук и туфли того же цвета. Такой наряд выглядел пристойно и на похоронах, и при краже миллиона долларов.

В половине девятого я мог бы пойти куда угодно, даже на работу. Вместо этого я включил телевизор. Подремав на программе новостей, я с удовольствием посмотрел мультфильмы. Особенно мне понравился фильм с двумя тиграми и медведем, говорящим с бруклинским акцентом. Тигры, несомненно, приехали из южных штатов.

В одиннадцать часов я спустился в холл отеля. Увидев меня, Эдди удивленно поднял брови.

– О боже, вы сегодня рано.

– Уже одиннадцать, – возразил я.

– Для вас это рано. Или вы нашли себе работу?

– Еще нет.

– Ну, я думаю, что-нибудь подвернется.

– Будем надеяться, – ответил я и вышел на улицу.

К Прокейну я решил прогуляться пешком. Долгая прогулка, двадцать восемь кварталов, должна была, по всем литературным источникам, пойти мне на пользу.

На полпути я свернул в небольшой бар выпить шотландского с содовой. Я просидел там минут двадцать, потому что не хотел являться к Прокейну раньше условленного срока.

Пять минут первого я подошел к знакомому дому. Прокейн встретил меня у дверей и провел в кабинет. В камине весело потрескивали дрова.

– Вы пришли первым, – заметил он, когда я сел в кресло. Он стоял у окна, в сером костюме, белоснежной рубашке и полосатом, черно-белом галстуке. Казалось, он собрался идти на совет директоров крупной фирмы, чтобы сообщить коллегам приятные новости. Его глаза ярко блестели, а с лица не сходила улыбка, – Я как раз собирался что-нибудь выпить, мистер Сент-Айвес. Надеюсь, вы составите мне компанию?

– Не откажусь, – ответил я.

Он принес мне бокал и сел во второе кресло.

– Сегодня для вас большой день, – заметил я.

– Это точно, – он сиял, как начищенный самовар, – Я встал в шесть утра. А вы, я вижу, прекрасно выспались.

– Да, неплохо, – пробормотал я.

– Ну, – Прокейн поднял бокал, – выпьем за удачу. Разумеется, удача – далеко не самое главное в нашем деле, – добавил он, когда мы выпили.

– Подготовка, – кивнул я.

– Тщательная, всесторонняя подготовка, – подтвердил он, – Когда действия каждого расписаны по минутам.

– А что, если ваши… жертвы где-то задержатся или в чем-то поспешат?

– Мы учли и такую возможность, – Прокейн просто лучился счастьем. Его планы вот-вот должны были стать реальностью.

– Что вам больше нравится, подготовка операции или ее исполнение? – спросил я.

На мгновение он задумался.

– Пожалуй, что исполнение, но, право, мне трудно отдать предпочтение чему-то одному. Мне не хотелось бы сравнивать кражу с написанием картины, но это единственное, в чем я хоть немного понимаю. Я получаю огромное наслаждение, выбирая сюжет, всматриваясь в форму, цвет, игру света и тени, но все это ничто по сравнению с тем ощущением, которое я испытываю, когда моя кисть касается девственно чистого холста. Остальное уже пустяки. Я рисую очень быстро, мистер Сент-Айвес, – он улыбнулся, – Так же, как и ворую.

– А потом?

– Потом? – задумчиво повторил Прокейн. – Да, в обоих случаях потом приходит покой, этакая меланхолия.

– А вина?

– Только сожаление. После того, как картина завершена. После кражи – никогда.

– И о чем же вы сожалеете?

– Мне всегда кажется, что я мог бы нарисовать ее лучше. Хотя я и не знаю, что мне следовало для этого сделать. После кражи я не испытываю ничего похожего.

– И никаких угрызений совести?

– Я не представляю, что это такое, – ответил Прокейн. – Угрызения совести подразумевают чувство вины, а я не знаком с этим чувством.

– А вас не интересовало, почему? Почти каждый из нас чувствует себя виноватым в том или другом.

– Я думал об этом и пришел к вполне определенному выводу. Дело в том, что я доволен тем, кто я есть, – превосходный вор и терпимый художник. Я не стремлюсь быть кем-то другим. Мне кажется, что чувство вины свойственно людям, которые ставят перед собой недостижимые цели. Они не могут стать кем-то еще, но думают, что это им по силам, и в результате возникает комплекс вины перед самим собой.

– Что вы ощущаете при краже? – спросил я. – Какие у вас возникают эмоции и возникают ли они?

– Вам это нужно для репортажа, мистер Сент-Айвес? – Прокейну явно нравилось, что разговор в основном шел о нем. А это немаловажно.

– Возможно.

– Мое внимание целиком приковано к операции. Все остальное как бы отсечено. Мне кажется, что я держу все нити и в каждый момент знаю, за какую надо дернуть. Иногда мне хочется по памяти нарисовать картину ограбления. Там было бы на что посмотреть, особенно на лицо, как вы говорите, жертвы.

– Например, вашингтонского сенатора.

Брови Прокейна удивленно поползли вверх.

– О, разве они знают об этом?

– Во всяком случае, догадываются.

– Это был совершенно продажный человек. Он уже умер. Но, прикованный к батарее, он поневоле вызывал жалость.

– Я успел прочесть только несколько страниц, – заметил я, – но от ваших журналов невозможно оторваться.

– Вы думаете, они могут заинтересовать широкого читателя?

– Несомненно.

Прокейн оживился.

– Пожалуй, их стоит опубликовать. К сожалению, это возможно лишь после моей смерти.

– Не раньше, – согласился я.

– Вы действительно думаете, что их опубликуют?

– Майрон Грин знаком с некоторыми издателями. Он все устроит.

– Если их опубликуют, – Прокейн скромно потупил глаза, – то книгу могут экранизировать?

– Конечно, – я с трудом удержался от улыбки. Он помолчал.