Калигула или После нас хоть потоп, стр. 81
– Калигула отблагодарит тебя по-царски, не бойся. Ручаюсь тебе своим словом!
Фабий был бледен. Он ответил почтительно и глухо:
– Когда ты изволил говорить со мной на корабле, то пренебрежительно оттолкнул меня, потому что я не был республиканцем, как ты. Ты изменился!
Луций покраснел. Какое унижение! Веселое расположение духа разом покинуло его. Ему стало стыдно, как он ничтожен перед этим паршивым комедиантом. Он задрожал от бешенства, но совладал с собой. И властно сказал:
– Отвечай на мой вопрос! Ты хочешь подготовить зрелище, прославляющее будущего императора Гая Цезаря?
Фабий беспокойно заморгал. Он растерянно развел руками, сгорбился и с напускным смирением произнес:
– Ах, ты испытываешь меня, господин мой. Ведь это только шутка?
Кровь ударила Луцию в голову. Его трясло от бешенства. Ему хотелось ударить этого юродивого по лицу, вцепиться ему в глотку, задушить. Он с усилием превозмог себя и выкрикнул:
– Ты сделаешь то, о чем я прошу?
– Нет, господин. Не сделаю, – твердо произнес Фабий. – Не могу. Я теперь вижу некоторые вещи иначе, чем раньше. Я был на волосок от смерти.
В таком положении человек понимает, кто он таков, понимает, что жизнь – это не фарс. Теперь я держусь тех же взглядов, что ты и твой уважаемый отец. Если бы я потребовался тебе для такого дела, то к твоим услугам, господин…
В красном тумане несмываемого позора Луций с ненавистью запомнил слова Фабия. Ледяным тоном он закончил разговор:
– Ну хорошо. Посмотрим!
И с величавым достоинством удалился.
Калигула встал. Он уже побывал в руках массажистов, банщиков и парикмахеров. Теперь на нем застегивают золотой панцирь, на котором изображен Гелиос на колеснице.
Макрон наблюдает. С форума сюда доносился шум толпы. Макрон раздвинул занавески. Море голосов гудело:
– Слава Гаю Цезарю, сыну Германика!
– Ты слышишь, дражайший?
Калигула был еще в полусне, голова у него трещала, но он все слышал и самовлюбленно улыбался. Макрон потирал руки.
– Хорошая была идея: приказать, чтобы в сенатских ведомостях поместили сообщение о болезни Тиберия, а? Отличная идея! Теперь настроение в Риме перед тобой как на ладони!
Мутными от кутежей глазами Калигула посмотрел на Макрона.
– Спасибо тебе, дорогой Невий. Мой народ получит чего хочет… – Он намеренно сделал паузу. – Если Макрон в решающую минуту докажет свою верность…
– Клянусь щитом Марса! – поднял правую руку Макрон.
Калигула моргнул:
– Эта минута уже недалека… Ты полагаешь… ты веришь?
– Себе я верю всегда, – спокойно сказал Макрон.
Но Калигула спокоен не был. Голос его дрожал:
– Нам бы уже пора…
– Все готово, господин мой. Наши лошади и свита.
– Как… как… нет, ничего, – пробормотал Калигула. – Едем!
Он резко вскочил:
– Я хочу, чтобы все поскорее кончилось. Пошли!
Макрон кивнул.
Ворота дворца распахнулись, два всадника неслись карьером, за ними – конные преторианцы. Луций как раз приближался к воротам.
– Мой Гай! – крикнул он.
Лошадь Калигулы пронеслась мимо. Калигула заметил Луция, но не остановился.
Макрон на ходу дружески кивнул Луцию.
– О Гай! Боги! Ты слышишь? – кричал Луций, но его слова потонули в грохоте копыт.
Глава 34
Удивительные вещи происходили в те дни, когда Тиберий решил вернуться в Рим.
На соррентском побережье у Скотолы внезапно появилась стая саранчи. На другой день утром виноградники около Геркуланума покрылись снегом. Ночь спустя содрогнулась земля-и каприйский маяк рухнул.
Император был суеверен с малых лет. Но навязчивое желание вернуться в Рим побороло страх перед плохими предзнаменованиями.
– Почему, почему мне хочется во что бы то ни стало вернуться, Фрасилл?
Ты говоришь: констелляция звезд этого не рекомендует. Предзнаменования также меня предостерегают. Разум мне говорит, чтобы я не вступал в Рим.
Меня одинаково ненавидят и стар и мал. Скажи мне, Фрассил, какие силы пробуждаются в человеке, когда он хочет вопреки всему добиться своего?
Фрасилл, в желто-красной мантии, какую носят восточные маги, смотрел на беспокойное море и молчал.
– Хочу ли я спустя одиннадцать лет вдохнуть гнилой воздух Рима? Хочу ли снова посмотреть на дорогу, по которой я возвращался в триумфе на Капитолий? Или я хочу вернуться в места, где прожил с Випсанией несколько счасливых минут? – Он склонил голову и понизил голос:
– Скажи! Почему?
Ты, вероятно, это знаешь!
Фрасилл пожал плечами и ответил вопросом на вопрос:
– Почему изгнанник стремится вернуться на родину? Почему перелетные птицы через моря и горы возвращаются в свои гнезда? Почему путник спешит туда, откуда он вышел? Почему человека снова и снова притягивает пропасть, над которой у него закружилась голова?
Оба старца замолчали.
На следующий день, за четыре дня до мартовских ид, во времена консулов Гнея Ацеррония Прокула и Гая Петрония Понтия, император с небольшой свитой приплыл в Мизен. Сел в носилки, которые сопровождала конная стража. Следом за ним повозки с рабами и всеми вещами императора. На особой повозке везли в разукрашенной клетке императорского ящера.
Процессия, сопровождаемая преторианцами, направлялась по Аппиевой дороге к Риму. Было душно. Тяжелые тучи тянулись по горизонту, закрывая солнце. Император в носилках вспотел. Ежеминутно он откидывал занавески и смотрел, как пейзаж вдоль дороги медленно уплывает назад, хотя рабы сменяются каждый час и очень торопятся. Императору кажется, что они нарочно тащатся так медленно. Что нарочно сдерживают ритм. Он нервно дергает шелковый шарф, со злобой вонзает в него зубы. Ругается, угрожает, бросает рабам – он, старый скупердяй, – золотые, чтобы они до наступления вечера достигли ворот Рима.
Нигрин, гонец Сервия, спешащий на Капри с паролем смерти, встретил императорскую процессию. Гонец не имел понятия о том, какое сообщение он везет, о чем идет речь, он знал только пароль, который должен был передать. Завидев процессию, он спросил о центурионе Варе, командире личной охраны императора, и узнал, что тот остался на Капри. Пришпорив пятками коня, Нигрин поскакал дальше…
Выше человеческих сил было то, чего требовал император. Носильщики не добрались вовремя.
Наступила ночь, и император, видя тщетность усилий, приказал остановиться у седьмого мильного столба и на невысоком пригорке у дороги разбить палатки. Он не хочет входить в город ночью как хищный зверь, пришедший за добычей. Он войдет утром, днем, во всей своей славе, с Калигулой и Макроном, которые едут ему навстречу из Рима. Вскоре они появились и сами. Приветствовали императора с исключительной учтивостью.
Шпионы Сервия, следящие за Калигулой от самого Рима, были удивлены, узнав, кто разбил лагерь перед городом, и скрылись во тьме. Один из них во весь опор полетел сообщить Куриону, что император у ворот Рима.
Император стоял на пригорке. Над городом расплывался желтый свет, отраженный в небе от факелов на форумах, храмах и дворцах. Под этой желтизной бесформенным призраком застыла черная громада Рима.
За спиной императора стояли Калигула и Макрон. Они думали об одном и том же, но каждый по-своему.
Макрон смотрел на императора. Высокую фигуру в плаще удлиняла тень. Он казался еще выше. Заслоняет. Мешает.
Калигула смотрел на Рим. Он смотрел на город, как будто между ним и Римом не было никого…
Духота к ночи усилилась, но император дрожал от холода и зябко кутался в плащ. Он стоял неподвижно, он не мог оторвать глаз от силуэта города, медленно расплывающегося в темноте. Он тяжело опирался о палку, будто после долгого бега, и задыхался от противоречивых мыслей. Злые предзнаменования снова всплывали в мозгу: стая саранчи, снежный буран, рухнувший маяк. Предсказания Фрасилла и его совет: не возвращайся! Все становится ему поперек дороги, все ему мешает, предостерегает, препятствует, но он бросается бездумно, нетерпеливо, дико, давит, торопится, он должен идти, он не знает почему, но должен, какое-то чувство его гонит, бешеное желание растет, душит его, разрывает его нервы, кровь в его жилах кипит, это лихорадка, это безумие, но он должен снова увидеть любимый Рим, еще один раз его увидеть, в последний раз…